а б в г д е ж з и к л м н о п р с т у ф х ц ч ш э ю я

Михасенко Г. П. / Произведения

Тётя Атиса

Фантастический рассказ

У Петуховых с вечера забарахлил телефон – сперва к ним звонил кто попало, потом они попадали неведомо куда. Утром вызвали мастера. Он явился и всё наладил. Когда младший Петухов, внук Ваня, шустрячок одиннадцати лет, вернулся из школы, дома уже никого не было – все разошлись по своим делам. Не садясь обедать, Ваня первым делом кинулся звонить своему закадычному другу Ваське Щукину, или просто Щуке. И тут на столике с телефоном обнаружил телефонную трубку, забытую, очевидно, мастером. Она была с куцым витым проводом и с наборным диском на ручке. Вещь редкая и привлекательная. Ваня взял её и автоматически прижал к уху – что другого можно было сделать с телефонной трубкой. И слегка кашлянул. И вдруг в трубке раздалось:

– Я к вашим услугам, владыка!

– Ой! – вырвалось у Вани. Он икнул от удивления и проверил, не соединена ли трубка с сетью и не разыгрывает ли его кто-нибудь. Нет, концы проводков с маленькими металлическими прищепками свободно болтались в воздухе. Но даже если и соединена, то какой дурак ответит так загадочно – владыка! Кто владыка? Он, Ванька, что ли? Ой, не смешите! Единственное' чем он действительно владеет, это кот Пепел, который вон, соскучившись, трётся о ноги. И мальчик, развеселившись и осмелев, спросил:

– Куда это я попал? – хотя ничьего номера и не набирал.

– Куда надо, туда и попал! Я к вашим услугам, владыка! – бесстрастно повторил голос и, словно почувствовав замешательство мальчишки, его неловкость от этого возвышенного обращения, смягчил свою манеру: – Як твоим услугам, хозяин!

И, в самом деле, от упрощённого обращения Ване стало спокойнее, и он деловито уточнил:

– А что это значит «я к вашим услугам»?

– Это значит, что я выполню любую вашу просьбу и желанье.

– Правда?

– Правда.

– Любую?

– Любую.

– Значит, ты волшебная трубка?

– Значит!.. Вернее, я волшебный абонент, а трубка обыкновенная, она просто моё ухо. Итак, я слушаю тебя!

– Значит, ты теперь моя?

–Твоя!

– Здорово!.. Но погоди-ка, погоди, – вдруг спохватился Ваня. – Ведь эту трубку у нас кто-то оставил!.. Мастер по ремонту телефонов! Ага! Он может вернуться и взять её, так ведь?

– Так! От такой трубки просто так не отказываются! – согласился далёкий таинственный голос.

– Ещё бы! Конечно! Я понимаю!.. Тогда первое моё желание такое! Первое, что я хочу, это чтобы человек, который оказался растяпой и оставил тебя у нас, начисто забыл бы про тебя и не вернулся за тобой! Понятно?

– Не дура! Кстати, очень своевременное желание! Этот человек уже поднимается к вам на лифте!

– Скорей действуй! Сможешь успеть?

– Что за вопрос! Уже исполнено! Бывший мой властелин уже не связист, а сантехник, и у него совсем другие инструменты, и он направился в другую квартиру, где засорился унитаз.

– Молодец! А можно тебя спрятать? – вдруг спросил Ваня, отстраняя трубку от уха, спросил не как у трубки, а как у живого существа. Но ответа не последовало, то есть он не расслышал его и понял, что с трубкой надо разговаривать именно как с трубкой – прижав её к уху и губы направив к мембране, что он и сделал и повторил вопрос: – Можно тебя спрятать?

– Можно, если я тебе не нужна. Ведь спрятав меня, ты будешь не в состоянии отдавать приказания, а на расстоянии я не слышу.

– Ах, так! В таком случае сделайся поменьше и в каком-нибудь красивом футлярчике!

Едва он это вымолвил, как трубка исчезла из его рук и на столике появилась аккуратная кожаная сумочка с ремешком. Ваня схватил сумочку и открыл её – там лежала та же самая трубка, только уменьшенная раз в пять. Он нежно взял её двумя пальчиками и сказал:

– Спасибо!

– Не за что! Кстати, благодарить меня не принято! Я исполняю свой долг, не больше того, а за исполнение долга не благодарят. Я получаю за это зарплату.

– И всё же спасибо! Теперь стало удобнее! – И Ваня перекинул ремень через плечо. – Можно вопрос?

– Хоть десять!

– Пока один!

– Як вашим услугам!

– Кто ты? Вас можно на «ты»?

– Можно! Я – АТС! Но не ваша Автоматическая телефонная станция, а Автономная Трансцендентная Субстанция!

– У-у! Все слова непонятные! И не выговоришь!

– Это неважно! Зови просто – АТС!

– Хорошо, АТС! И второй вопрос: ты мужского или женского пола?

–А какое это имеет значение?

– Большое! Мне же надо знать, тётя ты или дядя, чтобы вежливо обращаться. А может, бабушка или дедушка, а?

— Право, сама не знаю! – вздохнули где-то в пучине космоса Ваню как бы прошиб озноб от этого вздоха, но он не потерял присутствия духа.

А–а, раз «сама», – значит, женского! Иначе бы сказала, не знаю»! – рассудил мальчик.

— Возможно, – согласилась АТС.

– Женского лучше! Как мама или как наша учительница Зинаида Николаевна! Да и по голосу ты – женщина!

– Неужели? Пусть будет так! Значит, я – женщина? Это что-то новенькое в моей жизни! Ну, да пусть!

– Да, ты тётя Атиса! Я хочу видеть перед собой Щуку! – Ц тотчас на полу возле столика появилась цинковая ванна, в которой шевелилась большая щука, из-под воды кося на мальчишку злым взглядом.

– Не такую щуку! – в испуге воскликнул Ваня. – Не такую, а Ваську Щукина, моего друга из двадцатой квартиры!

– Ах, вот оно что! Прошу прощения, хозяин! Не так поняла. Это я мигом исправлю! Три-четыре!

Щука взметнулась вдруг на дыбы да так и замерла в вертикальном положении, стоя на хвосте, прямо на глазах у Вани начав терять рыбьи черты и обретать человечьи. Началось с того, что раздвоился хвост, превратившись в ноги, затем поджаберные плавники превратились в руки и так далее. Дольше всего и, кажется, труднее всего поддавалась преобразованию щучья голова, точнее – пасть. Костистые и хрящевые сочленения с какой-то мучительной неуверенностью и даже с неохотой размягчались, формируя нос, губы и подбородок. Но когда и вся эта сложная трансформация наконец завершилась и образовалась вполне узнаваемая Васькина физиономия, в её выражении всё же что-то неуловимо осталось щучье – может быть, слишком выдающиеся вперёд губы, что впрочем, присуще и натуральному Ваське, так что Ваню не смутила остаточная деформация.

Васька ойкнул, торопливо вышагнул из ванны и потряс поочерёдно ногами, рассеивая вокруг брызги. После этого ванна исчезла, а в руках Васьки появилась пластмассовая модель самолёта.

– Привет, Вано! – сказал он, еле шевеля как бы одеревеневшими губами.

– Привет, Щука! – невозмутимо ответил Ваня.

– Знаешь, у меня такое ощущение, как будто я только что из воды вылез, – ощупывая штанины свободной рукой, таинственно признался Щука.

– Это не ощущение, это так и есть! – заверил Ваня.

– То есть как это так и есть?

– Ты только что вылез из воды!

– Из какой воды?

– Которая была в ванне.

– В какой ванне?

– Которая вот тут стояла, а потом исчезла.

— Как исчезла? Какая ванна? Слушай, Вано, не морочь мне голову, она и так у меня сегодня что-то с бульканьем! Я только что сидел дома за своим столом и склеивал вот эту модель, а потом что-то помутилось... Я где? У вас, что ли?

– У нас.

– А зачем это меня к вам принесло?

– Не знаю, тебе видней!

– Может, в шахматы сыграть, а? Я не обещал? – спросил он и сам же ответил: – Да нет, я вроде не собирался сегодня играть в шахматы. У меня сегодня по расписанию самолётостроение. Во – смотри! Как модель, ничего?

– Ничего!

– Отличная модель!.. Нет, а зачем всё же я припёрся к вам?.. Интересно! Если в шахматы играть, то лучше у нас играть, моими шахматами.

– А чем это мои хуже? – обиделся Ваня.

– Сам знаешь, мои новей! А у твоих лак облез, и у коней морды отломились, пипочки на головах ферзей и королей кто–то отгрыз, и вообще они из разных партий собраны, – перечислял Щука недостатки Ваниных шахмат, и всё это было, к сожалению, правдой, ибо это были старенькие фамильные шахматы – и в них ещё дед в детстве играл, потом отец и сейчас вот Ваня играет – Если хочешь играть, то пошли к нам!

– Да не хочу я играть в шахматы! – отрезал раздосадованный повелитель телефонной трубки. – Ни в наши, ни в ваши!

– Тогда зачем же я, дубина, примчался, не пойму! – терялся в догадках Щука.

– Да не дрыгайся ты, Щука-карась! Это не ты примчался, это я тебя примчал!

– Как это – ты?

– А вот так: чики-брики – и ты здесь!

– Не сочиняй!

– Я не сочиняю.

– Ой, Вань, прибежать-то я прибежал, а клей-то, кажется забыл закрыть. Он улетучится, он на эфире! – и навострился было стрекануть назад, но Ваня остановил его:

– Не суетись! Во-первых, ты не сам прибежал, а я тебя перенёс! А во-вторых...

– То есть как это ты меня перенёс?

– Секрет! А во-вторых, чтобы закрыть пузырёк с клеем, не надо убегать! – Он отвернулся и отдал в трубку распоряжение. – Всё в порядке. Эфир не улетучится! – У Васьки отвисла и мигом пересохла мясистая нижняя губа.

– Отныне мы с тобой, Щука, необыкновенные люди! Точнее так: я – необыкновенный, а поскольку ты – мой лучший друг, то и ты необыкновенный!

– Как это понимать – друг мой необыкновенный? – осторожно спросил Васька.

– Не всё сразу, Щука-карась! Пошли обедать!

– Не хочу!

– Хочешь!

– Нет!

– Хочешь, я тебе говорю!

– Да нет же, я тебе говорю!

– Ах, так! – Ваня шагнул за кухонный косяк и распорядился насчёт Васькиного аппетита.

Тотчас Щука ворвался на кухню, схватил с хлебницы чёрствый кусок и остервенело принялся рвать его зубами, со стоном нажёвывая.

– Ну, то-то! А то – не хочу!

– Да не хотел я, честное слово! Я только что пообедал дома, и довольно плотно!

— А что же накинулся на хлеб?

– Не знаю! Ослаб вдруг! – скорбно признался Васька и с хрустом откусил опять.

– Не спеши, у мамы наверняка суп имеется!

– И суп давай! И вообще открывай холодильник и вали всё на стол! Я, кажется, сам себя готов слопать! Никогда так жрать не хотел. Прямо ужас какой-то! Угощай давай! Проявляй гостеприимство! – прямо-таки ревел Васька.

– Да ничего в холодильнике нет, нечего валить! – ответил Ваня.

– Давай-давай, не жмись! – наседал Щука и, видя, что друг не собирается добровольно угощать, сам подскочил к холодильнику и дёрнул за ручку. Дверца распахнулась, но, к сожалению, все пять решёток холодильника были действительно пусты, если не считать, что на верхней лежала полуразвёрнутая початая пачка маргарина да в дверце торчала поллитровая бутылка кефира или простокваши, да в ячейках для яиц угнездилась пара проросших луковиц.

– У-у-у! – раздосадовано протянул Васька, однако выхватил из обёртки остатки маргарина, с трудом, оставляя на губах маргариновые стружки, засунул его в рот и энергично замолол челюстями, раздувая щёки, потом вытряс в рот кислятину из бутылки и всё это зажевал обеими луковицами, даже не содрав с них шелухи. И всё глотал, глотал, судорожно и с наслаждением. Расправившись с этими припасами, Щука заглянул и в морозильник, обнаружил там скрюченную рыбину минтая, оторвал её, примёрзшую, от камеры и вцепился зубами в спинку, но тут же зашвырнул обратно – рыбина оказалась промороженной до окаменелости. – И это всё?.. У-у, у нас и то больше!

– Я же говорил! – смиренно ответил Ваня. – У мамы каждое утро болит голова; чем нас кормить? Сегодня на завтрак глазунью из последних яиц съели!

– Ой, а не осталось?

– Чего?

– Глазуньи?

– Что ты! Самим не хватило! – и Ваня захлопнул дверцу. – Может, с работы чего-нибудь принесут! Они всегда приносят из буфета!

– А я сейчас хочу! – прорычал Щука. – В конце концов ты дашь мне поесть или нет? Ещё лучший друг называется! Человек волком воет с голоду, а ему – хоть бы хны! О! Нашёл! – Увидев сидевшего на полу возле радиатора кота Пепла, Щука бросился к нему с воплем: – Хочешь, я этого кролика съем?

– Стой, балда! Во-первых, это не кролик, а наш кот Пепел! Не узнаёшь, псих? Брысь! – прогнал Иван своего любимца. – Брысь! –Пепел нехотя улизнул в коридор, туда же, плотоядно потирая ладони, бросился Щука, но Ваня задержал его за рубаху.

— Угомонись, рыбина, это кот!

— А если и кот, тебе что, кота жалко для лучшего друга? — взревел Васька.

— Котов не едят! — пытался урезонить друга Ваня.— Это во–вторых!

— Я ем всё и всех! — заявил, горя глазами, Васька.

— В–третьих, если и есть, то давай кота пустим на жаркое! А на первое вот рыбный суп, хочешь?

— Конечно, хочу! А хочешь, я вот этот цветок сжую? — не унимался в Ваське дух всепожирательства.

— Нельзя, это алоэ, он колючий!

— Пустяк!

— Нет, цветок пусти на десерт, а пока — суп! Да успокойся ты, зверь. Щука–карась!

— Ой, не могу! Ой, жрать хочу! Да не грей ты суп, давай холодный! — и продолжил схватку с чёрным сухарём.— Скорей, а то подавлюсь!

Гремя кастрюлей, Ваня шепнул в трубку:

— Слышь, тётушка Атиса, убавь–ка Ваське аппетит, а то он рехнётся от обжорства!

— Слушаюсь, хозяин!

Щука с явной неохотой положил кусок на хлебницу, подобрал смоченным слюной пальцем крошки со стола, слизнул их и сказал извинительно:

— Что это я как сумасшедший сегодня?

— Так холодный суп будешь есть или подогреть?

— Подогрей! А вообще-то никакого супа мне не надо! — Васька отрешённо плюхнулся на табуретку и остался неподвижен до того момента, когда Ваня налил всё же супа, якобы себе, но поставил его нарочно как раз между ними и положил рядом две ложки. Приступ аппетита Щуки был настолько велик, что, даже сбитый, он продолжал мучить мальчишку, и Васька покусывал за нос свою недоклеенную модель всё не выпуская её из рук, но при виде супа резко вдруг отшвырнул её, так что она доскользила на брюхе, ещё без шасси, до самого края стола, схватил ложку, рывком, расплескав жижу, придвинул к себе тарелку и давай жадно хлебать.

— Нет, со мной сегодня точно что-то ненормальное творится, — виновато пришёптывал он.— Извини, Вань!

— Пустяк, Щука! Ешь на здоровье, брюхо коровье, как говорит моя бабушка. С тобой всё нормально! Это я ненормальный, то есть необыкновенный! Веришь?

— Не-е, — облизнув ложку и опустив её в опустошённую тарелку, плутовато отозвался друг.

— Как это не-е? Разве ты не понял, что это я напустил на тебя зверский аппетит?

— Ты?

— А кто же?

— Ой, не смеши!..

— И я же убавил!.. Хочешь, опять напущу?

— Не надо! — глубоко вздохнув и помяв живот, сдался Щука.— Напустить на меня аппетит— это пара пустяков, раз плюнуть. Не обязательно быть необыкновенным человеком!.. Слушай, Вано, а что это, собственно, означает – необыкновенный человек? У тебя что, зубы в носу есть? Или третья нога? Так что-то незаметно! В чём твоя необыкновенность? Нет, Вано, серьёзно, в чём?

— В том, балда осиновая, что я – почти волшебник! Стоит мне шевельнуть пальцем, вернее — языком, как...

— Что случится?

— Всё, что хочешь! Называй любое желание, и я его исполню!

—Ну, если так... Ну, если так... – с нарастающей угрозой втягивая шею в плечи и как бы надуваясь, заприговаривал Васька, но споткнулся, ибо ничего существенного в голову не приходило, и начал снова: – Если ты... Вот если бы ты был...

– Ну, что? Давай–давай, не стесняйся, называй любое желание!

— Любое?

— Да любое же, рыбья твоя кровь, как медленно ты соображаешь!

— Значит, любое?

— Любое! Я всё могу! Я всемогущий!

В это время послышался гул самолёта, заходящего на посадку на расположенный неподалёку от Энергетика аэродром. В Щуке вдруг созрела какая-то дерзкая мысль, он дёрнулся, как настоящая щука, заглотившая блесну, дотянулся до своей модели, взял её, провёл брюхом по столу, урча губами, как мотором, потом поднял глаза к потолку, к нарастающему звуку и заявил;

— Любое, значит? Ну, берегись, Вано! Сейчас ты погоришь со своим всемогуществом! – Для затравки пригрозил он и встал: – Если ты действительно необыкновенный человек и всё можешь, то пусть этот самолёт, который гудит над нами, а это ТУ-154, приземлится сейчас вот на этот кухонный стол!

— Как это на стол?

— А вот так: на стол – и всё! Что, слабо?

— Не знаю, но ты сам посуди: тут же короткая посадочная полоса. Ты же будущий лётчик, должен понимать такие штуки – короткая! Он сорвётся и разобьётся!

— Вообще-то да, – вяло согласился Васька, оценив размеры стола, и в глазах его полыхнула новая каверза. – Тогда пусть приземлится на пол! Смотри: из кухни в твою комнату какой длинный коридор ведёт – хватит для торможения и пол гладкий. Давай сади самолёт, чудодей!

— Попробую, только давай под стол залезем, чтобы он нас не зацепил! И форточку надо открыть, а то он стёкла все повыбивает и сам потерпит аварию! – Ваня распахнул форточку, нырнул под стол, затянул туда за штанину Ваську, который выпучил удивлённые глаза и даже спросил испуганно:

— Вань, ты это серьёзно?

— Абсолютно! Не трепыхайся, раз заварил такую кашу! – осадил Ваня друга, приоткрыл футляр и в щель прошептал желание, закончив его мягким уточнением: – Сможешь, тётя Атиса, или отменить?

Ответа не последовало. Последовал нарастающий и всё сокрушающий рёв двигателей, задрожали и зазвенели стёкла кухонного окна, потом в форточку ворвался серебристый крылатый снаряд, просвистел над столом, опустился на пол малого коридорчика и стремительно заскользил, руля в Ванину комнату.

И тут наперерез самолету из сумрака большого коридора

боком, выгнув спину, устрашающе фыркая, с занесённой для удара лапой, вынесся Пепел. Неизвестно, за кого принял кот летательный аппарат, но, считая себя полновластным хозяином квартиры, не мог вытерпеть вторжения чужака. Будучи по своей природе домашним животным, современная городская кошка является вдвойне домашней, так как улицы не знает почти совсем. Вся их улица – это балкон да выезды на дачу, вся остальная жизнь – это дом, дом, дом.

На даче Пепел познакомился с собаками и навсегда проникся к ним неприязнью и отвращением, а на балконе впервые увидел птиц и одну из них, доверчивую синичку-дурочку, даже поймал и съел, и с тех пор к птицам у кота привилось стойкое и страстное влечение. Очевидно, именно за птицу, пусть большую и грозную, но за птицу принял Пепел ворвавшийся самолёт, поэтому и кинулся в атаку, ибо с птицами у кота разговор был короток: цап-царап – и перья по ветру!.. К удивлению кота, птица не выказала ни страха, ни паники, она не рванулась в сторону от его когтей, не взмыла вверх, а равнодушно прошмыгнула мимо воинственно вздыбившегося Пепла и заскользила себе дальше. И куда бы вы думали? В святая святых Пепловых владений – в комнату его юного хозяина, где был у кота свой санитарный уго­лок и свой спальный матрасик возле отопительной батареи.

Это было таким вызывающим оскорблением, что кот решил незамедлительно наказать нахала, вырвав у него хотя бы часть хвоста.

— Пепел, брысь! Нельзя! – прикрикнул Ваня из кухни, но куда там – котом уже владели бешенство и охотничий азарт.

Двумя метровыми прыжками он нагнал самолёт и сунулся носом к его хвосту, собираясь вцепиться зубами в гузку, но из хвоста дерзкого чужака ударило вдруг таким рёвом и пламенем, что кота оглушило и опалило ему всю морду, а ноздри забило копотью. От неожиданности кот реванул что было духу, упал, на миг потеряв сознание, но тут же очнулся, вскочил на все четыре лапы, двумя новыми прыжками обогнал огнедышащую птицу и смело, как живая баррикада, встал на её пути, вздыбив и распушив для пущего устрашения свой великолепный хвост. Благо, что к этому моменту скорость почти погасла и самолёт остановился сам собой, лишь слегка уткнувшись носом в мягкий кошачий бок. «Ну, то-то, знай наших, а то ишь – разбежался!» – такая, похоже, мысль мелькнула в грозных зрачках Пепла.

Мальчишки на четвереньках бежали следом, вдыхая аромат выхлопных газов, такой сладостный мальчишеским ноздрям. К самолёту они уже подползали на животах, разгорячёнными щеками касаясь холодного пола, а у самолёта замерли бездыханно. Это был настоящий воздушный лайнер ТУ–154, из двигателей ещё курился лёгкий дымок.

— Что творится! – прошептал зачарованно Щука. – Что творится! Чудеса! Смотри, Вань, и пилоты в кабине, и что-то кричат нам!

Ребята прямо прилипли лбами к пилотской кабине и заметили испуг и растерянность на лицах пилотов, сменившихся вдруг выражением ужаса в тот момент, когда между мальчишеских голов просунулась кошачья морда и тоже заглянула внутрь кабины и даже скребанула по стёклам когтистой лапой.

Пилоты отшатывались, отмахивались, заслоняя ладонями глаза, и, крестясь и что-то нашёптывая, отворачивались, думая, наверное, что это всё им мерещится.

Ваня понял их испуг и ещё раз пристрожился:

— Брысь, Пепел! – и оттолкнул кота подальше. Да кот и сам, ощутив, что эта птичка ему не по зубам, вдруг потерял к ней интерес и лениво побрёл прочь.

— Чудеса! – повторил Васька, пожирая глазами самолёт.

— О, смотри, и люк открылся! Жаль, трапа нет!

— Подать трап! – скомандовал Ваня в футлярчик. Из-под дивана выехал автомобильный трап и пристыковался к борту самолёта, откуда тотчас по пояс высунулась стюардесса, ойкнула и громко спросила:

Граждане великаны, мы где?

– Не волнуйтесь, вы дома! – ответил Ваня.

– А где дома-то? Дом у нас большой! Где именно?

– В Братске!

– Да? Как быстро и странно обстроили аэропорт!

– А это не аэропорт!

– А что это?

– Это квартира!

– Ещё чего не хватало! – Стюардесса исчезла, люк закрылся – там, очевидно, принялись совещаться.

– Ну, теперь-то ты веришь в моё всемогущество? – спросил Ваня.

– Верю! Ещё бы!.. Ой, Вань, а как это ты?

— А, сразу – как? А то – не-е!.. А вот с помощью этой штучки! – Ваня вынул трубку и повертел её перед скошенными глазами друга.

– Ну-ка, ну-ка! – занукнукал тот, от любопытства высовывая язык. – А можно мне поиграть?

– Это не игрушка, Щука! – отрезал хозяин. – Это инструмент всемогущества!

– Да ну-у?.. Ну дай хоть подержать!

— Подержи, только молча, а то ляпнешь чего-нибудь не подумавши – весь мир перевернётся! Надо выбирать спокойные, разумные желания, а не такие вот сумасшедшие, как это приземление.

И лишь после такого инструктажа Ваня передал трубочку, которую тот взял со всею возможной аккуратностью и для порядка продул её. Но даже и на продувку раздался ответ:

– Я вас слушаю!

Щука поражение дёрнул губами и хмыкнул, потом спросил, отведя трубку в сторону:

Вань, а можно хоть одно пожелание высказать?

— Какое?

— Малюсенькое!

— Ну, какое? Давай обсудим!

– Я хочу, чтобы самолёт навсегда стал моим!

— Ничего себе малюсенькое! Это же огромное, может быть, даже несбыточное желание!.. Дай-ка я сам выясню! – Ваня перекатился на спину, взял трубку и осторожно, с придыханием передал просьбу «наверх».

— Прости, хозяин, но это невозможно, – мягко, но решительно ответила тётушка Атиса. – Дело в том, что это настоящий самолёт, он совершает настоящий рейс № 142 «Москва – Братск», на его борту настоящие пассажиры, которых ждут и встречают в аэропорту друзья и близкие. А я вдруг возьму и подарю всё это какому–то заполошному мальчишке! Нет и нет, хозяин. Извини! Есть вещи, которые даже волшебники не вправе творить! То есть физически я могу, конечно, всё это проделать, но совесть не позволяет. Кстати, наша космическая совесть острее и чище вашей, земной!.. Настоящий самолёт для мальчика – это очень рискованно! Он может бед всяких натворить! Ты согласен?

— Вообще-то да! – поддержал Ваня. – Но что делать, если мой лучший друг мечтает стать лётчиком и хочет настоящий самолёт, а, тётя Атиса?.. А если настоящий, но игрушечный? Ну, чтобы...

– Я понимаю! Такой, пожалуй, можно! Уже есть! На кухонном столе! Та самая недоклеенная модель стала действующей моделью-автоматом!

— Ну, что там, Вано? – нетерпеливо затормошил друга Щука. – Что?

— Будет тебе самолёт, но не этот, а другой, ещё лучше! Без людей!

— Ой, спасибо! Когда?

— Уже есть! На кухонном столе! Иди бери! – Щуку как выдуло из комнаты, а в трубке раздался серьёзный голос тёти Атисы:

— А теперь попрошу освободить взлётную полосу! И даю старт! Рейс и так задерживается на полчаса по вашей милости! И вообще я объявляю перерыв на обед!

— Минуточку, тётя Атиса! Ты ещё не умираешь с голоду?

— С минуточку ещё не умру!

— Тогда сделай, пожалуйста, так, чтобы Щука убрался домой вместе со своей моделью, а то я что-то устал от него. Я вообще устал и, кажется, спать хочу! Пусть уберётся!

– Немедленно?

– Только дай ему посмотреть старт самолёта. Он же будущий лётчик, ему это важно видеть!

– Хорошо, хозяин!

– Слушай, тётя Атиса, не зови меня хозяином!

– Почему?

– Это не наше слово!

– Хорошо, я подыщу эквивалент!

– Что подыщешь?

– Эквивалент, подходящий синоним... Ну, с дороги, куриные ноги!

– Щука, ложись! – крикнул Ваня появившемуся из кухни другу, и тот послушно рухнул на пол, бахнувшись при этом локтем, но бережно удерживая урчащую модель.

Трап от ТУ-154 отъехал, люк дёрнулся и закрылся плотнее, моторы взревели. Ваня отполз в сторону. Лайнер развернулся, вырулил на самую длинную и цельную, без стыков, половицу, побежал, оторвался от пола, взмыл над кухонным столом, мелькнул в форточке, и рёв его, замирая, удалился и затих.

Щука поднялся и направился к Ване, держа перед собой за шасси рвущуюся из рук модель и восклицая:

– Ну, спасибо, Вано! Ну, спасибо! – сыпал благодарностями Васька, столько уже отпустив «спасиб» за эти полчаса, сколько не сказал, наверное, за всю свою жизнь, причём отпускал легко, вдохновенно, с явным удовольствием: – Ну, спасибо, чудодей ты, необыкновенный человечище! Аладдин! Старик Хоттабыч!.. Век не забуду твоего подарка! Спасибо, дружище!.. А вообще-то знаешь бы что?

– Что ещё? – почти раздражённо отозвался Ваня. – Ещё желание?

– Да, если честно! Даже не новое желание, а поправка к первому желанию. Можно?

– Поправка? Валяй!

– Знаешь, Вано, самолёт для домашнего пользования – это слишком хлопотно и непрактично. Ему нужен простор. Это у вас хоромы – разбегайся в любую сторону, а у нас-то всего две комнаты, тесный коридор, маленькая кухня – шибко-то не разбежишься!

– Вась, что ты хочешь? Ты отказываешься от подарка? – в лоб спросил Ваня.

– Что ты! – воскликнул Щука, плотнее ухватывая вибрирующий фюзеляж. – Что ты! Что ты, Ваня! Я не отказываюсь!

– Тогда что? Говори яснее, быстрее и короче! Там обеденный перерыв! – и Ваня указал пальцем наверх. – Ну!

– Лучше бы не самолёт, а вертолёт! – выпалил Щука и прикусил язык, робко глядя на модель, не исчезнет ли она безвозвратно. Она не исчезала, и мальчишка смелее пояснил: – Понимаешь, вертолётом проще управлять в квартире. Его и садить легче куда угодно, хоть деду на лысину! Вот! Ты можешь об этом попросить? – И Васька сдержанно кивнул на потолок. – Это последнее желание, честно!

– Ладно, Щука, попробую! – И Ваня передал просьбу футлярчику.

И тотчас рёв самолётных двигателей заглох, но тут же возобновился, но это был уже не пронзительный свист, а тарахтенье, и в руках Щуки трепыхал уже вертолёт, образовав своими вращающимися лопастями сплошной горизонтальный диск.

– Вот спасибо! – воскликнул Васька, разжал ладони, освобождённая модель взмыла и зависла над головой хозяина. – Вот здоровски! Ну, спасибо, чудодей! Слушай, а закажи себе такую же штуку, и мы будем вместе... – не договорив, Щука исчез, как и было условлено.

Снова вызывать друга, чтобы дослушать его мысль, у Вани не было ни желания, ни сил. В самом деле он ужасно устал. Приподнявшись на колени, он еле дополз до дивана, последним сознательным жестом сунул заветный футлярчик под подушку, ткнулся в неё лицом и погрузился в мертвецкий сон.

В дверях появился встревоженный чем-то Пепел, увидел хозяина, успокоенно шевельнул опалёнными усами, подошёл к дивану, запрыгнул и свернулся клубочком под тёплым человеческим боком. По привычке он затянул было своё МУР-мур, но тотчас же умолк, спохватившись, что его песня сейчас пока никому не нужна.

Весь вечер Ваню так и подмывало связаться с тётушкой Атисой и что-нибудь у неё выпросить, какой-нибудь пустячок, например, вазу фруктов на кухонный стол во время ужина, когда вся семья Петуховых единственный раз за день собирается месте: дедушка, бабушка, папа, мама и старшая сестра. Дело бы для тети Атисы облегчилось тем, что ваза уже была, почти всегда пустующая, несокрушимо возвышалась на холодильнике.

То-то был бы сюрприз, то-то было бы радости и восторгов, появись вдруг в вазе горка яблок, груш, персиков и винограда!..

Но какое-то колючее чувство настораживало и мешало мальчишке выйти на связь, и, подумав, он понял, что это была боязнь слишком обременить космическую волшебницу, боязнь лишний раз озаботить её и этим доставить ей неудовольствие, а может быть, даже и озлобление. Ведь, думал Ваня, и волшебнику наверняка его фокусы даются не просто так, шутя-нарочно, и ему надо как-то трудиться, напрягаться. Даже для себя-то часто не хочется и пальцем шевельнуть, а тут вкалывай на какого-то случайного дядю! Эка радость! Должна же быть совесть у этого дяди! Не эксплуататор же он, не рабовладелец, а пионер, который, впрочем, не против тоже иногда прокатиться на чужой шее, но хоть крохи совести у него всё же остались!

Поэтому Ваня сдержался за ужином, но, улёгшись спать и дождавшись, когда квартира затихла, закрылся одеялом с головой, вынул из-под подушки футлярчик, извлёк трубку, коснулся её губами и прошептал:

– Привет, тётя Атиса!

— Я к вашам услугам! – бодро долетело из поднебесья. – Что угодно, хозяин?

— Ничего, проверка слуха! – привычно пошутил Ваня.

— Пожалуйста! Может, спеть? Хочешь послушать романс Демона «На воздушном океане»?

— Нет.

— Чудак! Не я же буду петь, а Фёдор Иванович Шаляпин!

— Всё равно! Я не люблю романсов!

— Жаль, хозяин!

— Опять «хозяин»? – пристрожился мальчишка. – Мы же договорились!

— Ах, да! Прости, повелитель!.. А как это обращение? Старомодно, конечно, немножко, но по существу верно! Не возражаешь? Я долго думала и вот придумала: по-ве-ли-тель.

— Хорошее слово. Я тоже долго думал и тоже придумал, но другое – шеф! Ты можешь звать меня шефом?

— Шефом? Могу, шеф!

— Вот и договорились!

— А что ты так тихо разговариваешь?

— Наши спят уже.

— Понимаю. Разумно.

— Ну, спокойной ночи, тётя Атиса!

— Чао, бамбино! (Пока, парень!) – И гудочки.

Искушение получить вазу фруктов было пустяком в сравнении с тем искушением, которое Ваня испытал, собираясь утром в школу. Вопрос встал так: брать или не брать с собой волшебную трубку?

Горы соблазнов рисовались мальчишке: от невинного вызова к доске, где он мелет какую-то чепуху, но получает, однако, за это пятёрку, а Люська Зыкина, у которой урок, как всегда, отскакивает от зубов, наоборот, получает «пару», до более серьёзных проказ, таких, например, чтобы все учителя начали путать свои классы и как угорелые бегать по всей школе, или бы заколотить парадные школьные двери двумя мощными досками крест-накрест и повесить табличку – «Ремонт до Нового года!» Всё это были весёлые, конечно, затеи, но и грустные в то же время, потому что Ваня по своей натуре не был шкодливым, хотя любил наблюдать за «хохмами» других. Душевные боренья мальчика кончились тем, что он всё же взял трубку, но с условием, что совершит всего одну небольшую шкоду. Только одну! Одно чудо!

Но выбрать одну шкоду из бесконечной массы возможных оказалось очень трудно. Помог случай.

Был в их классе один противоза – Дима Кудимов. Он постоянно всех задирал, особенно девчонок, тех, кто прилично учился, обзывал почему-то «примусами», выматывал учителям нервы, и дня не проходило без его «номеров». Ваня ненавидел его всей душой и не раз жалел, что нет в нём достаточной силы и смелости начистить Димке физиомордию. И тут на втором уроке произошла такая история.

Во время перемены доску всю так исчертили мелом и так изрисовали всякими рожицами, что Зинаида Николаевна ахнула, зайдя в класс и увидев не подготовленную к уроку доску.

— Кто дежурный? – спросила она.

— Я! – сидя ответил Кудинов.

— Немедленно вытри доску.

Димка покорно, как это ни странно, вышел и начал так размашисто вытирать доску, что только клубы пыли и мела полетели, потому что тряпка была предельно сухой и жёсткой.

— Ты что пылишь? Пойди смочи!

И опять Димка не ослушался, а сходил в туалет и смочил тряпку, но не отжал, а так и принёс мокрой, капающим комком плюхнул её на приступочку доски, так что брызги полетели, а потом спокойнёхонько сел на своё месте.

— Ты что? – удивилась учительница. – А кто будет вытирать?

— Второй дежурный! – ответил Димка и кивнул на пустующее рядом место. – Нас же двое за партой.

— А где он? – спросила Зинаида Николаевна.

Сегодня его нет, он болеет, – ответил Димка, и все почувствовали, что вот он, концерт, начинается.

— Ну раз его нет, значит, ты один за двоих дежуришь!

— Ещё чего не хватало, за двоих! С какой это стати я должен за двоих дежурить? Все по двое дежурят, а Димка Кудинов один за двоих дежурь! Нашли дурака! – и он скорчил кислую обиженную физиономию. – Я не виноват, что он болеет! Пусть скорей выздоравливает, приходит и вытирает доску! Он будет хворать себе на здоровье, а я за него вкалывай! А может, он уже тут, да притворяется невидимым, чтобы отлынивать от работы,а?' Он такой! Эй ты, лентяй! – Он толкнул локтем воображаемого соседа. – Чего расселся? Иди вытирай доску, видишь, целый класс тебя ждёт! Не хочет! Он не желает, Зинаида Николаевна! Поставьте ему двойку, выгоните из класса, и пусть без родителей не является. Бездельник! – разыграл целую сцену Димка некоторым на потеху, некоторым на осуждение.

Близсидевшие девочки зашикали на него: не ломайся, мол, бесстыжий! Кто-то из них даже руку протянул, прося разрешения за Димку вытереть доску, но учительница отвергла помощь, заявив, что нечего поощрять нахалов, что поскольку он законный дежурный, то пусть и выполняет свои обязанности.

— Ну, Кудинов, ты будешь стирать с доски?

— Не-а! – развалясь, ответил Димка.

— Хорошо, мы подождём!

— Бесполезно!

— Но если ты сорвёшь урок, разговор будет другой!

Ване вдруг стало так пронзительно жалко Зинаиду Николаевну, и весь класс, и себя самого, и даже грязную доску, что он решил прекратить эту издевательскую сцену и полез в парту за сумкой... Вот только какую небесную кару наслать на Димку? Может, пусть с потолка на макушку противозы обрушится шмат штукатурки, но так, чтобы не убить, а хорошенько оглоушить. Но как бы от такого удара Димка не сделался дураком, а то он уже и без того, кажись, полудурок. Нет, этот вариант отпадал, тем более что на потолке не было штукатурки, а лежали гладкие железобетонные плиты, только побеленные, без подштука-туривания. Конечно, если поручить дело тёте Атисе, то она и наведёт штукатурку, и обрушит её, а то и просто отломит кусок бетона от арматуры. Вот уж тогда точно Димку укокошит. И не только Димку, но и весь класс погребёт, потому что арматура без бетона сразу согнётся, плита упадёт, потянет за собой другие плиты, и придёт кровавая мясорубка. Нет же, чур-чур, с потолком лучше не связываться!..

Может, пусть из пола ударит Димке под зад какой-нибудь чернильный фонтан? Или, например, пусть из сиденья парты ему кольнёт шилом – вот уж взорвётся противоза.

Но это больше походило на личную месть, чем на общественное позорище... Что же, что же изобрести?.. Ване вдруг захотелось самого простого и естественного: чтобы сидевшая позади Кудинова девочка, а это была как раз отличница Люська Зыкова, имевшая на Димку зуб, выхватила бы из парты свой портфель и трахнула бы им выпендрялу по башке, да так, чтобы у того челюсти заклинило. Самое бы то наказание! Только ведь Димка, наверное, ответит тем же, завяжется потасовка. Но досаднее и обиднее будет то, что чуда не произойдёт, а выйдет обыкновенная драчка, а надо, чтобы случилось именно чудо, то единственное чудо, ради которого Ваня и уговорил себя взять в школу волшебную трубку...

Ваня вынул сумку, просунул туда руку и приоткрыл футлярчик... А может, вообще ничего не надо? Пусть всё остаётся как есть! И если бы Димка в этот момент вдруг успокоился, перестал паясничать, то Ваня бы и отказался от своей затеи, но Димка продолжал куролесить, и лицо учительницы, заметил Ваня, стало от негодования и бессилия покрываться бурыми пятнами... Нет уж, противозу надо наказать, осрамить публично. Ваня ещё раз оглядел класс, и у него блеснула замечательная идея. Он наклонился к сумке и отдал распоряжение. Мокрая тряпка сорвалась с приступа доски и, разлетевшись, смачно врезалась в нахальную Димкину физиономию и прилипла к ней. Конечно, был взрыв смеха всего класса, был испуганный крик самого Димки, и была тщетная попытка Зинаиды Николаевны выявить проказника, и было главное – полное публичное посрамление этого губошлёпа.

Но этим дело не кончилось. Это было только начало номера! Чудесного номера! Димка мотал головой, стараясь сбить тряпку с лица, срывал её руками, но тряпка как приросла. Вдруг шея мальчишки начала вытягиваться, потянула за собой тело, и Ване стало совершенно ясно, что тряпка сама, впившись в лицо, тянет «героя». Вот она приподняла его, вывела в проход и повела к доске. Как Димка ни выплясывал, ни вертелся, пытаясь отделаться от посторонней силы, всё было бесполезно, и он впервые подчинялся чужой воле. Кудинов, заплетаясь ногами, вышел к Учительскому столу, повернулся к классу, зачем–то поклонился, как настоящий артист перед своим коронным номером, затем устремился к доске и давай её вытирать своей физиономией. То есть тряпкой, конечно, но прижимал и двигал её лицом, а поскольку со стороны тряпку не было видно, то казалось совершенно чётко, что вытирал он прямо лицом – лбом, носом и щеками, благо, щёки его были мясистыми и пухлыми, то есть было чем вытирать.

Ваня удивлённо таращил глаза в недоумении, поскольку он ничего подобного не заказывал тёте Атисе, это она сама, понимая детскую психологию, додумала эти каверзные детали, а шеф, в общем-то, не возражал против такой самодеятельности.

Класс стонал, изнемогая от хохота. Зинаида Николаевна, в панике всплескивая ладонями, не знала, что и предпринять. Она то призывала класс:

– Тихо, дети! Успокойтесь! Ти-ши-на! – То кричала проказнику; – Кудинов, прекрати! Дима, это уж слишком! Перестань!

И даже пыталась ухватить мальчишку за плечо, но Димка увёртывался, мыча и продолжая полировать доску.

Хоть это было и весёлое, но чем-то и печальное зрелище. Сверхъестественные силы издевались над человеком, издевались безжалостно и откровенно, впрочем, сам Димка только что так же издевался над бедной учительницей. Может быть, именно вопреки этой безжалостности Ване вдруг стало жалко Димку, и он даже захотел прервать этот дикий, несуразный «концерт», но одновременно хотелось и досмотреть его.

А смотреть было на что! Кудинов творил прямо чудеса акробатики у доски. Докуда он не доставал лицом, дотуда поразительным, неимоверным образом допрыгивал, словно его, как куклу-марионетку, кто-то дёргал за невидимые нити. Изредка Димка зачем-то затравленно оглядывался на класс, его, очевидно, считая виновником своего унизительного представления, но тут же отворачивался и с новым рвением продолжал вытирать доску и успокоился лишь после того, как последний меловой след был изведён. Доска сияла влажной чистотой, зато Димкина физиономия представляла собой такую несусветную мазню, какой ещё не видывали в школе, только выпученные глаза первозданно блестели среди грязевых разводов.

«Ну, кажется, всё!» – подумал Ваня с облегчением.

В этот момент тряпка отлипла от его лица, но не упала на пол, что было бы естественно, а мотнулась к доске на приступочку, она как бы перепорхнула на своё законное место. Поняв, что эта жуткая вещь оставила его в покое, Димка сперва отдышался, потом покосился на чудовищную тряпку, не шевелится ли она и не собирается ли вновь взнуздать его. Потом убедился, что лоб, нос и щёки в целости и сохранности, а не стёрлись до нуля, а потом пулей вылетел из класса. Вернулся он только к концу урока, когда Зинаида Николаевна начала уже волноваться и бросать на дверь тревожные взгляды – мол, где он и уж не натворил ли чего с собой с перепугу этот ершисто-взбалмошный мальчишка? Она даже чуть было не отправила в разведку двух шустрых пареньков, но тут дверь открылась и какое-то время зияла пустотой, словно её распахнуло сквозняком, и лишь спустя секунды показался Димка, умытый и вытертый до блеска, но пришибленный и вялый, как бы уменьшившийся в росте и объёме, с поверженными долу глазами, с выпущенными из пиджака ниже пальцев рукавами рубашки и с выбившимся из штанов по­долом, которым он, похоже, и вытирался, а уж заправиться как следует ему не хватило ни терпения, ни сил, ни старанья. Это был выжатый лимон, проткнутый футбольный мяч, а не человек. Еле плетясь до своей парты, он бессильно рухнул на сиденье и как бы окаменел. Он сполна сознавал своё положение и свой позор, но не имел ни малейшего представления, как выпутаться из этого нелепейшего положения.

Уже отхохотавший класс встретил его гробовым молчанием и с подозрением, даже с некоторым страхом воззрился на своего запасного хохмача, не выкинет ли он ещё какого-нибудь коленца, но тому было явно не до хохм.

Ваня заключил, что это конец программы, вздохнул и удовлетворённо шепнул в сумку:

– Спасибо, тётя Атиса! Всё, отбой до обеда! А в обед, уже дома, где опять никого не было, Ваня поставил Раскрытый футлярчик посреди кухонного стола и сказал:

— Тётя Атиса, я хочу тебя увидеть!

— С чего это вдруг, шеф? – удивилась волшебница.

– Не знаю. Захотел – и всё тут.

— Но я, шеф, большая!

— Всё равно!

— Очень большая!

– Тем более интересно! – настаивал Ваня.

— Я огромная!.. Чтобы дать тебе понятие о своей величине, я пошлю тебе маленький сувенир! Внимание! Три-четыре! В форточку со скрипом просунулась и со стуком упала на пол какая-то полуметровая болванка с перламутрово-гладкой блестящей поверхностью.

— Что это? – спросил Ваня.

— Кусочек моего волоса. Это самое малое, что я могу показать тебе!

— Ого-го!

— Да, вот такая я великанша! Теперь представляешь?

— М-да-а!..

— Но чтобы ты ещё чётче представил меня во всём, так сказать, величии, выгляни на улицу.

Ваня выскочил на балкон, который в полдень всегда оказывался на солнечной стороне и, не зная, куда смотреть и что искать, задрал голову кверху. Палящее солнце одиноко висело в синем небе. Но вдруг к нему устремилась какая-то бог весть откуда взявшаяся продолговатая розовая тучка. Она была такой плотной, что, когда наплыла на солнце, закрыла его, как заслонкой, и даже контур её не осветился, как это обычно бывает у нормальных облаков. На земле вмиг потемнело, похолодало и подул ветер – то есть случилось затмение, натуральное солнечное затмение, не предусмотренное, очевидно, никакими астрономическими календарями.

Наплывя на солнце, тучка не двинулась дальше, как это положено облакам, а замерла, точно навсегда решила погасить солнце.

Вглядевшись внимательней, Ваня вдруг с трепетом различил в этой продолговатой тучке женский силуэт. Далёкая огромная женщина, то ли совсем обнажённая, то ли в лёгком газовом одеянии, лежала в невесомости на боку, простерев одну руку вперёд, а другую, красиво изогнутую, положив на бедро. Длинные рыжеватые волосы дождевым занавесом спадали далеко вниз и шатались, ходили ходуном. Но вот та рука, что лежала на бедре, приподнялась и приветливо помахала ему, Ване. Это было что-то вроде космического дружеского послания.

Вздрогнув и как бы испугавшись величия происходящего события, мальчик заскочил в комнату и, схватив трубку, зашептал задыхаясь:

— Тётя Атиса, это ты хулиганишь на небе?

— Я!

— Кончай! Открой солнце, а то на земле жутко, и люди переполошились!

— Но ты же хотел видеть меня, шеф! – с кокетливой капризностью ответила волшебница.

— Всё, спасибо, увидел!

— Ну и как?

— Моща!

— А не хочешь ли ты в гости пригласить вот такую, пока я в лирическом настроении, а, шеф? – со смешком и издёвкой поинтересовалась волшебница.

— Нет, тётя Атиса, едва ли...

— Что так?

— У нас тесновато для тебя. Вот если бы ты превратилась в маленькую девочку!..

— Ишь ты, шеф! Губа не дура! Девочку ему! Увы, шеф! С собою я ничего поделать не могу! Над собою я не властна!

— Жаль! А что мне делать с твоим сувениром? – и мальчик ногой колыхнул перламутровый обрубок.

— Что хочешь, хоть на дрова пусти!

— Ну, что ты! Такую красоту!.. О, тётя Атиса, идея! Сделай-ка мне из него турнирные шахматы. Мы с Щукой любим играть в шахматы...

Не успел Ваня договорить, как болванка рассыпалась на множество перламутровых фигурок, чёрных и белых, естественно, появилась шахматная доска, которая своими крышками, как диковинным ковшом, сгребла все фигурки, захлопнулась и прыгнула на стол, пред очи повелителя. Ваня в восхищении ощупал перламутровые клетки, потом приподнял крышку, выхватил взглядом несколько нужных фигур и удовлетворённо вздохнул: всё в порядке, морды коней были целы и невредимы, а на коронах шахматных монархов торчали, искристо мерцая, положенные пипочки. Не утерпев, Ваня взял одного коня, белого, в руки и пристальнее разглядел его. Оскаленная пасть, с закушенными удилами и частью поводов, была вырезана с такой достоверной тщательностью, что было даже страшновато держать фигуру в руках.

Конь, как живой, косил на мальчика бешеный глаз, так и казалось, что вот сейчас он встряхнёт своей почти натуральной гривой, всхрапнёт и издаст призывное ржание, по которому вся спящая королевская рать очнётся, встрепенётся и, постукивая подошвами, выстроится в свой законный боевой порядок. Вообще все фигурки сияли таким таинственным внутренним светом, что казались самородками, только что извлечёнными из-под створок гигантских раковин-жемчужниц. «Теперь, Щурёнок, посмотрим, чьи шахматы лучше!» – радостно подумал Ваня, положил коня на место и закрыл доску.

— Спасибо, тётя Атиса! – шепнул он и, спохватившись, торопливо распорядился: – Давай-давай, тётя Атиса, марш с солнца! Кончай затмение!

— Слушаю, шеф! – стало стремительно светлеть, и вот солнышко открылось целиком, и жизнь продолжилась, по-прежнему радостная и тёплая. Ваня бросил последний взгляд на свою небесную покровительницу, но той уже не было: соскользнув с солнца, она куда-то мигом и бесследно исчезла, словно испарилась. Правда, Ване показалось, что в последний момент к тёте Атисе подлетело другое продолговатое облако, тоже имеющее форму человеческого тела, только покрупнее, и то ли эти облака слились в одно и взаимо- уничтожились, то ли большее поглотило меньшее, то ли подхватило его и куда-то решительно увлекло – Ваня ничего не понял, ему хватило того, что небо расчистилось и мир просветлел.

И уж чего сполна, прямо по горло хватило мальчишке, так это воспоминаний и переживаний. Вспоминал он и переживал явление тёти Атисы до самого вечера, так что едва успел справиться с уроками и не захотел даже навестить своего друга Ваську, чтобы похвастаться новыми шахматами, а то и сгонять партию-другую.

Щука сам дал знать о себе. Уже около одиннадцати он позвонил и сказал:

– Привет, чудодей! Не спишь?

– Нет ещё.

– Тогда принимай гостя!

– А не поздновато ли по гостям шляться?

– Для такого гостя никогда не поздно!

– Для какого это такого?

– Узнаешь. Иди к себе в комнату, открой форточку и жди.

Понял?

– Не-а! Зачем форточку открывать?

– Надо!

– Зачем надо?

– Балда! Ты же сам вчера говорил, что мы с тобой необыкновенные люди, то есть, что ты необыкновенный, а поскольку я – твой друг, то и я необыкновенный! Говорил?

– Говорил.

– Ну и вот!

— Что вот!

— Что я стал необыкновенный независимо от тебя! Понял?

— Не очень.

— Скоро поймёшь! Иди открывай форточку и жди!

— Она у меня всегда открыта.

— Тогда ступай к себе и жди! – повелительно заявил Щука.

— Есть, товарищ командир, – вяло, безо всяких претензий на остроумие, отозвался Ваня.

Однако ушёл в свою комнату.

Минуты через три в форточку влетело жужжащее существо, дало под потолком, возле светильника, круг и плавно опустилось на Ванин письменный стол, прямо на раскрытый дневник, который мальчишка приготовил для подписи родителей, но всё медлил, ибо дневник был перенасыщен тройками и неизбежно предстояли тягомотные объяснения. Но сейчас Ваня начисто забыл про дневник – всё его внимание сосредоточилось на летательном приборчике. Это был тот самый пластмассовый вертолёт-автомат, который тётя Атиса подарила Щуке.

Когда винты остановились, Ваня пальцем, осторожно, чтобы не вышло через силу, покрутил винты туда-сюда, потом мизинцем погладил весь вертолётик от носа до хвоста и вдруг заметил маленький клочок бумаги, торчавший в стабилизаторе. Он выдернул его и развернул. Там было написано фломастером всего четыре чётких знака: е2 – е4.

Значит, Щука предлагал сыграть партию по переписке. Неплохо придумано! Браво, Щука-карась! Обычно, сидя друг против друга, они уже наигрались до тошноты, кажется, даже по телефону наигрались, а вот так, с таким почтальоном, будет конечно, интереснее. А может быть, Щука не столько сыграть захотел, сколько похвастаться тем, как он ловко научился управлять моделью. Да, ничего не скажешь, управлением модели он владел мастерски! Да и сыграть было кстати! Сыграют они по переписке, а разбирать партию Ваня пригласит друга на новой доске – то-то Щука будет потрясён!

Не раздумывая далее, Ваня схватил со стола карандаш, приписал свой ход е7 – е5 и заткнул листок на место. Словно именно этого и дождавшись, модель засвистела, запуская мотор, рванулась, взлетела и исчезла в форточке. Следом Щука позвонил вновь и без предисловий спросил:

– Ну как гость?

– Моща!

– Чем я не волшебник.

– М-да!

– То-то! Не удивляйся, что я так быстро освоил модель! При ней была инструкция, такая подробная, что и дурак бы разобрался, а я-то не дурак в авиации, скажи!

– Конечно, не дурак!

– Говорил тебе: выпроси такую же! Сейчас бы вместе порхали! – упрекнул Щука, но, не получив вразумительного ответа, примирительно заключил: – Ладно уж, одним наиграемся, но хозяином, чур, буду я!

– Согласен!

– Предлагаю неторопливую игру, чтобы растянуть удовольствие: по одному ходу в день, не возражаешь?

— Не возражаю.

— Будем глубже рассчитывать варианты. Ну, пока, Вано!

— Чао, бамбино!

После этого Ваня раскинул на столе перламутровую доску любовно расставил божественные фигуры и, сделав записанные ходы, задумался: партия предстояла длинная и наверняка напряжённая – Щуке палец в рот не клади, он в блицах слабак, а когда есть возможность подумать, он – молодцом!

Но за всей этой приятной суетой Ваня не забыл свою небесную покровительницу. Перед сном, как и вчера, он забрался с головой под одеяло и вызвал её:

— Тётя Атиса!

— А-у, шеф!

— Добрый вечер!

— Добрый! У вас что, вечер?

— А у вас?

— А у нас что хочешь: повернусь лицом к солнцу – день, отвернусь – ночь! Обычный эффект космоса!

— Ой, как интересно!

— Да, но слишком прозаично, без переходов, без игры светотеней, всё лобово-прямолинейно. Вот, например, замерла я профилем – так с одной стороны носа – ночь, с другой – день! Проза! Вот станешь космонавтом – сам увидишь!

— А я не хочу быть космонавтом! – вдруг ответил Ваня.

— По-моему, все мальчишки мечтают стать космонавтами!

— Кроме меня!

— Ну, шеф, это пока зависит от меня!

— А почему «пока»? – насторожился мальчик.

— Да уж так судьба поворачивается!.. Как хорошо, что ты вышел на связь! Самой-то мне не докричаться до тебя, потому что я не имею права орать на всю вселенную, а только через трубку. И это разумно, иначе бы мы оглушили мир своим громогласьем!

— Мы?.. Ты разве там не одна?

— Конечно, нет! Нас здесь целее скопище! Вернее – целая Цивилизация, клан чародеев и волшебников!

– Ого! А я у тебя единственный шеф или у тебя их много!

– Единственный!

— Это хорошо!

— Вот потому-то у меня к тебе, единственному моему шефу-делителю, есть срочный и серьёзный разговор! Жизненно важный, судьбоносный!

— Я слушаю тебя, тётя Атиса! – с некоторой важностью и ленцой, словно поменявшись ролями с тётей Атисой и сам став всемогущим, отозвался мальчишка.

— Дело в том, шеф, что мы должны расстаться!

— Почему? Нет! Не хочу! – завосклицал мальчишка и капризно задрыгал ногами так, что с него слетело одеяло. – Не хочу! Не хочу!

— Но так получается, шеф!

— Как это так получается?

— Я влюбилась!

— Ну и что?

— Да ты выслушай спокойно, шеф, и постарайся понять меня! Свои желания и страсти понимаешь, пойми теперь и мои! Я ведь тоже живое существо! У меня тоже есть желания и страсти!

— Конечно! – согласился Ваня, успокоившись. – Я слушаю!

— Итак, я влюбилась! А вернее, в меня влюбились! Влюбился один дядя АТС. Атис, по-твоему – Автономный Трансцендентный Субъект! Влюбился давно, как он заверяет, страстно и почти безнадёжно, потому что до сих пор я не знала, что я – женщина и могу отвечать любовью на любовь. Но ты вчера открыл мне глаза, назвал меня женщиной, и вот я увидела его в новом свете, и мне он очень понравился. Я вдруг стала без ума от него! Я его полюбила, что называется, с первого взгляда! Да ты его видел! Он снял меня с затемнения, видел?

– Видел! – сказал Ваня, вспомнив второе облако.

– Вот! Он подхватил и унёс меня на праздник! У нас сегодня было чудесное зрелище – парад планет! Это когда все девять планет солнечной системы выстраиваются по одной линии от солнца – фантастическая картина! И вот в конце парада Атис попросил моей руки! – Волшебница, чувствуется, так разволновалась, что как будто даже всплакнула, голос её пресёкся и перешёл почти на шёпот.

— Ты, шеф, понимаешь, что значит «просить руки»?

— Это, когда, кажется, жениться хотят, – неуверенно ответил мальчик.

— Правильно, шеф! И я очень хочу выйти замуж за этого дядю! Я уверена, что буду с ним счастлива! А ведь счастья так хочется!

– Ну и выходи на здоровье!

– Спасибо, шеф, но!.. В этом случае мы должны расстаться! Пело в том, что, выйдя замуж, я теряю все свои волшебные способности!

— Как так?

– А вот так! Так замыслила природа!

— Так нельзя, тётя Атиса! – глубоко вздохнул Ваня.

— И это ещё не всё, шеф, для того, чтобы дальнейшая моя жизнь в браке сложилась благополучно, нужно, чтобы мой повелитель и шеф, то есть ты, добровольно отрёкся от меня, дал своё разрешение на мой брак и даже благословил его – вот так!

Ваня охнул и застыл, приподнявшись на локтях.

– Тётя Атиса, а нельзя, чтобы и то, и то...

– То есть чтобы и волки сыты и овцы целы?

–Да!

– Нельзя, шеф! Так задумано свыше! Наверное, для того, чтобы я не раздваивалась, а все свои усилия сосредоточила на любви и потомстве! Да! У меня для тебя сюрприз: когда у нас родится ребенок, он автоматически становится твоим слугой, всё равно кто: мальчик или девочка! Вместо меня!

– Вот это здорово придумано! А когда родится?

– Всё зависит от свадьбы: чем быстрее свадьба, тем скорее родится! Ну как, шеф, отпускаешь меня замуж?

Ой, как не хотелось мальчишке расставаться со своей всемогущей покровительницей, в сотрудничество с которой он ещё толком-то не вошёл, ой, как не хотелось! Но он представил, как бы было тяжело, если бы ему не разрешили сделать то, чего он хочет всеми силами души, и он смирился с мыслью о потере чуда. К тому же Ваня вспомнил, как в прошлом году его старшая сестра Наталья-каналья, учась ещё в десятом классе, вот так же захотела вдруг замуж, привела домой жениха, одноклассника, и они объявили родителям, что любят друг друга, жить друг без Друга не могут и решили пожениться. Отец спустил жениха по лестнице со второго этажа, а дочь запер в её комнате на два дня.

Наталья-каналья наглоталась сдуру таблеток и чуть не померла. Её отходили в больнице, но она грозилась всё равно отравиться или повеситься. И единственное, что спасло ей жизнь был японский магнитофон «Шарп». Потихоньку сестра успокоилась, погрузилась в музыку и забыла жениха. Вот и сейчас из её комнаты просачиваются дёрганые звуки, и сама наверняка дёргается, сидя или стоя. Ваня и сам задёргался на перине в предчувствии какого-то радостного, облегчающего душу поступка.. А вдруг и тётя Атиса, не разреши ей замужества, наглотается чёрт знает каких небесных таблеток, а там-то таблетки, небось, покрепче земных, да и вообще, рассудил Ваня, каждый человек имеет право на счастье: великан ты или карлик, раб или господин, волшебник или простой смертный – просто у каждого своё счастье.

И ещё Ване льстило и согревало душу сознание, что вот от него, сопляка в сущности, зависит счастье космического существа, что ему доверяют как равноправному члену вселенской семьи, значит, надо оправдывать это доверие и не ударить лицом в грязь.

Неизъяснимое волнение сдавило грудь мальчика, он захлестнул лицо ладонями, качнулся несколько раз торсом туда–сюда и, облегчая стесненное дыхание, зашептал в трубку:

– Да-да, тётя Атиса, я отпускаю тебя! И благословляю!

– Ой, спасибо, дорогой шефчик! Мой жених кругами плавает поодаль и ждёт твоего решения. Спасибо, Ваня! Ты спас от мук и страданий, ибо муки несостоявшейся любви – это самые страшные муки!.. Сегодня же мы сыграем небольшую свадебку на кольцах Сатурна. Атис уже слетал туда, смахнул с колец космическую пыль. Сегодня же, шеф, трубка твоя исчезнет, но появится опять, как только мой первенец научится кое-чему. Ну, будем прощаться, шеф!

– Погоди, тётя Атиса! А на прощанье ты можешь кое-что сделать для меня? – спохватился вдруг Ваня.

– Могу! Только побыстрее, а то жених, по-моему, начал уже нервничать, как бы чего не натворил!

– Я быстро, тётя Атиса! Поехали: во-первых, сестре Наталье достань кассету с какой-нибудь потрясающей космической музыкой!

– Есть, шеф!

– Во-вторых и в-третьих, чтоб у дедушки исчезла тросточка, У бабушки – очки, то есть...

– Я поняла: чтобы у него пропала хромота, а у неё – близорукость. Будет сделано!

– В-четвёртых, хоть папа и мало курит и пьёт, но чтобы совсем не курил и не пил!

– Есть, шеф!

И тотчас в туалете, где только и разрешалось курить отцу, раздались ругань и кашель, дверь распахнулась, отец выскочил, откашливаясь и рассыпая проклятья на весь дом:

– Что за сигареты стали выпускать, чёрт бы их побрал! Гадость!

– Спасибо! – шепнул Ваня в трубку. – В-пятых... Или это уже много?

– Нет-нет, продолжай! Это пустяки для меня! Семечки!

– Пусть тот тип в нашем классе, Димка Кудинов, ну, которому ты сегодня мокрой тряпкой шмякнула по физиономии...

– Помню, помню... Хочешь, чтобы он исправился раз и навсегда?

– Да, что бы он стал нормальным.

– Есть, шеф!

– Кстати, тётя Атиса, что такое «примус»?

– Примус?.. Ну, во-первых, это нагревательный прибор. А во-вторых, это – первый ученик по-немецки!

– О, ты знаешь иностранные языки?

– Да, я знаю все без исключения земные языки и парочку космических.

– Моща!.. Значит, Димка не случайно не кого попало, а только лучших учеников называет «примусами»! Значит, не такой уж он болван, как кажется! – И мысленно добавил: – «Меня–то, между прочим, он ни разу «примусом» не обозвал, потому что я закоренелый, махровый троечник, хотя и очень способный, как утверждает Зинаида Николаевна. А вообще-то если поднажать на учёбу, то и мне можно в «примусы» выбиться!»

И вслух продолжал:

– А что, вот возьму и поднажму!.. Интересно!..

– Что интересно, шеф?

— Нет, это я так, про себя... Да и, в-шестых, тётя Атиса!.. бы Васька Щукин в конце концов стал лётчиком, это можно?

– Можно, шеф!

– И уж самое последнее, если тебе не тяжело, а, тётя Атиса?

– Давай-давай, шеф, пока жених о чём-то задумался.

– Наверное, самое трудное... у мамы болит голова...

– Гипертония? Это я мигом сниму!

– Нет, тётя Атиса, это не та болезнь! Это и не болезнь вовсе, а что-то другое, не знаю, как называть. В общем, у мамы голова разламывается, чем бы нас накормить – вот какая штука. Я думаю, чтобы этого не было, надо битком набить наш холодильник мясом, колбасой и сосисками. А вазу на холодильнике – фруктами, а под вазу поставь коробку с тортом и конфетами. Уф! Можно так сделать?

– Можно! Это я мигом!

– Нет, не сейчас, а среди ночи, когда все наши уснут, а то они с ума сойдут от радости или насмерть перепугаются.

– Слушаю, шеф!

– Ну вот и всё, иди замуж!

– А почему ты себе ничего не попросил?

– Как ничего? А торт-то?

– Ах, да, торт, а посущественнее?

– А что посущественнее? У меня вроде пока всё есть: ноги ходят, руки делают, голова варит. А если что посущественнее понадобится, я потерплю, а потом попрошу у твоего будущего ребёнка – атисёнка!

– А ты, однако, неприхотлив, шеф, и простодушен, не то что мой прежний повелитель, который не давал мне покоя ни днём ни ночью, то одно ему надо, то другое, а ты... – вздохнула с явным одобрением небесная покровительница. — Ну, шеф, подумай ещё разок! Может, всё-таки ещё что-нибудь?

– Да я и так уже вон сколько всего понапросил!

– Повторяю: это для меня семечки!

– Значит, можно ещё?

– Господи, да, конечно! Жених вон, кажется, метеорит поймал и помчался куда-то, – наверное, к ювелиру! Он пообещал подарить мне к свадьбе обручальное кольцо небывалой красоты! Так что у нас есть ещё несколько минут!

– Тогда сейчас! – и Ваня принялся напряжённо думать, кого и чем бы ещё одарить. Никто из близких не обойдён, кажется, и не обижен, а на более дальних мысли и чувства мальчика почему-то не простирались. Но вдруг одна новая озабоченность почти уколола его, и он встрепенулся:

– Да, тётя Атиса!

– Слушаю, шеф?!

– Ты уже достала для Натальи кассету?

– Да. Я запрятала её среди прочих кассет, так что она наткнётся на неё случайно. Сюрприз есть сюрприз! Закон неожиданности. А ты хочешь, чтобы она сейчас же заиграла?

– Нет, чтобы никогда не заиграла! Я передумал, тётя Атиса! Давай сделаем по-другому, пусть кассета исчезнет, а вместо кассеты пусть лучше встретится Наташке хороший парень! Жених! Можно так переделать?

– Можно? Только почему вместо? Не лучше ли «вдобавок», а, шеф?

– Конечно, лучше! Это было бы вообще здорово!

– Да будет так! – прошептала тётя Атиса. – Вот теперь, шеф, наше время истекло! Вот Атис, кажется, возвращается! Да, это он!

– Ну, будь счастлива, тётя Атиса! Спасибо тебе за всё! И привет дяде Атису!

– И ты будь здоров и счастлив, мой славный повелитель! Это не просто пожелание, а приказ, заклинание, воля моя! Да будет так! Чао, бамбино!

Футлярчик с трубкой исчезли, но Ваня этого уже не заметил – на последних словах тёти Атисы он откинулся на подушку и мертвецки, со здоровым всхлипыванием, заснул. Одеяло само скрыло его и подоткнулось по бокам – это была прощальная земная забота тёти Атисы.