Балков К. Н. / Произведения

На морской волне!
рассказ (в сокращении)

Не пропадём! 
Володя в кои-то веки выказал намеренье проведать старого приятеля. Может, он никуда и не поехал бы, да тот написал, что худо себя чувствует, а повидаться хотелось бы... Не гаснет дух товарищества, хотя бы и минул с того дня, когда разошлись их пути-дороги, не один десяток лет.
А чуть погодя он стоял возле низенького, за жёлтым плетнём, домика, не в силах и рукой пошевелить. Стоял бы, наверное, долго, если бы не распахнулись воротца и возле него не оказалась худенькая седая женщина и не сказала слабым, как бы шелестящим голосом:
– Чё ж вы?.. Проходите!
Володя медленно поднялся на крыльцо и оглядел обширное подворье со стайкой для коровы, с поросячьим закутьём, откуда слышалось нетерпеливое повизгивание, с длинной поленницей почерневших, мелко наколотых дров, с собачьей будкой возле калитки.
– А собаки-то нету, – неожиданно сказала маленькая женщина, проследив за гостем. – Издохла за два дни до того, как помереть Гоше.
Володя опешил:
– Дык это самое... Георгий, значит, того?..
– Да, – грустно обронила женщина. – Завтре девять дён будет.
В тесной горничке Володя увидел трёх ребятишек и молодую беременную женщину, сестру хозяйки.
– Вот и всё наше семейство, – сказала маленькая женщина.
– Невелико вроде бы, да как же теперь кормиться-то без Гоши? Сгинем, поди?..
Тогда и родилось у Володи желание взять одного из пацанов к себе на год-другой: «Пошто бы и не взять?.. Ить не стар ещё».
Маленькая седая женщина не сразу согласилась с Володей, всё ж через день сказала грустно:
– Вы, должно быть, хороший человек, и вам можно доверить сына.
– Вот и ладно, – сказал Володя.
С тем и отъехал.
Володя жил на отшибе, у самого моря. И вот теперь он, заведя пацана в избу, говорил с ним. Понял, что тому непросто будет привыкнуть к новому месту. «Переживает малец, боится: не примут его люди, зачнут обижать...».
– А ты выкинь из головы опаску-то, – сказал. – Пустое всё. Не пропадём!..
Пацана звали Толиком. Мальчику было лет двенадцать. Смуглолицый, с носом-клювиком, под которым в прежние годы частенько красовались сосульки... Он и впрямь нынче чувствовал себя не в своей тарелке. То и дело смотрел через прореженный забор на море, огромное и чёрное. Мнилось: море таило в себе неведомую угрозу.
Изредка белые птицы касались сильными машистыми крылами водной поверхности, а потом взмывали ввысь, крича яростно, невесть чего требуя для себя. Но Толику казалось, что и они угрожали ему. Он втягивал голову в плечи, а случалось, норовил спрятаться под навесом...
А то вдруг Толик углядывал на водной поверхности желтоспинных рыбок. Они очумело выпрыгивали из воды и, мнилось, когда бы могли, то и не возвращались бы обратно. Но не могли и, тускло блеснув чешуёй, пропадали в блёклой синеве моря.
Толик пуще прежнего встревожился, когда ближе к вечеру море загудело, заухало, выплеснулось на каменистый берег тёмной волной.
«А Байкал-то эк-ка разошёлся!.. – подумал, сидя на берегу моря. – Того и жди, втянется на берег и захлестнёт лютой волной».
Он намеревался сказать про это Володе, но постеснялся. А может, просто заробел? Хотя вряд ли... Он чувствовал участие, проявляемое к нему приятелем отца. И это участие не могло оставить его равнодушным.
Ночь Толик спал плохо. Часто просыпался и лежал с открытыми глазами, со страхом прислушиваясь к тому, как гудело за бревенчатыми стенами. А что, если море дотянется до домика?..
«Мама родная, что же будет-то?!.» – сказал ли Толик, иль подумал, что сказал. И тут его плеча, прикрытого белой простынёй, коснулась чья-то рука. Он вскрикнул, скорей от неожиданности, чем от страха.
– Не спится?.. – спросил Володя. И, помедлив, обронил осторожно: – Байкал-батюшка такой... свычки требует.
А поутру встал, растолкал пацана, сказал:
– Я вот чего... Пойдём нынче на заимку. Там есть озерко. Махотное. Порыбалим на ём. Там ты и к воде привыкнешь. А то у тебя в деревне токо и есть, что хилый ручеёк... Да и то в нём водицы – курице не напиться.
Почаёвничали, вышли из дому. Ступили на таёжную тропу, закинув за спину рюкзачки с малым съестным припасом. Толик заметно повеселел, иной раз обгонял Володю, мерно и несуетливо идущего по тропе, заглядывал ему в глаза, говорил тихонько:
– Красиво-то!..
Володя покрякивал, прятал под тёмными кучерявыми усами улыбку.
Толику всё в лесу было в диковинку. И в радость... Тайга норовила прикоснуться к нему, зелёной ли веткой берёзы, мягкой ли травинкой подлеска, как если бы хотела понравиться ему. И он старался не ударить лицом в грязь и обойти, не повредив ничего в нём, хотя бы и малый кустарничек.
 

На заимке
К полудню подошли к бревенчатому домику, вынесенному на широкую лесную поляну. Скинули с плеч рюкзачки.
Затопили железную печку, поставленную посреди избы. Долго сидели и говорили обо всём, что приходило в голову. Володя приободрился, глядя на пацана.
– Не боишься с лодкой?.. Ты и плавать-то, поди, не умеешь?..
– Нет, не боюсь, – отвечал Толик.
Он и впрямь уже через неделю научился держаться на воде, если даже и не доставал ногами до илистого дна. Володя был доволен им. Всё у них сладилось. Каждое утро, когда солнце выкатывалось из-за скал, они, попив чаю, спешили к маленькому таёжному озерку, приткнувшемуся к изножью горного хребта в полуверсте от зимовейки. Володя отыскивал в камышах лодчонку и сталкивал её на воду. А потом, уже стоя на корме, оборачивался к Толику, застывшему на берегу:
– Ну, чего ты?.. Двигай ко мне. – Толик торопливо, подсобляя себе руками, брёл по болотцу. А потом брал в руки вёсла и загребал на середину озерка, попервости неумело, то и дело выдёргивая вёсла из немотно заржавленных уключин. Но со временем приноровился и уж не раздёргивал уключин, движения рук приобрели неспешность. Он радовался, если Володя одобрительно поглядывал на него, и смущался, когда тот говорил строго: «Куды прёшь-то на корягу?.. Не вишь, торчит из воды, остромордая?..».
Толик привык к жизни в таёжном зимовье, и, когда на исходе третьей седмицы их пребывания в лесу Володя сказал, что завтра они пойдут в поселье, он расстроился, спросил дрогнувшим голосом:
– Может, погодим маленько?
– А чего годить? – как бы даже удивился Володя. – Ты уж стал куда как ловок на малой воде. Теперь бы надо испытать себя на большой.

Култук
В канун Рождества Иоанна Предтечи, едва солнце приподнялось над гольцом, они встали на таёжную тропу. И к полудню  были  на  старом подлеморском подворье. Вошли в избу, сладили себя завтрак.
Толик посидел немного, глядя в окошко, вышел на подворье. Чуть погодя оказался на низком деревянном причале. К нему были пристёгнуты остроносые рыбачьи лодки.
Он видел, как чайки кружили над белой водной поверхностью, и мысленно просил их, чтоб они поговорили с батюшкой Байкалом о нём, мечтающем породниться с сибирским морем.
А то вдруг замечал тюленя, прикорнувшего на Чёрных камнях, и обращался к нему с той же просьбой. А когда тот соскальзывал с камней в воду, хотел бы думать, что морской зверь внял его просьбе и теперь поспешает к батюшке Байкалу. И на сердце делалось сладко, а вместе томительно, и хотелось чего-то такого, о чём прежде понятия не имел.
Утро выдалось пасмурное. Солнце не поспешало к людям. Понизовик пытался растолкать морскую гладь... Володя вышел на крыльцо, всмотрелся в дальний, прозрачный полукруг неба. Не увидел ничего, что предвещало бы непогоду. Велел пацану следовать за ним.
Они отвязали рыбачью лодку. На корме их дожидались старые омулёвые сети. Сложили их так, чтоб, когда выйдут в море, удобней было «сплавлять».
Лодка побежала по прозрачной воде, покачиваясь. На морском дне Толик увидел золотистых рыбок и сказал об этом Володе.
– А может, это голомянки? – спросил Толик.
– Ты и про них слышал? – разомкнул толстые потрескавшиеся губы Володя. – Вон чаечный табунок прилип к воде. Греби туда... Там и поставим сети.
Култук налетел неожиданно, и тут же Володя почувствовал на сердце острую боль. Пошевелил разом ослабевшими руками, догадываясь, что произошло, и не желая верить в догадку. Уж давно побаливало сердце. И соседи не однажды предлагали ему съездить в райбольницу. Провериться... А он всё откладывал поездку. И теперь он подумал не про своё больное сердце, а про нечаянно накативший южный ветер с какой-то даже обидой.
«Иль непонятно, что я не один нынче?.. Что же ты разошёлся? Вон уж и море вздыбилось, и надо бы мне самому сесть за вёсла... А токо слабость в руках такая, что и не совладать с нею».
Обернулся к пацану и сказал с улыбкой, слабой тенью, лёгшей на смуглое скуластое лицо:
– На тебя, сынок, вся надежда. Держи лодку носом к волне. Не подставляй под неё бок. Действуй. – Толик кивнул и теперь уж и ни о чём больше не думал, как только о вздыбленной волне, на которую правил... Одно и держалось в голове: как бы не упустить лодку?..
Долго ли так продолжалось, нет ли, Толик не помнил. В какой-то момент окончательно обессилел и потерял сознание. Очнулся, когда лодку, уже никем не управляемую, выбросило на пологий песчаный берег.
Ближе к полудню их заметили рыбаки и отвезли в райбольницу.