Распутин В. Г. / Произведения

В САЯНЫ ПРИЕЗЖАЮТ С РЮКЗАКАМИ

Мне снова хочется в Тофаларию.
Года четыре назад туда прилетела пожилая женщина. Она привезла с собой цинковый гроб. Незадолго перед этим в геологической партии погиб ее сын. Его похоронили за добрую сотню километров от поселка, в глухой тайге, куда редко заходят люди. Но мать решила перевезти тело сына к себе на родину. Ей нужно было высаживать на его могиле цветы и поливать их слезами. Ей нужно было знать, что он недалеко от нее.
Пока ездили за ее сыном, женщина жила в поселке. Но она в нем только ночевала. Поднимаясь утром, она с грустью смотрела на горы и уходила в лес. Иногда ее видели на большом белом камне у реки, где под монотонное воркование воды она часами о чем-то думала, не спуская глаз с выглядывающих друг из-за друга гор. Казалось, она их боялась. Но потом ее встречали на какой-нибудь невысокой горе, откуда она все теми же грустными, обмелевшими от горя глазами подолгу смотрела на деревянные кубики домов и лоснящуюся на солнце сытую кожу реки. О чем она думала? Никто этого не знал. Сама она ни с кем не заговаривала, а люди старались оставить ее в покое, боясь неосторожным словом разжечь сухую материнскую боль.
Через неделю привезли тело ее сына. Она долго сидела с ним наедине, еще не зная, как поступить. Но потом решилась. Она вышла от него с насквозь промокшими глазами и тихо сказала:
– Пусть он останется у вас. Здесь хорошо. А я буду приезжать.
И она улетела одна.
...Марка Васильевича Пуссе и двух его товарищей привела в Тофаларию дорога, по которой шел в сорок втором Кошурников. Она заманила их своей трудностью. Морские офицеры из Североморска, опытные туристы, сильные, бывалые люди, повидавшие немало в море и на суше, они весело смеялись над охотничьими рассказами Григория Тутаева, который вел их от Верхней Гутары к Казыру. На Казыре они спустили на воду резиновую морскую шлюпку. Прощаясь, Григорий пожал им руки и серьезно сказал:
–    Не смейтесь над Казыром – Казыр не любит человека.
Они улыбнулись, а он добавил:
–    Желаю удачи.
Июнь только что начал распускаться. Вода в реке была еще колючей, на берегах лежал толстый синий лед. Они поплыли. Но старый самолюбивый Казыр, причинивший столько неприятностей Кошурникову и его спутникам, еще совсем недавно утопивший одного из московских кинооператоров, которые снимали здесь фильм, уже вынес туристам свой безжалостный приговор. На одном из поворотов он молниеносно оскалил черные зубы-пороги и с силой втянул в себя шлюпку. Она не могла сопротивляться. Под злобный, слюнявый хохот Казыра она покорно пошла на дно, а трое моряков, с трудом отбиваясь от пенистого пьяного течения, поплыли к синему льду.
У них не осталось даже спичек, чтобы разжечь костер и обсушиться. Они пошли обратно. Десять дней они голодали и мерзли, но не останавливались. Силы постепенно убывали, ноги распухли, улыбки погасли. Они вошли в поселок, держась друг за друга, и с удивлением услышали собачий лай.
Но на следующий год Пуссе вернулся в Тофаларию.
– Понимаешь, Гриша, – говорил он Тутаеву, – дело здесь не только в моем упрямстве. Тот, кто побывал в вашем краю один раз, обязательно приедет во второй. А кто побывал во второй, тому захочется в третий. Это как завтрак, обед и ужин. Такой красоты, как здесь, нет больше нигде. Я ведь немало пошатался, поверь мне.
В то лето Казыр ему сдался. Еще через год Саяны пустили его к Медвежьему озеру, впечатления о котором всех, кто видел его, сходятся на одном: это чудо. Сейчас
Пуссе пишет письма Григорию Тутаеву и советуется с ним о новом маршруте. «Теперь я вечный пленник Саян», – признался он.
Мне снова хочется в Тофаларию.
Двое друзей, двое студентов Красноярского политехнического института, приехавшие в Саяны на геологическую практику, решили подняться на Змеиную гору. Старая и неуклюжая, она нависла над Верхней Гутарой, как громадная черная туча, закрывшая горизонт. Изредка, не в силах держать свою тяжелую ношу, она сбрасывает камни на землю и облегченно вздыхает. Смельчаков, которые пытаются на нее взобраться, Змеиная гора не жалует. Однажды метким ударом камня она сбросила на землю трех туристов, ползущих на нее по канату. Они разбились, а она, накрывшись темнотой, как одеялом, спокойно уснула.
Но двое студентов из Красноярска взобрались на Змеиную гору. Когда они поднялись на вершину, было уже поздно. Белую дневную рубашку ночь быстро и уверенно перекрасила в черный цвет. Ребятам нечего было и думать о том, чтобы спускаться в темноте обратно. И они остались. Они разожгли костер и стали петь песни.
Снизу костер был виден очень хорошо. Гора в темноте растворилась, и он походил на факел, поднятый в небо чьей-то невидимой рукой. Казалось, он горит над Саянами негаснущим огнем землепроходцев. Его разожгли в двадцатые годы, ему не дали погаснуть Кошурников и его друзья в суровом сорок втором, а сейчас вот эти ребята приподняли его еще выше, чтобы осветить дорогу тем, кто идет от горы к горе, от реки к реке.
Сотни, тысячи людей идут по Саянам. Идут туристы. Натерев ноги, они садятся на землю и, опьяненные щедрой красотой Саян, обо всем забывают. Они сидят так и час, и другой, а на их песню тесным кругом собираются горы. И горы слушают. Ленивые и обросшие, они подолгу лежат молча и неподвижно. Но стоит туристам подняться, как они с необыкновенной легкостью снова выстраиваются на их дороге в ожидании привала и песен.
Еще дальше в тайгу уходят геологи. Как врачи, они терпеливо выстукивают своими молотками мощную волосатую спину Саян в поисках инородного тела. Они всюду. Согнувшись под рюкзаками, они идут по тайге сотнями дорог, а ночью, засыпая под дырявым небом, прожженным геологическими кострами, мечтательно смотрят на искры от большого звездного огня. Им редко снятся маршруты и почти вовсе не снится та тяжесть, которой они набивают свои рюкзаки, но это совсем неважно, потому что утром, размяв портянки, они снова уходят в горы. И сотни дорог снова царапают Саяны, и сотни сердец, как сжатая пружина, несут в себе запас той яркой разноцветной радости, с которой встречают открытия. И однажды этот день настает. Обычный с утра, он заканчивается фейерверком чувств, и все эти чувства, словно праздничные поздравления от сотен друзей, получают горы. Саяны красивы, но Саяны еще и богаты. Их красота молчаливая, дикая, затаенная, их богатство трудное и далекое. Но идут по тайге туристы, идут по тайге геологи. По ночам их костры дружески тянут друг другу свои лохматые руки, с каждым днем их дороги, как морщины на лице стареющего человека, становятся все гуще и гуще.
...Кинооператор Иркутской студии телевидения Владимир Зубчанинов прилетел в Верхнюю Гутару, чтобы снять киноочерк о Тофаларии. Целый месяц неутомимо жужжал его «Конвас». Начиналось лето. Сквозь снежную седину гор на голос солнца торопливо продирались подснежники. По вечерам на сопки выходили медвежьи семьи. Таяли снега, опухали реки. В оленьих стадах резвились аначики – самые маленькие оленята. Вертолет развозил рыбаков по дальним рекам и озерам. Изюбры стадами, выходили на солонцы, играя узорчатыми рогами. Ребятишки на самолетах возвращались из Алыгд-жерской школы. Снег сменялся дождем. Отряды геологов уходили в горы.
Все это было интересно и необычно. Зубчанинов встречал школьников и провожал геологов, часами сидел на солонцах и за десятки километров ехал в оленье стадо, спал под дождем и тянул сети с рыбаками, а уезжая, сказал:
– Я приеду к вам в отпуск.
И он, больше всего любивший отдыхать на Байкале, в то лето не поехал на Байкал. Он вернулся в Верхнюю Гутару и снова ушел с рыбаками. Потом он встретил охотников и остался с ними.
...Я трижды был в Тофаларии.
Мне снова хочется в Тофаларию.