Огарков В. Б. / Произведения

Люкс

Появился он у нас прошлым летом. Я болтался, как обычно, без дела, искал приключений. И, похоже, нашёл. Вот они, за забором слышатся — возня, крики и даже стрельба. Отыскал дырку в заборе — что здесь происходит? Кажется, щенок что-то натворил. Он жалобно вскрикивает, хнычет и, возможно, умирает. Рядом женщина, целится в щенка из малокалиберной винтовки, палит патрон за патроном. Две девочки в сторонке тоже хнычут, как щенок.

Щенок замолчал. Женщина, заметив меня, поманила пальцем.

— Иди-ка, мальчик, сюда. Я вам всем дам конфет. Но сначала надо сделать одно полезное дело — унести щенка. Он всё равно уже мёртвый, и нам он не нужен. Ты ведь знаешь, где болото?

Да, конечно, знаю это неприятное место за посёлком. Все мальчишки его знают. Не то чтобы болото, а так, грязная лужа на краю леса, куда кидают мусор и всякую дохлятину. Место нехорошее, но можно и сходить за такую награду. Конфеты очень люблю! И всё сладкое тоже.

Женщина вынесла из дома кулёк с конфетами-сосалками и вручила девочкам. Свою жертву она завернула в рваную старую тряпку, протянула мне и объявила условие:

— Вот, держи. Но конфеты потом, когда отнесёте и бросите в болото. Такой будет у нас уговор. Всё ясно?

Мы согласно кивнули, пошли к лесу. Сестрёнки Люда и Анют-ка сговорились дорогой и послали меня одного, когда подошли ближе.

На краю болота я остановился. Здесь хозяйничала большая стая воронья, облепившая ближайшие кусты и деревья. Где-то близко лежала падаль, её гадкий душок бил прямо в нос. Приготовился швырнуть свёрток подальше, но он вдруг шевельнулся. Показалось? Нет, сно- Г L Ч» '*

ва дрогнуло в руках. Живой он что ли?

Озадаченный, возвращаюсь к сестрёнкам и вижу, что они не теряют времени даром. Они сосредоточенно двигают челюстями, с громким хрустом перемалывают мои лю­бимые сосалки. А мне? Досталось и мне. Разумеется, с этой зада­чей мы справились блестяще. Дело знакомое. Но не сделано самое главное. Как быть?

Из свёртка послышался стон. Мы развернули тряпку. На нас глядели карие младенческие глаза. Щенок жалобно заскулил: «Не сплю-уу». Сестрёнки смотрели на меня, а я не знал, что делать. Долго топтался и наконец сказал единственное, что мог сказать:

— Не буду топить.

— Ну и стой тут. А мы пойдём.

Люда взяла младшую за руку и повела домой. Потом они огля­нулись. Им интересно, что будет делать мальчишка. А мальчишка сам не знает. Держу скулящего щенка, вид у меня уже не боевой. Не знаю, не хочу, не могу... Оставить его здесь, на сухой земле? Нет, тоже нельзя. Жалко! Завернул щенка в тряпку и тоже поплёл­ся домой.

Мама, к моему удивлению, встретила без упрёков, лишь всплеснула руками и развернула окровавленную мешковину. Ще­нок заскулил.

— Терпи, дружочек, терпи. Держи его за лапы! (это уже мне).

Она склонилась, что-то разглядывая, и через некоторое время достала из красной раны серенький кусочек свинца.

— Вот она, злючка-гадючка, жалила тебя.

К счастью, женщина, безжалостно казнившая щенка, была неважным стрелком. Лишь одна эта пуля оказалась опасной. Все остальные раны были просто царапинами. Уже назавтра щенок пытался ползать и вовсю лакал разведённую водой сгущёнку с толчёными сухарями. Отец Борис Константинович, любитель подтрунивать и придумывать всем прозвища, быстро подобрал хорошую кличку для нового члена семьи. Так у нас появился Люкс.
Собачонок быстро рос и кличку оправдывал. Он действительно был хорош во всех отношениях, всем нравился.
Хорошо известны вредные привычки наших четвероногих друзей. Бывает как? Ты идёшь себе смирненько, никого не трогаешь, даже не глядишь на чужой двор, но оттуда, из двора, несётся на тебя такой истерический лай — мёртвого поднимет. Или за тобой увяжется — рявкает, орёт благим матом и лязгает клыками возле самых штанов. Ну что, казалось бы, ей надо, этой собаке? Ведь ты ей ничего плохого не сделал и делать не собираешься. Нелегко, ох, нелегко удержаться от пинка, идти своей дорогой и сохранять спокойствие.
Люкс никогда не опускался до трусливых нападок. Среди себе подобных он был аристократом. На людей не кидался, к дому всех подпускал, но при этом предупредительно гавкал, громко и мощно, чтобы хозяева слышали, что и требуется от порядочной собаки.
Свободу любил, как любит её редкий человек.
Цепи тогда тоже были в дефиците, а всё верёвочное, даже проволочное, он перемалывал клыками, как солому. От привязи нам пришлось скоро отказаться, она была бесполезной. В результате наш крупный пёс нахально разгуливал по улицам военного городка, не трогая людей, но задирая встречных псов.
При всей своей независимости позволял вольность своему маленькому хозяину — сесть верхом и даже немного прокатиться. Наездник, правда, был лёгким (в первом классе, помню, не весил даже пуда, т.е. 16 килограммов), но мальчишки всё равно завидовали. Их зависть выросла, возможно, ещё на сантиметр, когда зимой хозяин прикатил к ребячьей горке на санках, которые Люкс легко тащил их за верёвку и, кажется, тоже был доволен эффектом. 

Если бы случился какой-то собачий конкурс, наш Люкс мог бы стать если не победителем, то медалистом — это уж точно.
Рослый, широкогрудый, с мощными, как у волка, лапами, он был грозой для большинства других псов. Огненно-рыжий вверху — голова, спина и хвост-кольцо, он желтел книзу, и совсем белыми были брюхо и лапы. Глянешь на такого, и непременно скажешь «красавец» с ударением на последнем слоге.
Не подозревая того, Люкс повышал самооценку своего хозяина, что для малорослого мальчишки очень важно. Конечно, главной нашей игрой в те годы была война. Война без начала и конца, война каждый день. Кем я был в тех войнах? Разумеется, пленным немцем. Часто меня вели на допрос со связанными за спиной руками. А ещё бывал «раненым» или «убитым», тогда полагалось лежать на земле. Кому такое понравится? Шагая рядом с ним, я сам себе казался больше, сильнее.
Чтобы рассказ о моём друге не выглядел слишком сладким, надо добавить сюда малость перца и соли. Специи тоже придуманы не зря.
Замечен был за Люксом один странный грех — воровство.
Случалось это зимой, морозными лунными ночами, когда в нашем доме все безмятежно спали. Пользуясь моментом, сторож Люкс оставлял дом без присмотра и где-то гулеванил. Возвращался под утро и с прибытком — приносил в зубах чужое стираное бельё. Интересно, что пёс не грыз его, не рвал на части, как делают другие собаки ради забавы, — нет, он парень аккуратный. Просто сдёргивал бельё с верёвки и прямиком тащил домой. Предпочитал почему-то простыни. Иногда наволочки прихватывал. Если он делал несколько рейсов, то к утру возле крыльца вырастала целая стопка свежестиранного, пахнущего морозом, но чужого белья.
Зачем он это делал? А вот попробуй разбери, какие соображе-ния жили в элитной рыжей голове. Может быть, он хотел сделать приятное маме, которая спасла ему жизнь. Он, конечно, видел, что она стирает в корыте, а затем вывешивает бельё на верёвки. А зачем стирать его, мучиться, когда вот оно, уже готовенькое, лежит — бери на здоровье!