Михасенко Г. П. / Произведения

ПАРОЛЬ – КРАКАТАУ

С утра мы сели за билеты.
Печать я предложил оставить ту же – СЧ, только дать ей новую расшифровку – «Союз Чести». Друзья не возразили. Еще бы – одной печатью двух зайцев убили! И девиз как-то сам получился. Сказали все по слову, и вышло:
Быть всегда и всюду вместе –
Вот девиз «Союза Чести»!
К полудню восемь билетов были готовы.
А вот сойтись на заседание оказалось негде. Квартира не годилась. «Союз Чести» – и вдруг сидеть в духоте, как на именинах. Уж лучше подполье со свечой или фонариком – интереснее. Эх, гаража нет! Вот бы где мы развернулись!.. Или бы на Острове Свободы – никто бы не подкрался, не подслушал! Правда, девчонки не попали бы туда, будь даже ветка цела. Хотя, мы бы по ветке, а они по лестнице – так и быть, для них бы мы починили.
– Э! – воскликнул я. – Нашел, ребя! Крыша!.. Подладить поперечины и – лезь, заседай!.. Ну, как?
– Наверху – это хорошо, – поддержал Славка.
– Ну вот!.. Какая самая целая, вторая?
– Вторая, – сказал Борька. – Там нет только пяти поперечин. Даже четырех, но одна с трещиной, как Славка наступит, так – хрясть!
– Значит, пяти. Пять – это фу, это – петрушка. Неужели мы не найдем пяти брусков? Найдем! И главное– лестница между крыльцом дяди Феди и этими, которые врачи, их никогда нет дома, так что порядок!.. В общем, назначаем операцию под кодовым названием «Лестница». Кто за? Все!
– Ты гонишь, как на военном совете, – усмехнулся Борька.
– А у нас что, у нас и так военный совет. Кстати, ваши военные билеты? – Славка с Борькой молча показали корочки. – То-то!.. Но с операцией еще не все. Надо провести ее незаметно, чтобы крик не подняли, мол, опять то да се!.. Ночью? Всех перебудим стуком. Когда?
– Днем, часа в четыре, когда все по магазинам расходятся, – посоветовал Славка.
– Точно. Значит, к четырем каждому найти по два
бруска! – распорядился я. – А до этого где собраться?.. Не терять же день! И вообще, про запас надо иметь сухое место, чтобы гроза – а мы сидим.
– Давайте у меня под крыльцом, – предложил Борька.
– Под крыльцом?.. Пошли, посмотрим.
Едва мы вышли, видим – Генка бежит, наш четвертый союзник, еще в пионерской форме, в синей пилотке, только-только чемоданчик, наверно, занес. С криком ура мы бросились навстречу, сшиблись посреди двора и, сыпя междометия, затискали, заколотили друг друга.
– Сколько ты проворонил из-за своего лагеря! – воскликнул Борька.
– Чш-ш! – прошипел я, стрельнув глазами на окна. – Айда к Борьке!
А там уж нас прорвало! Генка сперва усмехался, кивал, поддакивал, оборачиваясь к тому, кто дернет его сильнее, потом нахмурился, стал ковырять пальцем в ушах, трясти головой, потом откинул затылок на спинку стула и с открытым ртом уставился в потолок.
– Вон он, твой билет, держи! – сказал я под конец.
– Куда билет? – спросил Генка.
– Не куда, а членский.
– Какой членский? – растерялся он.
– В «Союз Четырех», который два раза избил Блина с мымрами и побьет еще! – сказал я.
– Я пойду, – убито протянул баянист.
Я ему подмигнул и сказал:
– Во, Генк, какие у нас дела были: мы делали – да живы, а ты от рассказа чуть не спятил.
– Это я с дороги.
– Короля-то Морга видел?
– Нет еще.
– Ну, беги. Потихонечку разберешься. А мы сейчас на тот свет полезем.
Проволочным крючком Борька открыл дверцу подкрылечника, и нас обдала сухая застоявшаяся прохлада с запахом пыли и дегтя. Угля было мало, одни комки. Мы перетаскали их в угол, подскребли лопатой мелочь и смахнули дырявой рогожиной густющую паутину с потолка.
– Ну и порядок, – сказал я. – Только темновато.
– Когда сбор? – спросил Борька.
– В три.
– К трем солнце перейдет вон туда, а тут, видишь, сколько дыр – света будет навалом.
Славка принес откуда-то две доски и сделал скамейки, а для стола Борька поставил табуретку.
– Все вроде, – оглядев штаб, сказал я довольно. – Да, а пароль-то!.. Я еще вечером думал – не забыть бы. Надо пароль, чтобы честь честью.
Мы задумались. В голову мне лезли одни знакомые слова: меч Дамоклеса, цейтнот, мымра, даже – шик модерн.
– Ге, – сказал Борька.
– Что где?
– Художник по фамилии Ге.
– Да ну тебя с художником, – буркнул я. – Кашлянул – и пароль. Надо, чтобы слово с закорючкой было!
– Кракатау, – сказал Славка.
– А это что?
– Вулкан, который в прошлом веке взорвался.
– Кракатау!.. Крракатау!!. Крракатау!!!
Порычав, мы приняли Славкин пароль. Я взял проволочный крюк себе, чтобы забраться под крыльцо раньше и всех проверять, напомнил о брусках для поперечин, и мы разошлись.
Бруски я нашел сразу, ровненькие, длинные брусочки – в сенях под сундуком, а Томку выследил только после обеда. Гляжу – отправилась куда-то с белой сумкой, наверно, в магазин. Вечно она по магазинам ходит и вечно с этой сумкой!
Я выскочил и закричал:
– Тома!.. Том, в три часа мы собираемся у Борьки под крыльцом. Будь как штык.
– А почему под крыльцом?
– А где же? – удивился я. – Самое место. Мы там все прибрали, вычистили – во! Только белую кофточку сними.
– Ладно, – ответила она с улыбкой. – Займи мне место.
– Займу. Я тебе возле дыры займу.
– А там не сквозит?
– Какой сквозит, там дышать нечем! То есть для сквозняка места мало... Пароль – Кракатау. Это вулкан, который в прошлом веке взорвался. Запомни – Кракатау. А то мы без пароля никого не пустим.
– А если я забуду? – спросила она, удивленно посмотрев на меня, дескать, и меня не пустишь?
– Нет уж, ты не забывай. Это же легко – Кра-ка- та-у!
– Ну, ладно, приду.
– Торопись, а то уже третий час!
Пока я бегал в кочегарку за водой и поболтал о том, о сем с дядей Ильей, пока перемывал гору посуды, гляжу – без пятнадцати три. Я бросил все и как очумелый полетел к Чупрыгиным, боясь, что там уже толпится очередь. Но, к счастью, никого еще не было, и я радостно засел в подкрылечник.
Солнце, действительно, встало так, что ожили все дыры и щели штаба, и он, с углем, с балками над головой, стал походить, по-моему, на шахту.
Вот и первый стук. Я вздрогнул. Открывалось небывалое в нашей жизни – начинал действовать «Союз Чести!»
– Кракатау!
Это был Борька. Я впустил его и опять закрылся.
– Ох, и дела, – сказал он. – Чтобы пролезть в свой дровяник, я должен говорить по-арабски.
– Ничего. Предупредил Люську?
– Предупредил. Полчаса подкарауливал.
– Я тоже.
Послышались шаги, Славкины.
– Сим-сим, открой дверь, – простучал он.
– Ты давай без сим-симов! – пристрожился я.
– Кракатау.
Жаркий, переполненный сам собой, он грузно сел рядом и сделал такой затяжной выдох, как будто выдохнул половину себя. Подмигнув ему, я его отодвинул.
Разговаривая, к крыльцу подошли Мирка с Люськой. Мы замерли. Девчонки выждали немного, поприслушивались, потом неуверенно постучали.
– Пацаны, вы там?
– Нету, – сказал Борька.
– Мы забыли пароль, – сказала Люська. – Вспоминаем-вспоминаем и не можем.
– Впусти, – шепнул Борька.
Я показал кулак.
– Тара-тара, – сказала Мирка.
– С тара-тарой стучитесь напротив, – отрезал я.
– Давайте открывайте! Придумали какую-то ерунду и хотят, чтобы мы ее помнили. Вовка, открывай! А то вот проснутся мои гаврики, притащу их на собрание – узнаете!
– Ладно, на первый раз прощаю, – пожалел я, впуская их.
Следом прибежал Генка. Он еще от соседнего крыльца крикнул пароль и юркнул в штаб. Девчонки, оглядев наше жилье, остались довольны и принялись расспрашивать Генку о Короле Морге, не разучился ли он петь. Генка их успокоил, мол, не разучился, но обленился и сильно подрос.
Дело было за Томкой, и я был рад, что друзья отвлеклись, а то потребовали бы начинать, мол, семеро одного не ждут. Наконец, постучала и Томка, неслышно подойдя.
– Кто? – спросила Мирка.
– Я.
– Мы знаем, что ты, а не королева английская, – проговорил Борька, подделавшись под ее голосок. – Паролик?
– Забыла.
– Ну, хоть приблизительно, – сказал я.
– Совсем, все буквы забыла.
– А мы без пароля не пускаем, – напомнил Борька.
Томка чуть подумала и сказала:
– Ну и не надо, – и пошла.
Я вскочил и, ударившись затылком о балку, крикнул от боли и от злости:
– Что же это? Двух пустили без пароля, а одного нельзя? Нечестно! – Я распахнул дверь и выскочил. – Тома!.. Иди сюда! Куда же ты потопала?
Она медленно, глядя в землю, вернулась, я кивнул на свое место, а сам опустился на корточки. Девчонки покосились на Томку, а пацаны ехидно молчали. Я склонил голову, почувствовал странную неловкость. Дурак, а не комиссар! Кинулся за ломакой, аж чуть голову не свернул! И она тоже, нашла время ломаться! Я хлопнул себя ладонью по колену и заявил:
– Все пароли отменить! Петрушка какая-то получается, а не пароли!.. Я думал, вы люди понятливые, а вы!.. Собрание начинаем!
– Без Юрки? – спросила Мирка.
– Без какого Юрки? – не понял я, уже отвыкнув от него как от друга. – А-а, без Юрки. Он выбыл. Он теперь покойник для нас. Чш-ш!.. Потом, потом расскажем, никаких вопросов.
Устав на корточках, я втиснулся между Славкой и Томкой и еще раз объявил наше первое собрание открытым. При общем внимании я выложил на табуретку, куда падал самый толстый луч, ворох билетов, которые, как ракушки, пооткрывали створки и розовато засветились печатями.
– Это ваши документы, разбирайте, – просто сказал я.
И, перепархивая из рук в руки, билеты разлетелись. Я с удовольствием наблюдал, как девчонки рассматривали их и читали, шевеля губами. Это меня окончательно успокоило.
Вдруг Томка меня тихонько локтем – толк! – и шепнула, глядя поверх билета:
– Вов, паук!
Над Борькиной макушкой, в углу напротив, куда мы не тыкались рогожиной, серела зыбкая и густая, как марля, паутина, а на ней встревоженно замер паук, большой и противный.
– Черт с ним, – сказал я.
– Он Борьку не укусит?
– Такие на людей не нападают. Смотри лучше в билет. Видишь, какой девиз, какая печать!
Когда все сложили билеты вдвое, я продолжил собрание. Я сказал, что теперь мы не Ваньки да Маньки, а «Союз Чести», а я комиссар, что все мои приказы выполнять, хоть в лепешку расшибись, а чтобы девчонкам не было обидно, назначаю своим заместителем Мирку.
Народ одобрительно зашумел.
Конечно, я бы с радостью назначил Томку, но какой из нее заместитель, если еще неизвестно, какой она будет рядовой. И я, повернув голову, прямо заглянул ей в глаза, готовый выдержать укор, но взгляд ее не был укоризненным.
Переждав волнение, я объявил, что с завтрашнего дня будем собираться на крыше, а для этого сегодня мужская половина Союза проведет операцию «Лестница», и спросил у Славки с Борькой, добыт ли материал. Они ответили, что добыт, и я поздравил их с выполнением первого поручения.
– Есть вопросы? – спросил я.
– Есть, – сказал Борька, подозрительно перекосив рот. – Не вопрос, а предложение... Даже не предложение – приказ.
– Приказывать ты не имеешь права, – важно сказала Томка. – Только Вовка может приказывать.
– Вот он и прикажет, а я подскажу... Одним словом, завтра на крышу чтобы все принесли жратву! – И сел.
Я было насупился, как и тот раз, когда он заикнулся об еде, но вокруг так дружно засмеялись' и с таким жаром сразу заговорили, кто чем богат, что и я невольно прыснул и вдруг ощутил тайную сладость этого поднебесного обеда.
– Ну, комиссар, приказываешь? – спросил Борька.
– Приказываю.
– Ха-ха, Томуся, – уколол Борька.
На этом я закрыл собрание и распорядился приготовиться к операции «Лестница». Мирка вспомнила про своих гавриков и всполошенно унеслась. Поднимаясь, Томка шепнула:
– Вов, пусть это место всегда будет мое.
– Пусть, – ответил я тихо, довольный, что ей понравилось сидеть рядом со мной. А чем плохо? Я ее вон и насчет паука успокоил, я и комиссар, и вообще. И мне с ней приятно сидеть. Правда, нескладно получилось вначале, но ничего.
Мы вышли следом за девчонками и двинулись ко мне.
– А мне с вами можно? – вдруг спросил Генка. – Ну, на эту... на операцию?
– А ты разве не мужская половина? – спросил я.
Он покраснел и заулыбался. Дожил человек – рад, что его за мальчишку считают. Подожди, приучим. Это хорошая должность – быть мальчишкой!
В четыре часа, с шестью брусками, двумя молотками и горстью гвоздей мы направились ко второму дому. Договорились так: я и Борька бьем, Славка держит, а Генка подает. Во дворе – ни души, духота, солнце. Три пацаненка неподалеку развозили машинами золу от забора. Мы были почти у лестницы, когда черт вынес бабку Перминову, эту занозу. Увидев нас, она не пошла, куда хотела, а замерла, поставив на всякий случай одну ногу на ступеньку. Мы на нее – ноль внимания, свернули и живо взялись за работу. Такая стукотня поднялась, что загудела даже крыша, точно от радости, что вспомнили про нее. Старые поперечины проходили сквозь стойки, но нам некогда было мудрить, и мы приколачивали сверху. От спешки гвозди гнулись, не выпрямляя их, мы всаживали новые и на одну поперечину тратили по пять-шесть гвоздей. Вдруг сзади – р-р-р! Оглянулись – тетя Зина Ширмина с овчаркой Рэйкой стоит. Ну и стой, смотри, мы не воруем! Я размахнулся да как хватил себя молотком по пальцу, так винтом и пошел на одной ноге, согнувшись в три погибели.
Тетя Зина ойкнула, хотела подойти, но – Рэйка. Хоть и в наморднике, а овчарка – лапой может убить.
– До крови? – спросила тетя Зина.
Я помотал головой, от боли прямо ввинчивая палец себе в живот. Ширмина не вынесла этого и ушла. Славка подхватил мой молоток. Больше нам никто не мешал, только из-за дяди Фединых сеней выглянула было бабка Перминова, но Борька на нее шикнул, и она исчезла.
Один брусок остался лишним, и я велел прибить его в самом низу, чтобы девчонкам было удобнее делать' первый шаг, а дальше разойдутся.
А потом мы убежали к нам, долго умывались и брызгались под краном в нашем теплом туалете, а я держал палец с посиневшим ногтем в кружке с холодной водой.
Вечером мама принесла давно обещанного котенка. Он был такой маленький и пушистый, что дунь – и улетит. Я налил ему молока. Он – тык-тык – снаружи в блюдце, обошел вокруг на шатких ножках, а внутрь сунуться – ума нет. Я взял его лапку, чуть пожал и ткнул мордочкой в молоко, потом отнял, опять пожал лапку и опять – в молоко. Раз пять повторил.
Мама стояла над нами, улыбаясь.
– Он мал еще для дрессировки, – сказала она.
– Пусть привыкает. Король Морг вон с детства поет. А этого я научу в шахматы играть. Конечно, играть буду я, а он будет срубленные фигуры зубами с поля утаскивать. Укажу – вот эту, он – хвать! – и потащит. Можно, мам, так научить?
– Наверно, можно. Но трудно.
– Ха, а что легко?
– Да, все трудно... Вова, а что это вы там отремонтировали? – спросила вдруг мама.
– Где?
– Да во дворе.
– Ничего.
– А женщины говорят, что отремонтировали что-то, какую-то лестницу.
– А-а, – понял я.–Так это мы не для них отремонтировали, а для себя.
Мама удивилась: ^
– То есть как – для себя? Если я полезу, вы что, столкнете меня?
Я рассмеялся.
– Почему? Лезь. Пусть хоть тетя Шура-парикмахерша лезет, если не боится брякнуться, пусть хоть кто.
– Значит, все-таки для всех, – настаивала мама.
– В этом смысле – для всех.
– А в каком – для себя?
– Ну, мам, в каком, в каком!.. Нам надо, вот мы и отремонтировали! – проворчал я.
– Ух, люди! Что ругай вас, что хвали – не угодишь! – вздохнула мама.
– Нам не надо угождать, нам надо как есть, – сказал я и опять' склонился к котенку, который уже наелся и сидел, растопырив лапки и облизываясь.
Этой ночью я долго не мог уснуть. Надо мной уже и голубой потолок погас, а я все лежал с открытыми глазами, заново и вразнобой переживая сегодняшний день: то как лестницу чинили, то странный разговор с мамой, то как уморили Генку рассказами, то как собрание шло... Собственно, что мы решили на собрании? Да ничего. Раздали билеты, посмеялись и договорились о новом собрании. А завтра? Пообедаем на свежем воздухе, опять посмеемся и назначим собрание на послезавтра?.. Нет, так не годится! Надо что-то делать! Я же пообещал завалить всех поручениями, а какими, в какую сторону? Цели-то нет. Надо наметить цель. Конечную! И этой целью должна быть свобода! Да, да – освобождение двора от власти взрослых! Именно так, по-комиссарски!.. Я радостно заворочался и снова вспомнил, как высыпал на табуретку билеты, как сидел бок о бок с Томкой... Томка... Я вдруг подумал, что не усну, пока не прикоснусь к Томкиному яблоку. Я встал, сходил напился, потом запустил руку за стенку приемника, пощупал яблоко и потом лег. Да, Томка меня любила, и я любил ее... Но почему же она сегодня чуть не ушла от нас?.. Не окликни я ее и не верни – ушла бы! Мирка с Люськой вон тоже забыли пароль, и мы их тоже не пускали, так они чуть крыльцо не разворотили. А Томка спокойно повернулась и подалась, как будто за дверцей не друзья, а пустота. И паука заметила. Никто не заметил, а она заметила... Но ничего. Генка вон тоже еще не совсем наш. Все не наши будут наши!
– Кракатау! – шепнул я пароль темноте, чтобы она пустила меня в сон.