Шманов А. Н. / Произведения

Домовой Толька

Пришли однажды Рожиков с Ёжиковым в заброшенный дом. Заброшен он был не по своей воле. Его хотели сломать, а на его месте что-нибудь полезное построить – ресторан там или магазин ювелирный. Людей, значит, уже выселили, а сломать ещё не успели. Жильцы вещи свои упаковали и уехали, а Ёжиков с Рожиковым тут как тут: ходят, смотрят.
Дом был двухэтажный, деревянный, на восемь квартир, и нигде ни души, только эхо вслед за ребятами каблуками стучит.
-    Слушай, Ёжиков, – говорит Рожиков, – что-то мне не по себе.
-    И мне не по себе, – отвечает Ёжиков.
-    Я так думаю, – добавил он, подумав, – никто здесь, кроме нас, не присутствует, значит, тебе, Рожиков, по мне, а мне – по тебе.
-    Ты мне зубы не заговаривай, – говорит Рожиков, – меня с детства один вопрос мучает: существуют ли в природе домовые и куда они деваются, когда дом ломают?
-    Ну, ты арифметик, – смеётся Ёжиков, – это уже два вопроса, а не один. Во-первых, домовых наука давно отменила как ненаучный предрассудок, а во-вторых, дома не только ломают, но и строят. Так вот, домовые из сломанных в новые дома переезжают.
-     Думаю, – улыбается Рожиков, – это правильно. Пусть на старости лет поживут по-человечески, со всеми удобствами.
-    Говорят они так, а сами не то что бо¬ятся, но самую малость побаиваются.
-    Слушай, Рожиков, – говорит Ёжиков, – что ты станешь делать, если этот самый ненаучный домовой с чердака спрыгнет?
-    Честно? – спрашивает Рожиков.
-    Честно, – отвечает Ёжиков.
-    Если честно, не знаю, – говорит Рожиков. – Убегу, наверное. Вот ведь правдивый какой этот Рожиков! Другой бы на его месте наврал с три короба (а может, и с четыре). Я бы, мол, этого домового бац-бац и в нокаут, а потом в нос, а потом опять в нокаут!
Этот другой как встанет на чужое место, так обязательно какую-ни¬будь чушь сморозит. Стоял бы лучше на своём да помалкивал. Огорчился Ёжиков.
-    Эх, Рожиков, – говорит, – чему только я тебя учил...
-    И чему же ты меня учил? – спрашивает Рожиков.
-    Вежливости я тебя учил, – говорит Ёжиков. – Простой челове¬ческой вежливости. Встретишь домового, поздоровайся перво-наперво, а потом убегай, куда хочешь.
-    Вот, значит, как у человечества принято, – обрадовался Рожиков. – Ладно, сперва поздороваюсь, а потом убегу подобру-поздорову.
Задумался Ёжиков. Всё вроде правильно, да что-то нехорошо.
-    Нет, – говорит, – плохой я тебе, Рожиков, совет дал, опасный. Вдруг у тебя времени и будет только поздороваться, а убежать вре¬мени не останется? Вдруг этот домовой, пока ты с ним по-людски здороваешься, тебя же и... – вздохнул Ёжиков опечаленно. – Ты, Рожиков, не маленький, сам знаешь, как у них это делается...
Знает Рожиков, чего уж там. Всё про это знает Рожиков, и не радует это его – ох, не радует.
-    Так что, – говорит Ёжиков, – ты лучше сперва убеги, а потом здоровайся с безопасного расстояния.
Разозлился тут Рожиков – покраснел, кулаки сжал. 
– Значит, – говорит, – он меня будет... А я ему: «Здравствуйте!». Так, что ли?
-    Эй, – говорит Ёжиков, – уймись, пожалуйста!
-    Как бы не так, – не унимался Рожиков. – Не стану я с таким здороваться, и убегать от такого не стану. Ишь чего захотел! Выходи, – кричит, – не боюсь я тебя!
-    Слушай, Рожиков, – говорит Ёжиков. – Во-первых, домовых уже лет сто как в природе не существует, во-вторых, может, он уже в новый дом переехал, а в-третьих, может, он хороший.
-    Как же, – смеётся злорадно Рожиков, – знаю я этих хороших. Ты им: «Здравствуйте, гражданин Хороших!». А он тебя... Не верю я им, Ёжиков, не верю.
-    Зря ты так, Рожиков, – говорит Ёжиков. – Мало ты, видно, самообразованием занимаешься. Телевизор хоть смотришь? Даже злодей серий через двести обязательно перевоспитывается или от злодейств своих погибает трагически.
-    Так то в Мексике, – говорит Рожиков.
-    И в Бразилии, – говорит Ёжиков.
 Огорчился Рожиков.
-    Жалко, – говорит, – мне их.
-    Кого? – не понял Ёжиков.
-    Злодеев этих жалко. Небогатый у них выбор.
-    Сами виноваты. Никто их злодеями становиться не заставлял.
-    Оно, конечно, – соглашается Рожиков, – сами виноваты, а всё равно жалко. Мне вообще всех нехороших людей жалко. Их никто не любит, и от этого они ещё хуже делаются. Их ещё больше ни¬кто не любит, и они ещё хуже делаются.
-    Да, – говорит Ёжиков, – не позавидуешь. Но и любить их от этого не станешь.
-    И не надо, – говорит Рожиков. – Давай их только не любить не будем.
-    Давай, – соглашается Ёжиков. – К домовому только это не от носится. Его любить можно. Он хороший.
-    А я знаю, как его зовут, – говорит Рожиков.
-    Как? – удивился Ёжиков.
-    Толька. Ты сам сказал: домовой Толька.
-    Точно, – обрадовался Ёжиков, – так его и зовут.
-    А он правда хороший? – спрашивает Рожиков.
-    Правда, – говорит Ёжиков. – Пока молодой был, бедокурил – то ложку украдёт, то молоко испортит, а теперь слабый стал, старень¬кий. Сидит себе на чердаке и чай с мёдом пьёт. Хороший такой, седенький.
-    Эх, – говорит Рожиков, – встретить бы его, поговорить. Я бы ему: «Здравствуй, Толька!». А он бы мне: «Привет, Рожиков!». Тогда бы я ему: «Как дела, Толька?». А он мне: «Да вот, переезжаю на днях в новый дом. На новоселье приходи!».
-    А меня бы он позвал? – заволновался Ёжиков.
-    А как же, – успокоил его Рожиков. – Он бы так и сказал: «Обязательно своего друга Ёжикова захвати. Не обессудь, Рожиков, один придёшь, на порог не пущу!».
-    Хороший он, этот домовой Толька, – говорит Ёжиков.
-    Самый лучший, – говорит Рожиков.
Долго они ещё ходили по заброшенному дому, но домового так и не встретили. Но это не потому, что наука их отменила. Просто домовой Толька переехал в новый дом. Он уже лет сто как не бедокурил. Тихо сидел на новом чердаке и пил чай с мёдом и со всеми удобствами. Хороший такой, седенький.