Устинов С. К. / Произведения
«А соболь — зверок зело предивный...»
Очерк
«... На зимовье я тогда пришел поздно, по большому темну уж. Товарищи мои на белковье Вахрам, Ермнл и Кандраха уж там, вижу огонек в окошке. Свечки с собой всегда возили – как белку вечером обдирать? Днем же не будешь, ездить искать надо. Да, а я ить за речкой, не перейдешь, плот надо, а он па той стороне. Кричу, кричу – не слышат. Гурка шумит. Счас – думаю – я вас! Зарядил хороший заряд, стрелял. Со¬баки заревели, услышали. Вахрам едет.
— Ты чо-то, паря, долго нончи, думали – ведьметь заел, не дай Бог, – говорит.
— Погоди, – говорю, – счас не так запоешь!
Захожу в зимовье, но, говорю, мужики, – ставте все, чо есь! И кладу ево, черного, как головешка, на стол.
Вахрам: ы-ы-ы-ы!!! Он попроще сам-то, душой посветлей. Кандраха с Ермилом – те скрытные, тугоносые и то: вот те дык да-а! Достают бутылку – пей, сколь хошь! Два дня тебе – выходной! Это же теперь – кончай промышлять, домой можно ехать, это же за ево сколько получим!»
Таким, в ранней моей юности, слышал я батин рассказ об одной из последних в его жизни добыч соболя в тридцатых годах. Много позже я узнал, что это был и один из последних соболей на хребте Улан-Бургасы в Восточном Прибайкалье...
Соболь, огонь-зверь! Царь дикой пушнины, гордость добытчика и свидетельство его охотничьей зрелости. Один из главных интересов идущих «встречь солнца» землепроходцев, главный интерес идущих вслед за ними промышленных и торговых «людишек». Огромный интерес государственной казны, гарантия престижной торговли с любым государством. Соболь, герой тысяч охотничьих рассказов, один невероятнее другого, герой трагических, фантастических, счастливых и увы – преступных событий.
Соболь, без сомнения, прошел сквозь судьбу людскую не только как явление, определяющее престиж, моду, положение в обществе, доход и богатство, он был причиной и гибели, и разорения.
О соболе в научном плане пишут более 200 лет, изданы толстые книги – монографии, тысячи научных статей, заметок. Ему посвящены художественные произведения, он герой теле- и кинолент, а теперь и видео. Соболь – зверек, безусловно, известный всем, но в основном, к сожалению, только как обладатель ценнейшего меха. Большинство людей не знает, как живет он в своих лесах.
Кажется, его нет даже среди персонажей русских народных сказок, о нем почти ничего не знают дети. Мечтается мне: вот придет в литературу талантливый писатель из биологов или охотников – они знают соболя – и напишет умную, грамотную книгу о нем для детей. Книгу о жизни соболя!
Из-за своего красивого, прочного, дорогого меха переживает соболь бурную, но трагическую историю взаимоотношений с человеком. Ни один дикий зверь тайги не удостоился столь давнего, столь пристального и волнующего интереса людей. Но интерес этот долгие столетия был не к зверьку как к биологическому виду. О собольих мехах первые письменные упоминания обнаружены в «Переяславской летописи» за 1091 год (907 лет назад!). Говорится о связях с охотничьими племенами Севера: «Аще кто даст им железо, нож или секиру, дают соболи, куницу, белку». Несколько позднее, в Ипатьевском списке «Русские летописи» за 1160 год приводится рассказ о встрече двух удельных князей. И там суть такой эпизод: «Ростислав позвал Святослава к себе на обед... дабо Ростислав Святославу собольими и горностайми, и черными кунами, и песцы, и белыми волкы, и рыбьими зубы». Уже из этих двух свидетельств видно, что интерес, можно думать, гораздо более древний, к соболю был чисто товарный. Но вот сообщение, на мой взгляд, чрезвычайно интересное, я нашел его в старых публикациях профессора Б. М. Житкова, крупного натуралиста нашего времени.
Как известно, посланник царя Алексея Романова в Китай Николай Спафарий в 1675 году проехал Сибирь. В одном из отчетов он, упоминая, что лучшие здесь соболя – «ленские», пишет: «А соболь зверок зело предивный и многоплодный и нигде ж на свете не родится опричь в Северной стране, в Сибири, а в Сибири родятся добрые наипаче при море (Байкале. – С. У.) и где холодные места... Зверок радостный и красив, а красота его придет вместе со снегом и опять со снегом сойдет и тот есть зверок, что греков у старых и у латинов именуется «златая кожа», и для той кожи греки аргонавты ходили по Черному морю, и после того вверх по рекам сыскали ту кожу, как историки пишут». Это что же, греки в Колхиду ходили вовсе не за овечьей тонкорунной шерстью, как толкует наша история школьникам, а за соболем?!
Далее Б. М. Житков говорит, что Колхида населена была в те поры купцами, которые вели оживленный торговый обмен в городе Физида. Этот город был посредником в обширной торговле юга и севера, сюда привозили меха, несомненно и из Сибири. Спафарий, ссылаясь также и на «пишущих историков», говорит о том, что «золотое руно» – и есть собольи меха! Очень вероятно, что речь шла вообще о дорогом диком мехе с Севера. Упомянутые сообщения указывают на доисторическое существование торговли мехами между Средиземноморьем и Севером, а летописи лишь отметили это как факт. Тем более, что по сообщению В. Надеева и В. Тимофеева (книга «Соболь», издана в 1955 году), арабский путешественник IV века Ибн-Батута заметил, что «волжские булгары исстари» выменивали дорогие меха в Сибири, а хакасы в первой половине VII века уже имели ясачных, сбор шкурок соболя с которых шел на товарный обмен в Китай. Марко Поло, известный путешественник XIII века, среди богатств восточного хана Кублая упоминает н мех соболя. Некоторые греческие колонии на Черном море исстари вели торговлю с северными купцами, привозившими меха из глубины страны.
Помимо царских, вельможных одежд, мех соболя шел на изысканные наряды героев легенд, об этом говорится в песнях народов Западной Европы.
Россия уже на заре своего существования, может быть, даже раньше периода удельных княжеств, в торговых обменах с Византией и Западной Европой использовала меха и, конечно соболя, поскольку он в те времена обитал еще «под боком» – в Предуралъе (Западном Приуралье). Позднее мехами уплачивалась дань монгольским ханам-эавоевателям, снабжались посольства, одаривались иностранные гости (и вельможи между собою) и даже, как пишут Надеев и I имофеев, «субсидировались войны». В самой же стране, России, меха долгое время имели значение денег. Ими оплачивалась торговая пошлина, выдавалось жалование должностным лицам и раздавалась милостыня. Меха много значили в жизни монастырей и различных обменов по линии церкви. Самостоятельные новгородцы уже в начале XI века торговали мехами и железом с аборигенами за Уралом. Арабский ученый Абу-Исхак Аль Фарси в «Книге климатов» (середина X века) пишет, что арты (русское племя) издавна вывозят «черных» соболей из своих краев.
Аборигены районов обитания соболя, а он в те давние времена населял огромное пространство Северной Азии от Камчатки до «Двинского края» (до рек Северная Двина и Онега) и Алтая, не считали его такой уж ценностью. Из собольих шкурок шили шапки, наушники для морозной поры, рукавички и редко – шубы. Как писал Миддендорф в своем «Путешествии на се¬вер и восток Сибири» (издано в Санкт-Петербурге в 1869 году), охотники даже подбивали им свои лыжи (подозреваю здесь ошибку – мех соболя дли этой цели не годен). А в основном соболя добывали «на мясо». Великий исследователь «земли Кам¬чатки» С. Крашенинников, побывавший там в XVIII веке, так пишет: «... добывают не для употребления кож их, ибо оные почитались хуже собачьих, но более для мяса, которое употребляли в пищу, н сказывают, что камчадалы при покорении своем за ясак соболиный не токмо не спорили, но, напротив того, весьма казакам смеялись, что они променивают ножик на 8, а топор на 18 соболей».
Это было время сравнительно безоблачного существования собольего населения, над ним еще не виделось, только-только обозначилось скорое наступление грозной трагедии. Оно четко обрисовалось с началом проникновения на восток русских землепроходцев. Многие исследователи и, конечно, не без основания, полагают, что отправились они за Урал прежде всего за мехами. Это был главный толчок, а «приискание новых землиц» – во вторую очередь. Конечно, прав н В. Г. Распутин, заметивший, что в новые края, это имело место, вероятно, во многих походах, людей устремлял неистребимый духовный интерес к таинственным далям за горизонтом. Но решили следующий этап соболиной эпопеи не эти землепроходцы, хотя, как увидим ниже, приложили руку к соболю и они, а те, кто рванулся вслед за ними – промышленные – «охочие», торговые люди. При полной заинтересованности государства в получении как можно большего количества собольего меха и при полном отсутствии на первых порах сдерживающих мер добыча зверька превратилась в истинную вакханалию.
И так было во всей обширной области обитания соболя, населения объясаченных служилыми царевыми людьми народов. Восточная Сибирь очень скоро стала играть особую роль – отсюда поступали меха соболя невиданной красоты. А в этом регионе быстро выделился район «около моря» – Байкала. Лучшие из лучших усилиями «охочих» людей поступали соболя с Лены, Баргузина, Витима, Алдана.
О количестве «охочих» людей при отрядах казаков сообщал Фишер: «... на Нижнюю Тунгуску отправилось казаков 28, а при них промышленников 189, Подкаменную Тунгуску казаков 44, а промышленников с ними 312». Такие огромные артели охватывали промыслами обширную территорию. По всей Сибири в годы расцвета собольего промысла, что произошло уже в середине XVII века, действовали сотни таких артелей. Для соболя наступил апокалипсис. Артели своими «десятинами» наполняли казну множеством соболиных «сороков» («сорок» – 80 шкурок), и в первую очередь благодаря их стараниям в XVIII веке Россия далеко обошла все страны мира по количеству и качеству добываемого и вывозимого за рубеж «мягкого золота». Вскоре выделился и главный район промысла – юг Средней и Восточной Сибири.
Когда я оказываюсь в каком-нибудь, по нашим представлениям, глухом углу горной тайги Восточной Сибири, бывает, меня посещает в обобщенном виде такое видение. Вот я сижу у огонька на каменистой отмели реки, которую невдалеке прижал скалистый выступ с редкими кедрами на вершине. Вечереет, тени деревьев, все удлиняясь, подбираются ко мне, пора располагаться на ночлег: найти сухой пригорок, нарубить дров на ночь. И вдруг из-за близкого поворота показываются странно одетые, бородатые, в зипунах и ушастых, не нашего покроя шапках, подпоясанные кушаками люди: один, два, за ним – третий, четвертый... десятый. Идут они с большими котомками, или же ведут в поводу лошадей, завьюченных кожаными сумами, другой – невиданной поклажей. Переговариваясь не сразу понятными словами, бодряще покрикивая на лошадей, зве¬риной тропой проходят они мимо, держа путь к верховьям речки. И вот уже не слышно хруста сучьев под ногами лошадей, затихли голоса и шорох сухой травы. Не остается на тропе и самих следов... Сколь неуважительны мы к ним, наивны, жалко невежественны, утверждая порою и искренне веря, что мы идем здесь первыми. В нашей «дикой», «нехоженой» Восточной Сибири нет и малого уголка, где не прошли бы те охотники, просто время стерло все, кроме названий, которые они, несомненно, давали своим угодьям.
Не осталось описания жизни такой артели, а это, несомненно, была захватывающая эпопея борьбы и за выживание, и за освоение враждебной человеку глухомани. Конечно, были там счастье и коварство, смерть и обиды, горе и ликование! Было познание своей земли не менее значимой, чем открытие далеких островов каравеллами многих Колумбов!
Такой грабеж долго продолжаться не мог. Не успели землепроходцы дойти до Байкала, как с Оби и многих крупных ее притоков пошли челобитные об оскудении промысла соболя. В европейской части России он уже прекратился. С 1649 года тревожные вести пошли уже из Якутской земли. Стали ловить соболя даже летом, такой «мех» получил название «калтан». Царская администрация сразу отреагировала на спад поступлений шкурок соболя. Но служилым людям еще в 1646 году был дан «Наказ о должности якутских воевод», где говорилось: «Учинить наказ крепкой: по которым рекам по Лене (тогда по-якутски она называлась Елюене – Большая река. – С. У.), по Олекме, по Алдану, по Витиму, по Учару, по Тонтоне, по Мае, по Ядоме и по иным сторонним рекам, где живут ясачные иноземцы и промышляют ясаком, и по тем рекам торговым и промышленным людям ходить не велеть». В те же поры вышло и несколько иных грозных указов, запрещающих стихийную добычу соболей. Но кто в такой дали, всеобщем ажиотаже и безнаказанности стал бы их выполнять?!
Итак, практически за 50-60 лет обилие «золотого» зверька тайги ушло в прошлое. Конечно, его продолжали довольно много добывать в отдельных, особо отдаленных местах вплоть до начала нашего столетия. Но уже в 1913 г. на три года добыча соболя была запрещена по всей России, а затем ограничен срок охоты. Свою роль в ограничении добычи соболя в разное время сыграли и так называемые «запуски» – временные запреты (теперь это заказники).
В 1910 году иркутский губернатор подписал «Правила о производстве охоты», в те же годы решением Департамента земледелия в сохранившиеся очаги обитания соболя были направлены серьезные экспедиции с целью создания там «соболиных» заповедников. Два заповедника были созданы в Байкальском крае: Баргузинский на северо-восточном побережье Байкала и Саянский на Восточном Саяне в пределах нынешнего Нижнеудинского района Иркутской области. Они, особенно существующий и поныне Баргузинский, сыграли решающую роль в сохранении и размножении соболя в своих краях. Саянский по причине отсутствия природоохранной культуры руководителей страны в 50 гг. был упразднен, но сейчас ставится вопрос о его восстановлении на базе существующего республиканского статуса заказника «Тофаларский», которым многие годы руководит высочайшего уровня патриот заповедного дела Э. М. Леонтьев.
Ну, а промысел соболя, хотя и не в таких размерах, далеко не таких, как прежде, увы, продолжается. Теперь о нем заговорили ученые. Ранние публикации относятся к первой половине XVIII века. Тогда, как известно, Сибирь посетил ряд крупнейших ученых своего времени: Паллас, Мессершмидт, Гмелин, Стеллер, затем Георги, Радде и другие. Самые полные по тем временам сведения дал П. С. Паллас в работе «Соболь» (1780 год). Краткие сообщения о соболе есть в еще более ранней публикации. Книжечку под названием «Северная и Восточная часть Европы и Азии» опубликовал в 1730 году в Стокгольме бывший пленный шведский офицер Сталенберг, который немного жил в Сибири. Он, в частности, упоминает о встречаемости белых соболей, альбиносов, их называли «царьками».
В академическом журнале «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» за февраль 1756 года рассказывается о сортировке собольего меха. Оценка его должна производиться в ясную погоду, при чистом небе, перед окном, куда не бьет прямой солнечный свет, ибо свет «увеличивает глянец волоса». Облачное же небо затмевает блеск и усиливает черноту меха. Уже тогда объявились жулики, подкрашивающие волос, и в публикации есть советы, как его распознать.
Пора поголовного истребления соболя артелями прошла, они давно уже не свирепствовали п тайге, и это дало некоторую передышку соболю; в глухих местах численность, вероятно, даже увеличилась, но шел уже новый период взаимоотношений зверька с человеком.
Если проследить записные книги-отчеты ярмарок, то в них хорошо видны не только изменения цен, но и размер самих заготовок, конечно, без учета контрабанды. Наиболее известными в те времена были ярмарки Ирбитская и Якутская, но устраивались они также на правобережье среднего течения Енисея, в низовьях Витима, Нижней и Подкаменной Тунгусок. Соболей свозили туда с огромных территорий, и в первое время промысла через них ежегодно проходили десятки тысяч шкурок. Но ско¬рость падения заготовок ошеломительна! Оно и понятно, поскольку в литературе начала нашего века много указаний такого рода: около 1830 года на Южно-Муйском хребте добывали до 40 соболей на одного охотника ежегодно, а к середине девятнадцатого века он почти исчез. За 50 лет добыча соболя сократилась в 17 раз! С открытием ленских золотых приисков, в 1846 году на Витиме, а с началом строительства Транссиба на Хамар-Дабане (в горах, окружающих Байкал с юга), численность соболя стала снижаться еще быстрее. К 1909 году на Витиме добыча составила 50 штук! Есть сведения, что 1930 году добыча знаменитого баргузинского соболя прекратилась, за исключением мест, прилегающих к Баргузинскому заповеднику, уже начавшему выполнять роль резервата. Эту агонию соболиного промысла некоторое время поддерживали невероятно высокие цены на мех. А промысел между тем продолжался.
Русские охотники из сел, расположенных ниже деревни Карам на реке Киренге, «заталкивались» шестами на долбленках и примитивных дощаных лодочках вверх по течению до Байкальского хребта и облазили буквально все распадки и распадочки, выбивая последних соболей. Соболевщики с панягами перебирались и самые труднопроходимые места подгольцовья и гольцов, куда не могли подняться в лодках.
С запозданием почти в столетье ученые и торговые круги при поддержке правительства стали серьезно искать меры спасения соболя, обратили, наконец, на него внимание и как на биологический вид. Предстояло полностью закрыть промысел, взять на учет последние очаги обитания, выработать меры по восстановлению численности, создать методику ее учета, сбора полевого материала, его обработки. Нужны были серьезные экспедиции в таежную глухомань на поиски уже забытой во многих районах охотниками, когда-то знаменитой соболиной «двухчетки» – его следов. В журнале «Охотничий вестник» стали появляться резко критические выступления. В № 2 за 1917 год И. Туркестанов пишет о том, что «Хаос и беспорядок царят в охотничьем деле». Необходимо создать центр, им могло бы, по мнению автора, стать организованное в тот год в Петрограде «Общество изучения и упорядочения охотничьего дела в России». Среди учредителей Общества были члены законодательных палат, представители торговли и промышленности, Министерство земледелия. Императорская Русская Академия наук, авторитеты пушного отделения экспертной палаты.
Изучая все названные и не названные мною в этом очерке исторические свидетельства, я четко видел, что, с одной стороны, ученые и прямо заинтересованные «круги» в заготовке меха соболя предпринима¬ли значительные усилия для остановки хищнического промысла. Тут и прямые запреты, я уже говорил о них, – заповедники и «запуски», инициатива самих добытчиков. Но набравшее инерцию хищничество, с другой стороны, этим остановить было невозможно. В сознании охотников, может быть, и не всегда искренне, укоренилось мнение, что раз соболя не стало, значит, он «ушел» Эту формулу я слышал еще и в пятидесятые годы от промысловиков:
— Не стало, паря, соболя – ушел.
— Куда ушел? – спрашиваю.
— Дак, куда, мала ли тайга, вон говорят, по речке... (следует какое-нибудь название) в прошлом году хорошо добывали!
Забыв обширный ареал соболя до эпопеи XVII-XVIII веков, некоторые ученые стали говорить, что соболь может жить только в кедровых лесах, что он не выносит чело¬веческих поселений, боится солнечного света и дыма костров, что это вообще невосстановимый вид животного, с низкой плодо-витостью. Но за дело взялись решительные, инициативные люди. Были начаты работы по разведению соболей в неволе, отлов и расселение в недавно обитаемые места. Первые опыты по разведению в неволе были организованы в 1924 году под Петроградом в питомнике пушных зверей северо-западного Госторга, под руководством ученых охотоведов В. Я. Генерозова и Д. Ф. Подороги. Вслед за этим подобные работы начались в Московском зоопарке, под руководством профессора П. А. Мантейфеля. На биостанции юных натуралистов разведение соболей в неволе организовали Н. Дергунов, а в Соловецком питомнике – К. Туомайнен. Интересно, что в 1927 году эти работы были начаты и на Байкале, в Первом Сибирском питомнике пушных и копытных зверей. Теперь мало кто знает, что располагался он в пади Большие Коты и руководил им крупный зоолог, профессор Иркутского университета В. Ч. Дорогостайский. Работы здесь вел в 1927-гг. молодой биолог, выпускник БЮНа, широко известный впоследствии в стране охотовед-соболятник В. В. Тимофеев, имя которого я уже называл.
В 1929 году в Иркутске открылось Восточно-Сибирское отделение Всесоюзного научно-исследовательского института охотпромысла и пушного животноводства Академии сельскохозяйственных наук. Кстати, это одно из первых научных учреждений города, о чем теперь, пожалуй, никто из иркутян не знает. Я остановился на этом внешне скромном учреждении потому, что во многом именно ему принадлежит слава восстановления численности соболя и его промысла в Восточной Сибири. Первыми его сотрудниками были Шергин, К. Владимиров, И. Копылов, В. Тимофеев и другие.
Ко времени пятилетнего запрета промысла соболя с 1935 года, в Иркутске вышла книга охотоведа В. П. Фаворского «Соболь Восточной Сибири». В ней были подведены итоги исследований промысла, ставилась перспектива научных и практических работ по восстановлению численности. Молодые сотрудники отделения с жаром взялись за дело, тем более, что одна из пер¬вых исследовательских экспедиций уже действовала. Ею руководил Дубровский. В 1932 году он работал в Красночикойском районе Читинской области.
Участники многочисленных отрядов, изучающие распространение соболя, обследовали огромные просторы тайги Урала, Сибири, Дальнего Востока, Якутии, Камчатки, прошли тысячи километров, провели учет сохранившихся очагов обитания и наметили места выпусков соболей. В основу был принят опыт уже состоявшихся двух выпусков: в 1901 году по частной инициативе на острове Курагинском и в 1927 году – на Шантарских островах в Охотском море.
В Байкальском крае работы начались в 1939 году. До 1941 года здесь было выпущено 12 партий из 275 соболей. Племенной материал отлавливали в Бодайбинском, Мамско-Чуйском, Казачинском, Киренском, Слюдянском, Иркутском районах, поскольку за годы запрета промысла соболь заметно размножился в этих районах.
На окраску меха соболей решающее влияние оказывают природные условия, в том числе климатические, видимо, закрепленные эволюционно. Темный мех – в темных, каменистых, но сравнительно сухих местах, например, на Витимском плоскогорье или хребтах горного узла Северного Прибайкалья. Некоторые ученые считают соболя чисто сибирским, его родина – леса и горы севера Азин, Сибири. Любопытные суждения, основанные на своих многолетних наблюдениях, высказывают некоторые промысловые охотники. Они считают, что заметное ныне посветление знаменитых когда-то черных «ленских» соболей с реки Киренги или «витимских» с реки Витима можно объяснить «посветлением» тайги из-за многочисленных гарей, на которых обильно растут лиственные породы деревьев. К 1935 году очаг обитания соболя сохранился в верховьях Правой и Левой Киренги, но отлова для расселения там не проводили, слишком труднодоступные угодья (теперь это территория Байкала-Ленского заповедника, размножающиеся здесь соболи выходят за границы и там добываются, – заповедник, таким образом, выполняет роль резервата).
В 1960 году ученые отметили полное восстановление ареала и численности «золотого» зверя тайги. В 1961 году в Иркутской области без ущерба для численности было добыто 50926 соболей на мех.
Так закончилась эта блестящая эпопея протяженностью 25 лет, соболь стал в тайге столь же обычным зверем, как до начала XVII века, до времени землепроходцев. Надолго ли?
Все произошло именно так, как многое у нас на Руси делалось: сначала с неудержимой энергией ресурс доводится до последнего предела, затем с огромным энтузиазмом и затратами восстанавливается. Научились ли мы чему-нибудь на этом оглушительном примере? Что ждет соболя впереди? Ученые, специалисты, завершив эпопею восстановления численности зверя, выработали и предложили охотничьему хозяйству ряд мер, выполнение которых гарантировало бы сохранение соболя и неистощимый приток меха. Вся научная работа сосредоточилась во Всесоюзном научно-ис-следовательском институте животного сырья и пушнины, одно из основных отделений которого располагалось в Иркутске. Вот некоторые из разработок: регулярный учет численности, правильное распределение охотников в тайге, регулирование норм добычи в зависимости от учтенной численности зверьков (при помощи разовых разреше¬ний) и времени нахождения охотника на промысле. Особое внимание было уделено учету, эта работа должна состоять из пред- промысловой разведки в угодьях, учета соболей на каждом промысловом участке, учета после промысла, обследования неопромышляемых мест и сбора наблюдений за урожайностью кормов. Методика учета численности включала сбор и анализ сообщений охотников (анкеты), полевые работы научных сотрудников отделения. Для каждого промыслового района должен был составляться единый план учетных работ. Автор методики В. В. Тимофеев.
В научной же тематике отделения были составлены планы изучения типов и емкости местообитаний соболя, определения оптимальной плотности населения зверьков в конкретных угодьях, характера естественного расселения и т.д. По результатам этих исследований с 1940 года сотрудники Восточно-Сибирского отделения стали давать в планирующие органы «Обзор состояния поголовья и проект плана добычи соболей». Эта работа совершенствовалась во времени и вылилась в формулу: сбор данных – анализ – контроль – прогноз – слежение за состоянием. Читатель, узнаете, что это такое? Это же тот самый «мониторинг», модное ныне иностранное слово, о котором недавно мы узнали и стали повсюду совать его, этакую заморскую новинку. А наши мудрые старики давным-давно уже поняли и делали это нужное дело! Читать их забываем...
«Обзор» после шестидесятых годов составлялся на основе обширных данных, включающих сведения от охотников-корреспондентов, отчеты по учету соболей, проводимых в промысловых районах и отдельных хозяйствах, отчеты по использованию разовых разрешений (здесь тоже оказался предпочтительным зарубежный аналог – лицензия), и многое другое. Эту огромную работу, помимо самого В. В. Тимофеева, выполняли Г. И. Монахов и ныне здрав¬ствующие исследователи – иркутяне Б. Г. Пермяков, Ю. М. Барановский и другие. Была научно разработанная основа для составления плана добычи соболей на каждый предстоящий сезон, но вскоре авторы с огорчением увидели, что планы добычи «спускаются» без учета этих разработок. В головы безграмотных функционеров бюрократически планирующих «органов» вбилась мысль о «расширенном» ведении охотничьего промысла: если в прошлом сезоне добыли, скажем, 20 тысяч соболей, нынче должно быть не менее 22 тысяч. Эта «железная» логика сводила на нет усилия научного коллектива прогнозистов.
Соболь, соболек – золотой зверь, краса и гордость тайги нашей – вновь оказался слабым и беззащитным. Он не находил спасения ни в снегах метровых, ни в грандиозных россыпях. Я видел, как «первопроходцы» БАМа ставили на него капканы прямо с гусеничного вездехода, прола-мываясь сквозь непроходимую в ветровале гарь. Вертолеты забрасывали добытчиков, вооруженных сотнями капканов «на рыло», в самые отдаленные участки тайги, из россыпей каменных выгонять под выстрел стала современная пиротехника, соболей пре следовали даже ночью могильной – с фонарями. Все эти добытчики научились и выделывать мех. Как-то в вертолете на Киренск я заметил кавказца – строителя БАМа, который сидел в уголке и что-то старательно мял в руках. Я присмотрелся – он выделывает шкурку соболя.
— Сами добывали?
— А ты думал!..
Престиж и этика охоты на соболя, едва только возродившись, снова ушли в прошлое. Возвращался XVII век...
Во время строительства БАМа, считали сотрудники отделения, в частные руки уходило до 80 процентов всех добываемых в Иркутской области соболей. Предложения? Проще некуда при здравом уме и трезвой памяти: передать угодья охотникам в длительную, с продлением аренду (с наследованием), с устройством там «ухожий», как было до 1917 года.
Взглянем на географическую карту России. От Урала до Камчатки, Сахалина, Алтая, Байкала – ареал соболя в XVII столетии. Представим, сколько там было соболей, если на 1000 гектаров тайги приходилось до 8 зверьков! Много в отдельных местах бегает и сейчас. Пока. И какая же это сила – преследование их человеком, если за 50-60 лет тогда соболя почти уничтожили, а за 30 лет охоты нашего века мы снова заговорили об опасности критического снижения его численности!