Антипин А. А. / Произведения

Как Лапчик Найду перехитрил

Найда была охотничьей собакой. Жила Найда во дворе, в дощатой будке. На ней был крепкий стропяной ошейник, а вот сидела она на тоненькой цепке. Конечно, иной человек предупреждал хозяина Найды:
– Поменял бы ты, Евгенич, цепку! Сорвётся собака и убежит. А там и до беды недалеко...
– Нет, – возражал хозяин. – Не станет Найда этого делать. Проверено!
– Деликатная собачка! – удивлялся гость, и всё-таки смотрел на привязь недоверчиво.
Весь год как праздника ждали человек и собака месяц октябрь. Вот он являлся, общипывал последнюю листву с берёз в палисаднике, облуживал ледком воду в надворной бочке. Хозяин с вечера готовил охотничье снаряженье, топил баню и после выпивал, затаив дыхание, ковшик брусничной настойки. Серым неясным утром он забирал повизгивающую Найду на сворку. На два месяца уходили в осунувшуюся тайгу.
Остальные десять утомительных месяцев Найда сидела на привязи.
Иным собакам такая жизнь в тягость, но Найда так не считала. Да и то: сколько и без охоты дел у доброй собаки! На одних кошек лаять охрипнешь, а в кутух наведываются горностай и лиса. Только заспи, как мигом обчистят подворье. К тому же, сколько дум можно передумать! И почему снег белый-белый, а не чёрный, и почему у Ивана Евгеньевича волосы и борода белые-белые, а не тают, как снег, с первым весенним солнцем...
С тем Найда состарилась. Стала плохо слышать и видеть. Быстро выдыхалась на охоте, упускала белок, а соболя так и вовсе перестала тропить.
Хозяин Иван Евгеньевич до поры жалел постаревшего друга. Но как-то ушёл из дому, а вернулся со щенком за пазухой.
Неприветливо встретила Найда гостя, взъерошилась и уползла в будку, лежала там весь день: обиделась. И было на что! Тут и городская болонка поймёт, что не ради развлечения завёл хозяин вторую собаку. «Замену принёс!» – вздыхала Найда и нюхала влажным носом в стене будки крохотную норку, в которой точился жучок.
Щенок на дармовом хлебе да каше на глазах пошёл в рост. Его бока набрякли, и стала густой шерсть, а хвост, крысино висевший между ног, аккуратно завернулся в баранку. Вскоре Лапчик вольготно шнырял по ограде, наводил свои порядки.
– Тэ-эк, – разговаривал сам с собой. – Это что у нас тут? Мотня какая-то...
Первым делом Лапчик прогрыз сеть, которую Иван Евгеньевич развесил по двору для просушки. Потом прокусил носок у рыбацких сапог. Нашёл и опрокинул банки с привадой, что кисли для нынешней охоты на соболя...
Найда обрадовалась, что теперь Иван Евгеньевич отправит Лапчика на все четыре стороны. Но странно повёл себя хозяин.
– Что же ты, варнак, – сказал хозяин Лапчику, посадив его на колено, – всю сеть мне изгрыз? Понесёт по Лене шугу, рыба пойдёт к берегу – что под заберег поставим?!
Поговорил со щенком, потрепал за ухо, да так и оставил его жить в их с Найдой ограде.
Найда вовсе повесила нос и почти не вылезала из будки, а щенка, чуть чего, трепала нещадно.
В будке у Найды, в подстилке из сена, лежала кость. Прошлой осенью чуть не до смерти поранил Найду загнанный в распадок изюбр. Иван Евгеньевич до зимовья нёс Найду на руках. Неделю не ходил на промысел: ждал, пока Найда выздоровеет, промывал ей раны заваркой. Пуще глаза берегла Найда кость.
И Лапчик увидел кость. Загорелось ему завладеть ею. Подошёл однажды к Найде и говорит:
– Тявк! – Как живёшь, дескать, старушка? Спину не ломит?
– Р-р-р, – заворчала Найда, обнажив жёлтые сточившиеся клыки. – Уйди, а не то разор-р-рву!
Лапчик от страха попятился.
– Не ругайся, баба Надя. Я по делу... Слышала новость: хозяин ружьё на плечо и ушёл в тайгу?
– Когда?! – навострила уши наивная Найда.
– Только что.
О, что тут сделалось со старой собакой! Взвыла Найда, как бешенная, рванулась, что было сил, и лопнула ненадёжная цепочка. С обрывком перемахнула Найда через забор и кинулась, высунув язык, в лес.
А Лапчик и рад! Залез к Найде в будку и ну разбазаривать чужое добро. Напевал весело:
– Он не лает, не куса-ается, на прохожих не броса-ается!
Кость своровал, закопал за сеновалом. Вернётся Найда, а хозяин посадит её на толстую цепь, какой примыкают к берегу лодки. Уж тогда-то она Лапчика не достанет!
– Простофиля! – думал о Найде. – Второй десяток доживает, а туда же... Ишь, сколь барахла скопила при советской власти!
Только день проходит, другой – нет Найды. Опечалился хозяин, надел заклеенные резиновые сапоги, вынул из железного ящика ружьё, в рюкзак кусок хлеба бросил.
– К вечеру вернусь, – Лапчику наказал. – А ты дом стереги. – И пошёл искать Найду.
На закате пришёл Иван Евгеньевич из тайги. Раскрыл рюкзак и бережно выложил у крыльца мёртвую Найду. Кончик языка торчал у Найды изо рта, а к языку налипли изжёванный корешок и крошки сухой земли.
– Вот так-то, брат, – пожаловался.
Он поскрёб пальцем в уголке глаза, где сверкала серебряная капелька.
– Зацепилась Найда цепью за ольхушку. Так билась, что сама себя задушила...
Капелька покатилась по лицу, хозяин лопату взял и закопал Найду в палисаднике под берёзой. Потом гулко выстрелил из ружья. Гильзу, из которой шёл дымок, положил на свежий бугорок.
– Четырнадцать осеней! – сказал, грустно улыбаясь в белый лапник бороды. – Ничего-то ты, варнак, не понимаешь!
И, согнувшись, в дом ушёл…
Лапчик уши прижал, хвост-калач разогнул, в толк случившегося не возьмёт. Бродит по двору, то за сеновал заглянет, то под берёзой в палисаднике понюхает. 
– Найда! – пригрозит, а то покопает лапой бугорок. – Считаю до десяти и иду искать. Раз, два, три...
Но никто не откликается.
А кость Лапчик вернул на прежнее место. Не надо ему теперь. Ляжет, бывало, в опустевшую Найдину будку, лежит – не встаёт, а о чём думает – Бог его знает.
– Он не лает, не куса-ается, на прохожих не броса-ается...
Может быть, о том думает Лапчик, что снег белый-белый, и у хозяина Ивана Евгеньевича волосы и борода белые-белые, а не тают, как первый снег. И что пришла удивительная светлая пора, а в Найдину миску упал с рябины оранжевый листок, и вот лежит он, как осколок солнца, да некому порадоваться ему.