Масленникова А. Н. / Произведения

Сказка о полярном лётчике пингвине Валере
и его наставнике медведе Михалыче

Говорят, пингвины не умеют летать. Это неправда: я умею.
Да нет, я вполне себе обычный пингвин, и крылья у меня как у всех. Просто я – лётчик. Полярный, как можно догадаться. Потому что на полюсе живу, на Южном.
Тебе, наверное, интересно, как я им стал, пилотом воздушного судна? Я всё расскажу. И очень подробно. И про Михалыча расскажу, и про Тайную Службу Добра, и про чудеса, которые случаются, когда ты уже почти отчаялся и перестал верить.
Прочитаешь – и, может, тоже станешь полярным лётчиком. Если захочешь, конечно. Авиация – дело добровольное!

Глава первая. О том, как я учился летать

Я всегда хотел научиться летать. А что, неплохая мечта для пингвина! Когда был маленьким, забирался на какую-нибудь высокую льдину, разгонялся и – летел. Недолго, конечно. Потом – шмяк! – головой об лед. И – снова на льдину, снова разгоняться и снова лететь. И падать. Чем сильнее разгонялся – тем дольше лете-е-е-л!
И тем больнее падал.
Но это ничего: какой полёт без падений?! Чтобы научиться летать, обязательно нужно попадать как следует, это каждый знает.
Я всё о полётах да о полётах, а сам даже не представился.
Меня Валера зовут.
Смеешься? Нет? Надо мной все пингвины в Антарктиде смеются, я уже привык. Что и говорить, необычное имя. Тут у всех имена короткие: Ю, А, О. Холодно разговаривать, знаешь ли, лишний раз и клюв открывать не хочется.
Но я вот – Валера. И мне нравится, правда. Потому что меня так мама и папа назвали. Только почему Валера, спросить я у них не могу – нет их.
То есть они есть, конечно. Но здесь, рядом, – нет.
Запутал? Сейчас всё объясню.
Моих родителей в нашем посёлке не очень-то любили. Потому что они всегда жили отдельно от всей колонии и не особенно дружили с остальными пингвинами. Не враждовали, нет. Просто – не дружили. Маме не по душе были сплетни о разных антарктических обитателях, а папа, в отличие от других пингвинов, не любил подлёдный хоккей. Ему больше книжки читать нравилось – о других континентах, о животных, о людях. Он всё-всё о нашей планете знал! И мне рассказывал.
Жили мы, в общем, особняком. И когда в Антарктиду прилетели на самолёте какие-то дяденьки (я был тогда совсем-совсем маленький, год как из яйца вылупился), никто их, кроме нас, и не увидел.
А им как раз мы-то и были нужны. Они ходили вокруг да около – серьёзные такие, бородатые и в очках. Наблюдали за нами, смотрели, как мама и папа ныряют, катаются по льду на брюхе, ловят рыбу, меня кормят. Записывали что-то в свои блокнотики, фотографировали: «Гляди, сейчас вылетит птичка!». Но она все никак не вылетала – может, нажимали не на ту кнопку?
Мы довольно быстро к ним привыкли, к этим людям. И совсем их не боялись. Как оказалось, зря.
В один из дней дяденьки вдруг схватили папу и потащили в свой самолёт. Я в этот момент нежился у мамы под брюшком, в жировой складке. Она вытолкнула меня в снег: «Тише, малыш!» – и всё. Её тоже поймали и погрузили на борт. Самолёт взмыл в небо.
Я потом читал в книжках, что там, на Большой Земле, люди любят сажать разных зверей в клетки, тыкать в них пальцами и смеяться. Зоопарк это называется. Туда они моих родителей и повезли. Я уверен.
Если бы я умел летать – я бы догнал эту железную птицу и освободил маму и папу. Но летать я не умел: я же пингвин. Я был совсем маленький и беспомощный. Стоял и смотрел в небо. А самолет всё меньше и меньше становился. А потом и вовсе исчез.
Океан в тот день разбушевался не на шутку. Ветрище страшный задувал. И негде было согреться: мамы больше не было рядом. И папы. Другие пингвины, когда я пришёл в колонию и рассказал всю историю, мне не поверили. Сказали, что родителей моих наверняка унесло на льдине в океан, и они погибли во время шторма. И что всю историю про учёных на самолёте и про зоопарк я выдумал. Сказали, что я фантазёр и врунишка. И сирота.
А я не сирота. Мама и папа живы, я точно знаю!

***

В «Приюте бездомных пингвинов», где я теперь живу, мне не очень нравится, хотя библиотека у нас – что надо, я почти все книжки перечитал! Воспитатели, в общем-то, ничего. Но они тоже не верят насчёт родителей. И одноклассники не верят.
Кстати, забыл сказать. Недавно мне исполнилось четыре, и я уже второй год хожу в школу.
Дерусь там очень много. Стыдно, но что поделать. Я же не просто так, не из вредности. Просто недавно кто-то из ребят увидел мои лётные тренировки – и началось! Я теперь не только «фантазёр», но и «дурак»…
«Пингвины же не летают!»
«Ты что, пингвинологию не учил в первом классе?» Учил, конечно. И экзамен сдавал. До сих пор помню билет №1. «Способности семейства Пингвиновых». «Все представители Пингвиновых хорошо плавают и ныряют…». Про полёты в учебнике ни слова не было. Зато про прародительницу рода – Бескрылую Гагарку – там написали очень подробно. Да что там в учебнике. Про Гагарку даже в нашем гимне поётся!
Потомки Гагарки Бескрылой,
Мы плавать с тобой рождены!
И в этом, пингвин, наша сила
И сила Пингвиньей страны!
Но я не хочу Бескрылой Гагаркой быть. Я летать хочу. И буду, буду летать! И пусть не верят, пусть смеются! Я им ка-а-ак дам-дам ластой – мало не покажется.
Да, чуть не забыл. Есть у нас в школе одна девчонка. Она не смеётся надо мной. О её зовут. Красивое имя, правда? Кругленькое такое, маленькое – как сама О. Она тихоня и отличница. Так вот, О догнала меня как-то раз после школы, сказала: «А я тебе верю, Валера», – и бултых в воду.
Но мне, конечно, от её веры ни горячо ни холодно. Девчонка, что с неё взять.

Глава вторая. О том, как я изменил свою жизнь

После уроков я перекусил рыбным супом и пошёл на свою любимую тренировочную льдину. Забрался на самый верх. Красота! Небо, солнце, океан – дух захватывает.
Подошел к краю, посмотрел вниз.
Хотел разогнаться, прыгнуть, полететь, как обычно. Но потом представил, как врезаюсь в лед головой – бр-р-р-р. И ведь снова придётся забираться наверх! Почти полчаса, между прочим, – и ради чего? Ради каких-то жалких секунд полета.
«Да я же и правда дурак! Все они правильно говорят. Разве может пингвин научиться летать? Где, где крылья? Вот эти жалкие шпильки, что ли? Ага, улетишь на таких. Никуда не улетишь».
На душе стало очень скверно. Там будто бы начался шторм. Всё заходило ходуном, заволновалось. Тучи становились всё черней. А потом грянул гром и пошёл дождь. В общем, заплакал я. Да, да, мальчишки тоже плачут иногда, хоть и редко. И обычно никому об этом не рассказывают. Но я же пообещал тебе всё рассказать – я своё слово всегда держу. Ревел я долго. И чем больше ревел, тем меньше верил, что смогу когда-то научиться летать.
«Все это глупые мечты и ничего больше!» – я в отчаянии бил крыльями по снегу.
Я был так увлечён процессом литья слёз, что сначала и не заметил ничего – ни шума мотора, ни тени, которая вдруг заслонила солнечный свет. И даже когда заметил, не сразу понял, что это.
А это был… самолёт! Большой, голубой, с крыльями. И с какими! Они разрезали воздух и переливались на солнце – могучие, смелые, решительные.
Самолёт кружил надо мной всё ниже и ниже. А я аж клюв открыл от восхищения. Дышать забыл, честное слово. А плакать – и подавно. И только когда эта железная птица приземлилась неподалеку, ко мне вернулась способность мыслить. Вернулась мгновенно. Не прошло и секунды, как я зарылся в ближайший сугроб и злобно прищурился. Ведь самолёт – это люди. А люди – это злодеи, которые похищают пингвинов, чтобы запирать их в зоопарках. И как только я мог забыть об этом, разиня?!
Дверца самолёта тем временем отворилась. Ожидая увидеть бородатых дяденек с блокнотами и фотокамерами, я ещё пристальней уставился на самолёт.
Но никаких людей не было. Из кабины вышел… медведь!
Я протёр глаза, думая, что мне мерещится, и посмотрел ещё раз. Так и есть: медведь, собственной персоной. Белый, полярный – как в книжках по зоологии рисуют.
Правда, на картинках в учебниках он ходил на четырёх лапах. А этот вышагивал на двух, задних. И на голове у него была диковинная шапка и огромные очки.
Медведь разминал лапы, потягивался, растирал морду снегом и что-то напевал себе под нос.
А я сидел в укрытии и терялся в догадках: «Каким ветром его занесло с Северного полюса на Южный? Почему он ходит, как человек? И вообще, как так вышло, что медведь… летает?!»
Тут я аж подпрыгнул, чуть своё снежное укрытие не поломал. «Медведь ЛЕТАЕТ! У него нет крыльев, а он ЛЕТАЕТ! А все почему? А потому что самолёт! Вот оно, решение! Чтобы летать, нужен самолёт!»
Мне хотелось кричать от радости и восторга, но этого я, понятное дело, не мог себе позволить. И потом – зачем тратить время на крики и вопли, когда нужно действовать?!
Я бесшумно скатился на брюхе со своей тренировочной льдины и стал тихонько подкрадываться к самолёту.
Я не думал о том, как объясню своё появление на борту. И о том, что завтра в школе контрольные по естествознанию и математике, не думал. И о том, как воспитатели разозлятся.
Немножко подумал о том, что было бы неплохо, если бы О всё увидела своими глазами и узнала, что не зря верила – но потом и про это думать перестал.
Некогда было думать. Я действовал! Шаг за шагом подбирался к железной птице. У трапа я замер. Сердце стучало так, что даже обезьяны на экваторе, наверное, слышали. Медведь, видимо, был туговат на ухо – иначе услышал бы и он. Но он, к счастью, был занят своими делами – закончил зарядку и, скинув шапку на снег, бултыхнулся в воду.
Мне было страшно интересно посмотреть, как купается полярный мишка, но – увы – не в этот раз. Я юркнул в самолёт, спрятался под сидением второго пилота и замер в ожидании.

Глава третья. О том, как мы познакомились с Михалычем

Медведь уверенно правил самолётом, то и дело поглядывая на приборную панель. А я – ни жив ни мёртв – лежал под сиденьем. Боялся шелохнуться. Понятно было, что рано или поздно выбираться из укрытия всё равно придётся. Но хотелось оттянуть этот момент.
Я впервые в жизни видел полярного медведя и понятия не имел, чего от него ожидать. А вдруг он вообще пингвинами питается? В учебнике зоологии про это не говорилось. Но там и про то, что мишки могут самолётами управлять, не было ни слова.
У меня затекла правая ласта. Но я лежал и терпел.
– Ну здравствуй, помеха справа.
От неожиданности я чуть не поперхнулся. А медведь продолжал.
– Покидай уже своё укрытие. Чувствую, что-то самолёт барахлит, кренится. Как считаешь, товарищ балласт, удалить мне тебя с борта воздушного судна или не стоит?
Я выбрался из-под сиденья и сел, понурив голову и поглядывая на пилота. Он был серьёзен и хмурился. Стало жутковато.
Но потом я увидел, что глаза у него смеются. А затем и сам он засмеялся – весь, целиком: и голова, и живот, и лапы – всё тряслось от смеха, раскатистого и заразительного. Затрясло и самолёт. И меня заодно. Вот она, истинная причина турбулентности!
– Шутит, шутит Михалыч. Михалыч – это я.
Медведь протянул мне свою большую когтистую лапу.
– А я – Валера.
Я приготовился, что Михалыч опять будет смеяться – на этот раз над моим чудным именем. Все же смеются, я привык уже.
Но я ошибся.
– Отличное имя, – серьёзно сказал он. – Зачем на самолёт-то пробрался, Валера?
– Ну…
– Не тяни. Докладывай по существу.
И я стал докладывать. Рассказал ему всё – и про маму с папой, и про учёных, и про зоопарк, и про то, как сильно хотел научиться летать.
– Я и подумал: раз на своих крыльях летать нельзя, можно же научиться на железных. Вы же летаете! Хоть и медведь.
– Значит, пилотом стать хочешь?
– Ага. Лётчиком.
– Славно, славно. Ты смелый пингвин, Валера. Если честно, я немножко сомневался в том, что ты поверишь в чудо и заберёшься на борт.
– А вы видели меня, что ли?!
– Старательно делал вид, что не вижу, – Михалыч улыбнулся. – Но видел, конечно. Вообще-то я за тобой и прилетел.
– Как это?
– Сигнал такой поступил. Звезду видишь? – медведь указал на ярко-красную точку высоко в небе. – Это твоя. Звезда надежды.
Я ничегошеньки не понимал. Сигналы, звёзды, чудеса какие-то.
Михалыч увидел моё замешательство.
– Так-так, кажется, пришло время для краткого инструктажа по сказочным делам. Пойдём на посадку. Принимай управление, товарищ стажёр!
Я с радостью и гордостью вцепился крыльями в штурвал, и самолет начал снижение.

Глава четвертая. О том, как я узнал, кто такие полярные лётчики

– Сардину хочешь?
Ещё бы я не хотел. Это моя любимая рыба! И анчоусы я ещё очень уважаю.
Мы с Михалычем сидели на берегу океана. Судя по окружающим пейзажам, находились мы где-то в Южной Африке. По крайней мере, в учебнике географии её изображали именно так.
Было непривычно жарко. И темно. Шумел океан, кричали птицы.
Медведь ел. Я – тоже. И ждал, когда же он мне всё объяснит. Но тот не торопился.
– Пока я ем, я глух и нем, – заявил он.
Все взрослые одинаковые!
Наконец Михалыч отправил в рот последнюю сардину, отряхнул лапы и начал обещанный рассказ.
– Полярные лётчики, Валера, – необычная профессия.
– Волшебная, что ли?
– Можно сказать и так.
– Ну уж.
– Можешь не сомневаться. Ведь полярные лётчики служат в ТСД.
– Где-где?
– В Тайной Службе Добра.
– А-а, – если честно, я всё ещё ничего не понимал.
– Полярные лётчики никогда не прилетают просто так. Только когда кому-то нужна помощь. Когда кому-то нужно чудо. Потому что этот кто-то настолько устал надеяться и верить в свою мечту, что уже совсем отчаялся. Так вот ему надо показать, что чудо всё-таки есть. Наглядно, так сказать, продемонстрировать. Тут уж, конечно, дело каждого – поверить в это чудо или нет. Но шанс обязательно нужен. Каждому отчаявшемуся.
– Вроде меня, да?
– Вроде тебя.
– Это вы прямо в точку. Я уже совсем отчаялся. Такую сырость развёл там на льдине, самому противно.
– Сырость – не страшно. Страшно, что ты начал сомневаться в том, что можешь научиться летать. Чуть было не предал свою мечту, представляешь?
Мне стало стыдно. Я тяжело вздохнул.
– А этого, Валера, допустить никак нельзя. Тайная Служба Добра как раз такие случаи и отслеживает. И когда видит, что дело плохо, посылает сигналы агентам – полярным лётчикам. Тогда мы вылетаем на место и творим чудо. То есть помогаем ему сотвориться. А потом улетаем незамеченными.