Стародубцева А. С. / Произведения

Сказка «Солнце в ледяной волне»

– Дедушка, дедушка, – позвал Зорикто.
– Что такое? – склонился над кроватью внука дед. – Не спится тебе? Может, печь я жарко натопил? Душно стало? Или дрова в огне трещат, беспокоят тебя?
– Нет, дедушка, не душно, и дрова не беспокоят. Я слышу, как кто-то плачет в лесу.
– Плачет? – удивился дед. – Да кто ж может плакать в лесу? Видно, тебе почудилось.
– Нет, не почудилось!
– Может, метель?
– Не метель! Живое существо! – Зорикто присел на постели. – Ты послушай внимательно!
Замер, прислушался дед, и мальчик затаил дыхание. Тихо-тихо стало в их крепком бревенчатом доме на краю байкальского посёлка. Только слабо потрескивали поленья в печи да посвистывал за окном, вздымая позёмку, ветер. И сквозь треск и свист донеслись, едва различимо, другие звуки:
– Оу… Оуу… Оууу…
– Вот! – воскликнул Зорикто. – Вот! Слышишь? Плачет! Кто-то плачет!
Дед вздохнул и покачал головой. Ласково взглянул на мальчика.
– Это не плач, Зорикто. Это вой. Так воет большая голодная волчица. Бродит она вокруг нашего посёлка по лесу, ищет пропитание. Зима нынче суровая, плохо в лесу с пищей. Байкал рано замёрз. Вот и бродит, вот и воет. Но ты не бойся. Сюда она не придёт. Волки – они умные. К людскому жилью не приближаются. Знают – нас много. Мы дадим им отпор. Спи спокойно. Ничего тебе не грозит.
Погасил дед настольную лампу и вышел из комнаты. Теперь фонарь во дворе бледным молочным светом разбавлял темноту. А ещё – пушистая ёлка в углу, щедро наряженная игрушками, мягко мерцающая разноцветными огоньками гирлянды. Завтра – 31 декабря, Новый год! Можно с нетерпением ждать подарков, думать о новогодних чудесах и весёлых каникулах. Можно уснуть, и пусть приснится что-то сказочное, необыкновенное. 
Лёг Зорикто, натянул на себя одеяло, закрыл глаза. Не шёл к нему сон. Упорно не шёл.
– Оу… – слабо-слабо, как самое дальнее эхо, звучало из леса. – Оуу… Оууу…
«Волчица… – подумал мальчик, поглядев в окошко. – Злая и зубастая. Воет. Ищет пищу. Всего лишь… Попадись я ей на пути – съела бы меня, не раздумывая. Но я здесь, с дедом, среди людей, в посёлке. А она – там… Всё хорошо».
Старался уснуть Зорикто. Старался не размышлять больше о волчице. Не получалось. Растревожили его далёкие звуки. Что-то в них чудилось – такое непонятное, необъяснимое, от чего горячий комок дрожал в горле. Дрожал – никак не проглатывался.
А потом всё-таки дрёма накрыла невидимой дымкой Зорикто. Засыпал он всё под то же:
– Оу… Оуу… Оууу…
Не заметил, погружаясь в сон, как крупная слеза выкатилась из-под ресниц и застыла на середине щеки.

* * *

…Кто-то клюнул Зорикто в щёку. Осторожно, едва ощутимо. Было не страшно, только очень странно. В доме стояла звенящая тишина – даже поленья в печи не трещали. Прогорели.
Мальчик открыл глаза. Всё тот же зыбкий молочный свет да мерцающая гирлянда на ёлке обозначили край шторы, подоконник, горшок с цветком.
Возле цветка на подоконнике сидела птица.
Моргнул Зорикто. Потом ещё раз моргнул. Птица не исчезла.
Удивительная птица. Необыкновенная. Крупная, с перламутрово-синим сияющим оперением. Яркие круглые глаза её горели, как сапфиры.
И опять почему-то совсем не испугался мальчик. Только разволновался и прошептал с изумлением:
– Кто ты?..
– Я Синьга, – негромко и напевно ответила птица. – Здравствуй, Зорикто. 
– Здравствуй, – пролепетал он. – Как ты сюда влетела, Синьга?
– Через окно, конечно.
– Но ведь оно закрыто!
Синьга изящно склонила голову набок. Лукаво сверкнули её сапфировые глазищи.
– Не всё, что закрыто – препятствие, Зорикто, – произнесла она загадочно.
– А откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Метель донесла. Метель колючая, бойкая – такая проныра. Всюду проникает, про всё, что происходит, знает. И мне доносит, – последовал не менее таинственный ответ Синьги.
– Ты мне снишься! – догадался мальчик. – Я всё ещё сплю. Правильно! Ведь птицы не умеют разговаривать. И не умеют проникать в закрытые окна! Это сон! Накануне Нового года всегда снятся сказки!
– Может быть, и сон, – легко согласилась она. – А может, и явь. Это уж ты сам реши, Зорикто. Ты уже большой, тебе семь лет. Пора самому принимать решения. Смотри-ка, что я сняла с твоей щеки.
Клювом птица пододвинула поближе к мальчику, к самому краю подоконника, что-то крохотное, прозрачное и сверкающее, как алмаз.
– Твоя слеза, – ответила на немой вопрос Синьга. – Она застыла на твоей щеке, когда ты засыпал.
– Слёзы – это просто солёная вода, – растерянно пробормотал Зорикто.
– Слёзы бывают разными, дружок. Иногда они пустые, как солёная вода. А иногда – драгоценные, как бриллианты. Ведь ты пожалел ту волчицу, Зорикто. Пожалел из-за того, что она плакала там, в лесу, над Байкалом.
– Но дедушка сказал, что это не плач, а вой…
– Дедушка твой мудр, – откликнулась птица, и мальчику почудилось, что она тихонько вздохнула. – Он много-много всего о жизни знает. Но у детей открытые сердца, острое чутьё. Порой они понимают куда больше, чем взрослые. И отличают плач от воя именно потому, что верят не слуху, а сердцу. Твоё сердечко подсказало тебе, что волчица плачет, Зорикто.
– Но почему она плачет? От голода?
– От голода воют, дружок, – погрустнела Синьга. – А плачут от бед и несчастий.
– Но что за беда… – горячо начал было мальчик, однако вдруг перебила его диковинная птица. Взмахнув синими с перламутром крыльями, она заговорила так плавно, будто песню запела:
– В красивом месте ты живёшь, Зорикто. Куда ни кинь взгляд – сказка да диво. И всё это наяву – не во сне. Озеро Байкал перед тобой лежит. По теплу – волнами играет, по холоду – гладью льда сияет. Силы даёт. Добру учит. От зла предостерегает. Оттого ты и любишь бегать к Байкалу, дружок. И в зной к нему бежишь, и в стужу. Это сердце тебя ведёт. Помнишь то место, где ледяной торос выгнулся в виде волны?
– Помню… – отозвался мальчик. Голос птицы был так нежен, так напевен и чарующ, что поневоле тяжелели у Зорикто ресницы и голову туманило. 
– Чудесное место, – продолжила свой напев Синьга. – Когда зимнее солнце восходит над Байкалом, его лучи просвечивают ледяную волну, и она становится тёмно-жёлтой, почти оранжевой. Как будто огонь в ней горит и тянет свои языки к небу... Спи, Зорикто. Детский сон крепок, и недолги часы до рассвета. Завтра – Новый год. Любимый праздник. Пусть свершится что-то хорошее. Доброе.
– Но… – еле вымолвил убаюканный нежным голосом мальчуган. – Но как же…
– Спи… – почти прошелестела, как ветерок, птица. – Спи…
– Оу… Оуу… Оууу… – донеслось вместе с порывом ветра из леса.
 

* * *

…Косые лучи солнца лежали на кровати и половице, на окне и книжной полке, когда проснувшийся Зорикто подскочил и протёр глаза.
Сон! Какой же невероятный ему приснился сон! Такой яркий, такой… как взаправдашний! Настоящий предновогодний!
Прекрасная Синьга с перламутрово-синим оперением. Будто сидела она вот тут, на подоконнике, возле цветка, и говорила человеческим голосом. Говорила так красиво, такими мудрёными, не совсем понятными фразами.
«Тук! Тук! Тук!» – привычно работал во дворе топор в ловких руках деда.
«Надо поскорее рассказать сон дедушке!» – решил Зорикто и спешно принялся одеваться. А когда натянул валенки и выпрямился, что-то резануло его по глазам. Луч света, отражённый от чего-то крошечного, лежащего на краю подоконника.
Ошеломлённый мальчик положил себе на ладонь «капельку света». Стёклышко. Конечно же, это обычное, завалявшееся тут стёклышко. 
Или… нет?
«Слёзы бывают разными» – вспомнились слова Синьги.
Всего лишь сон!
Или… нет?
«Помнишь то место, где ледяной торос выгнулся в виде волны?..» – упорно звучал в сознании голос птицы.
Хлопнула дверь, пахнуло холодком. Вошёл дед с охапкой дров.
– Ты уже поднялся? – обрадовался он, сгружая дрова у печи. – Отлично. Сейчас будем завтракать.
– Нет, дедушка! – воскликнул Зорикто в смятении. – Я хочу сначала сбегать к Байкалу! Можно?
– Зачем? – спросил дед недоумённо.
– Просто… поглядеть на рассвет. Это ведь последний день уходящего года, – нашёлся мальчик. – Я быстро!
Он никогда не обманывал деда, но сейчас просто не знал, что сказать, как объяснить. Ведь и сам ничегошеньки не понимал!
– Ладно, – озадаченно согласился дед. – Но только туда и обратно. Не задерживайся.

* * *

«Хруп-хруп-хруп» – хрустел плотный снег под валенками. Зорикто бежал к Байкалу. Торос в виде застывшей ледяной волны был уже совсем близко. Солнце горело в нём жёлто-оранжевым пламенем.
Берег этим морозным утром был абсолютно пуст. Ни души.
«Почему я здесь? Потому, что меня привела сюда птица из сна? Может, это смешно? Все смеялись бы надо мной, если б узнали? И дедушка, и мама с папой, вернувшись со своей вахты? Ребята из посёлка?..»
Ответов на вопросы не находилось.
Зорикто свернул к застывшему озеру, вбежал на лёд, заскользил по нему валенками и замер возле ледяной волны. Она полыхала как пожар, слепила глаза. Величественная. Совершенная. Мальчик смотрел на неё заворожённо, задрав голову. От созерцания такой красоты перехватило дыхание.
– И… и… и…
Слабенький звук раздался откуда-то снизу. От основания волны. Даже не голос – почти писк, притом сиплый. Зорикто насторожился. Сел на корточки. Пригляделся…
– Щеночек! – невольно воскликнул мальчик вслух.
Несчастный. Замёрзший. Он попал в ловушку узкого прохода ледяного тороса – намертво в нём застрял. И уже едва мог издавать звуки, означающие мольбу о помощи.
– Бедолага. Держись! Я тебя вытащу! – пообещал Зорикто и бросился на берег за камнем. С помощью его острого края мальчику удалось подточить ледяную щель, расширить её и вытащить щенка. Тот дрожал маленьким тельцем, жался к Зорикто как к источнику тепла, обнюхал его пальцы. 
– Ах ты бедолага, – повторял мальчик, медленно идя со щенком к берегу. – Убежал от мамки, погулять решил? Она же тебя наверняка потеряла! Где твоя мама?..
…Прямо от берега вверх, в гору, начинался лес. И оттуда вышла внушительных размеров, устрашающего вида волчица. Остановилась, приглядываясь и принюхиваясь. 
Страх сковал Зорикто. Но только на секунду. В следующее мгновение он всё понял.
Не собачий ребёнок был в его руках, а волчий. По этому маленькому волчонку и плакала в ночи большая волчица.
– Он жив, – обращаясь к ней, произнёс мальчик и осторожно опустил найдёныша на снег. – Он цел. С ним всё хорошо.
Смешно ковыляя, волчонок устремился к матери. Она облизала его всего, от ушей до хвоста. Потом подняла голову и пристально посмотрела на Зорикто влажными глазами. Удивительно светлыми.
– Спасибо…
Кто это сказал? Или почудилось? Как будто лес с высоты шепнул, качнув ветвями берёз и лапами елей. Или сам Байкал – откуда-то из глубин, не скованных льдом, где и зимой продолжала бурлить жизнь. Или волшебница Синьга – тенью проскользнув под небесами и слившись с ними перламутрово-синим оперением.
Волчица развернулась и пошла обратно в лес. Малыш поковылял за ней.
Зорикто оглянулся на торос и улыбнулся оранжевым лучам в ледяной волне. Она разгоралась под всплывающим над горизонтом солнцем всё ярче. Переливалась оттенками, как новогодняя ёлка, обещая, что сказка непременно сбудется. И во сне, и наяву.