Шастин А. М. / Произведения

Живые огоньки

Как мы познакомились

Солнце уже выглянуло из-за верхушки самой высокой берёзы, что стоит во дворе, склонившись над крышей нашего дома, когда мы с девочкой Люськой подходили к воротам. С Люськой мы закадычные друзья. У неё большие чёрные глаза, а волосы, заплетённые в две тоненькие косички, и брови совсем белые, как пух, что летит по весне с тополей.
Она всё время морщит свой маленький нос, будто собирается рассмеяться, глядя на высокие, заросшие белыми берёзами горы, что поднимаются сразу же за узенькой речкой Песчанкой. В глазах у Люськи, как солнечные зайчики на речных волнах, плещутся смешинки.
Она живёт со своей тёткой Степанихой и не хочет возвращаться до осени в город.
В деревне все нас называют дачниками, хотя Люська чувствует себя в доме полной хозяйкой. С самого раннего утра слышно, как она топает по двору босыми ногами и как сердито орут соседские куры, забравшиеся без спросу на морковные грядки, едва завидят у калитки её цветастое платье.
С Люськой мы подружились ещё в городе. Я часто бывал в гостях у её отца – шофёра большого самосвала на строительстве гидростанции, а когда летом собрался на дачу, то мы с Люськой поехали вместе и остановились у её тётки.
Люська очень скоро обзавелась в деревне друзьями-товарищами и давно уже хотела меня с ними познакомить, да всё как-то не получалось.
И вот солнце выглянуло из-за верхушки самой высокой берёзы, когда мы с Люськой отправились на речку Песчанку, которую собрались исследовать, и уже подходили к воротам, как услышали, что в соседском дворе кто-то ревёт. Посмотрели мы с Люськой друг на друга и, как по команде, остановились. Люська даже на одной ножке прыгать перестала, и тоненькие косички на её спине тоже перестали прыгать, а смешинки в глазах вдруг погасли.
– Ревёт кто-то, – прошептала она и, склонив голову набок, подняла кверху палец.
– Ревёт, – согласился я. Ещё немного послушав, мы единогласно решили, что кто-то кого-то обидел.
Тогда осторожно подкрались мы к забору и стали подсматривать, что делается за ним у соседей. Люська присела на корточки и заглянула в щёлку, а я привстал на носки и посмотрел через забор. А за забором во дворе, видимо, произошло что-то не совсем справедливое.
Посередине двора сидела на траве маленькая девчонка и, размазывая подолом по лицу слёзы, негромко ревела, а рядом стоял её обидчик в голубой майке-безрукавке и закатанных по колено штанах. Он растерянно со всех сторон рассматривал корзинку со сплетённой из прутьев крышкой. То внутрь заглянет, то крышку закроет и снаружи осмотрит, то на земле что- то поищет, присев на корточки.
– Это Серёжка, – торопливо шепнула Люська, дёрнув меня за брюки. Она быстро взобралась на забор и, усевшись на нём верхом, рассерженно осведомилась:
– Ты чего дерёшься?
Мальчишка рассеянно посмотрел на неё и, не удостоив ответом, отвернулся, а девчонка, почувствовав подмогу, заревела громче. Ну что тут было делать? Я вполне разделял Люськин гнев и, глядя на девчонку, что размазывала по щекам потоки слёз, вмешался:
– Тебя как звать?
Серёжка на минуту перестал рассматривать корзину и повернул круглую, как кочан, бритую голову в нашу сторону. Потом, видимо удовлетворившись осмотром, сообщил:
– Серёжкой, а её Валькой, – кивнул он головой в сторону девчонки. – Это сестрёнка моя, – пояснил Серёжка, сосредоточенно посопев.
– А чего она ревёт?
Серёжка слегка растерялся вначале, а потом придал своему лицо самое безразличное выражение.
– Девчонка... – невозмутимо заметил он и, присев, стал искать что-то, потерявшееся в траве.
– Да, а сам поколотил, – пожаловалась Валька.
– Ты виновата. Зачем корзинку без спросу взяла и живых огоньков повыпускала? – подняв голову, укоризненно взглянул Серёжка на сестру.
Валька заревела ещё громче, а мы с Люськой, переглянувшись, решили, что надо как-то навести мир и справедливость. Поэтому мы перелезли через забор и, подойдя к Серёжке и Вальке, уселись рядом с ними на траву.
Конечно, Серёжка неправ, решил я, разве можно обижать Вальку, когда она ничего особенно безобразного не совершила, а лишь взяла без спросу Серёжкину корзинку с какими-то живыми огоньками, в существовании которых я, признаться, сомневался. Всё это я только подумал, но ни слова не сказал, зато Люська заявила:
– Мы с тобой играть не будем даже, раз ты такой драчун. Можешь один теперь играть.
– Ну и буду, – сказал Серёжка.
– И после пусть тебя совесть мучает, – нам нисколько не жалко, раз ты такой драчун.
Серёжка не стал спорить и смотрел или в корзинку, или куда-то далеко-далеко на зелёную гору, заросшую белыми берёзами, что поднималась за рекой Песчанкой, а на нас не смотрел. Видно, ему было немножко стыдно, потому что вскоре, отдавая корзинку Вальке, с интересом слушавшей наш разговор, он сказал:
– А меня совсем не будет совесть мучать. И пусть Валька возьмёт корзинку, раз ей надо. Я совсем не жадный. Мне только живых огоньков немножко жалко.
Корзинка была маленькая, сплетённая, как и крышка, плотно закрывавшая её, из тоненьких зелёных прутиков.
Мы с Люськой долго рассматривали корзинку со всех сторон, а потом спросили Серёжку:
– А кто тебе корзинку делал?
– Сам, – не колеблясь ответил он.
– Из чего? – продолжали мы допытываться, а Люська, которая знала Серёжку гораздо лучше, чем я, лукаво мне подмигнула – мол, сейчас он вам расскажет. В глазах у неё снова заплескались весёлые смешинки.
– Видишь, из прутьев, – сказал Серёжка и ткнул пальцем в корзинку.
– Ага, ага, а от какого дерева прутья? – захлопала Люська в ладошки и, вскочив, запрыгала, закружилась на одной ножке. Валька тоже рассмеялась, глядя на неё сквозь повисшие на ресницах слёзы. Серёжка минуту в замешательстве помолчал, а потом неуверенно протянул:
– От какого? От деревянного.
– А! Вот и не знаешь, вот и не знаешь, и корзинку не ты делал! – обрадовалась Люська.
– Не он, папа, – сказала Валька.
– А ещё скажешь, живых огоньков не я нашёл? – рассердился Серёжка. – Я их сколько хочешь домой натаскаю, – погрозился он.
– Какие огоньки? Это которых Валька выпустила? А почему они живые? – подступила Люська к мальчишке, но тот сосредоточенно засопел и стал раскапывать ногой ямку, а Валька ничего не знала о живых огоньках.
– Ага, вот и не бывает никаких живых огоньков, – сказала Люська, – а когда ты их нашёл?
– Завтра, – сердито сказал Серёжка и, показав девчонкам язык, скрылся в густых зарослях полыни, росшей у забора, а мы попрощались с Валькой и пошли исследовать речку Песчанку.

О том, как потерялся и нашёлся Серёжка

Песчанка пенилась, крутилась маленькими водоворотами и шумно неслась мимо деревни Петушки, мимо весёлой зелёной горы и белых берёз, полоскавших свои ветви в её быстрых водах.
Высоко в небе стояло полуденное солнце. Мы раздвинули густые ветки тальника и пошли по берегу у самой, самой воды. Потом Люська забрела немного и пошла навстречу течению, поднимая ногами целые столбы брызг, блестящих, как кристаллики горного хрусталя.
– А скажи, Люська, неужели Серёжка и вправду такой драчун и выдумщик? – спросил я Люську, когда мы прошли уже немалый путь. – Может быть, он всё-таки нашёл какие-нибудь живые огоньки, как ты думаешь?
Люська остановилась и, перекинув за спину косички, внимательно взглянула мне в глаза.
– Нет, Серёжка, наверное, совсем не такой отчаянный драчун, – сказала она, – а выдумщик большой.
– Так, наверное, про огоньки он нам выдумал?
– Наверное, выдумал, – отозвалась Люська и, порешив на том, двинулись мы дальше.
Уже далеко позади остались последние дома, уже и местность пошла совсем нам незнакомая, когда, пробравшись через заросли, подошли мы к песчаному берегу и решили посмотреть, что за места расположены над ним. Наперегонки стали мы взбираться вверх по песчаному склону. Вниз осыпался песок, но мы упорно продолжали лезть, и быстроногая Люська скоро оказалась первой. Уже совсем немного осталось нам взбираться, когда с тревожным криком из-под самых Люськиных ног вырвалась ласточка, потом другая, третья, и целая стайка острокрылых птиц закружилась в голубом небе над обрывом. И тут мы заметили узенькие пещерки, откуда вылетели они. Пещерки были вырыты в песчаном откосе, но, сколько мы ни заглядывали в них, увидеть нам так ничего и не удалось. Вскоре мы сидели над обрывом, вдыхая нежный запах полевых трав, слушали, как вскрикивали, проносясь над нами, ласточки, и думали каждый о своём.
Прямо от того места, где мы сидели, легло широкое поле. Тихо качал золотистыми серёжками колхозный овёс, и за ним виднелись крыши последних домов нашей деревни. А среди овсов мы с Люськой заметили чью-то голову. Она то совсем скрывалась с наших глаз в тех местах, где овёс был выше, то вновь появлялась, на этот раз дальше от нас, ближе к лесу, что зелёной стеной вставал там, где кончалось поле.
Знакомой-знакомой была нам с Люськой эта большеухая, бритая голова. Удивлённо посмотрели мы с Люськой друг на друга, потому что догадались, что это Серёжка держит куда- то путь среди колхозных овсов. И решили мы тогда проследить, куда и зачем направился он в такое время, когда все люди работают в поле и дома одна только старая тётка Степаниха да пятилетняя девчонка Валька. А решив так, не спеша пошли мы следом за Серёжкой, и вскоре, миновав поле, вошли в лес.
На опушке под густой листвой берёз было прохладно и тихо. Только кузнечики, маленькие портные, неумолчно трещали, будто на крошечных швейных машинах.
Взявшись за руки, шли мы следом за Серёжкой, и только здесь, в лесу, где не мешал густой овёс, смогли мы его рассмотреть.
Видно, в дальнюю дорогу собрался наш знакомый. Надел он войлочную шляпу, сапоги, через плечо перебросил берёзовый лук, который, как рассказала мне после Люська, сделал Серёжке старший брат, когда приезжал домой в отпуск из армии.
В руке Серёжка нёс небольшой туес из берёзовой коры, а из-за пояса торчало несколько деревянных стрел со смолёвыми наконечниками. Шёл он вперевалку и, задирая кверху нос, важно посматривал по сторонам. Вскоре отступили назад берёзы, и всё больше смолистых кедров стало попадаться нам на пути.
И тут случилось несчастье. Люська вдруг тихо вскрикнула: «Ай, яй, яй!» – и присела на траву. Огромная шипица занозила ей ногу, а когда мы её вытащили, то Серёжка уже успел куда-то исчезнуть, и сколько мы его ни искали, сколько ни лазали через колючий кустарник, найти так и не смогли, хотя совсем исцарапали о колючки руки и ноги.
Тогда сели мы под большим кедром на покрытую сухой хвоей землю и стали держать совет, как же нам теперь быть.
– Давай покричим, – предложил я. Люська минуту подумала, а потом решила:
Нет, не надо, а то скажет, что мы за ним подсматриваем. Нехорошо.
– Нехорошо, – согласился я, и тогда мы надумали посидеть немного и подождать: может, пойдёт вскоре Серёжка домой той же тропинкой, что пришёл. Но сколько мы ни ждали – Серёжки всё не было. А уже солнце зацепилось краем за верхушки кедров. Уже птицы реже стали подавать голоса, и тогда, не сговариваясь, мы с Люськой враз закричали:
– Ау-у! Серё-ё-жа-а!
Но сколько ни прислушивались, только эхо глухо отозвалось нам:
– ...У-у...жа-а-а!
Сколько мы ни кричали, сколько ни бродили в поисках потерявшегося Серёжки, толку не было никакого, и тогда заторопились мы домой, чтобы рассказать людям, какая случилась неприятность, и всем вместе поправить беду. А в лесу, вокруг деревьев, уже стало совсем темно, и лишь вверху между ветвей ещё виднелись клочки светлого неба.
Вышли мы из лесу и по едва заметной тропинке среди овсов пошли к деревне. Между тем солнце спряталось за дальнюю гору, что поднималась за деревней, за речкой Песчанкой, далеко впереди нас. Только огромное розовое зарево горело там, а за нашей спиной, за лесом, небо было синее-синее, и там, над самыми вершинами деревьев, зажглась первая, большая и яркая, как камень-самоцвет, звезда.
Люська вприпрыжку бежала впереди и только изредка оглядывалась, успеваю ли я следом. Косички колотили её по спине, будто подгоняли: скорее, скорее.
Так спешили мы домой через поле, когда на самом его краю, где выходила тропинка на широкую дорогу, Люська вдруг закричала:
– А! Вот он, вот он!
На обочине дороги, у самых овсов, сидел и блаженно улыбался Серёжка.
– А вы всё равно за мной не подсмотрели, – довольно сообщил он, – я вас уже давно жду, и я видел, как вы за мной пошли.
Рядом с ним на траве лежал лук с деревянными стрелами и берёзовый туес, а сапоги он снял, и они стояли здесь же.
Удивлённые и обрадованные, уселись мы с Люськой рядом на траву, а Серёжка довольный, что поразил нас, вытащил из туеса крышку и, в раздумье посопев над ним, протянул нам, не сказав ни слова. Заглянули мы с Люськой в туес и увидели в нём красную, как бусинки, ягоду костянику и кисти дикой смородины вместе с зелёными листьями.
И тогда, взяв по одной ветке, посмотрели мы с Люськой друг на друга, хитро улыбнулись и отдали туес Серёжке обратно.
А он ещё немного посопел, глядя в него, а потом вздохнул, закрыл крышкой и, с сожалением отодвинув в сторону, сказал нам:
– А я совсем даже не драчун и ягоду унесу Вальке. Пусть она не ревёт. А ещё у меня есть вот что, – протянул он нам коробку из-под папирос «Казбек».
И, склонившись втроём над коробкой, стали мы её осторожно открывать.

Живые огоньки

Приоткрыли мы коробку и заглянули внутрь, но так ничего и не увидели: темно в коробке, только слышно, как кто-то тихонько царапается в картонные стенки.
– Послушай, Серёжка, кого это ты наловил сюда? – спросила Люська. – И зачем ты понесёшь это Вальке?
Серёжка посмотрел на Люську и, ткнув пальцем в коробку, выпалил скороговоркой:
– Это живые огоньки. Наловил я их, чтобы вам показать, и Вальке тоже.
– Ну какие же это огоньки! – разочаровалась Люська, – и не светятся даже. И вообще, огоньков живых нет вовсе никаких.
– Нет есть, это они просто тебя боятся, – буркнул Серёжка, и, сунув в коробку пальцы, что-то осторожно вытащил оттуда.
– Вот смотри сейчас, – сказал Серёжка и что-то бережно положил на траву около стенки зелёных стеблей овса, где было уже совсем темно. Мы сидели тихо-тихо, но так ничего и не увидели.
– Ну вот, совсем и не све... – начала Люська шёпотом. Вероятно, она хотела сказать, что обманул нас Серёжка и совсем не светят его живые огоньки, а может быть, и ещё что-нибудь обидное хотела она сказать Серёжке, но в это время немножко в стороне от того места, где положил что-то Серёжка на траву, вдруг вспыхнул голубой огонёк, посветил минутку и погас, а потом загорелся снова уже в другом месте.
И, взглянув на меня, Люська счастливо улыбнулась, как бы говоря: «Помните наш разговор – Серёжка совсем не такой уж страшный драчун и ещё меньше – выдумщик».
А ещё Люськины глаза сказали мне, что будет теперь Серёжка нашим хорошим другом.
«А уж с таким следопытом, как он, – подумал я о Серёжке, – мы исследуем всю Песчанку и, конечно, сделаем немало интересных открытий».
Огонёк меж тем переместился далеко в сторону и всё мерцал в траве. И, глядя на него, мы заметили, что уже приближается ночь, и заторопились домой, потому что боялись, как бы нас совсем не потеряли, а ещё мы заторопились потому, что нам очень хотелось рассмотреть живые огоньки поближе.
Дома мы позвали Вальку, зажгли лампу и, раскрыв коробку, увидели в ней множество маленьких серых жучков с твёрдыми спинками и крошечными усиками, которыми они недовольно пошевеливали.
Потом мы вышли во двор и около забора, где росла густая трава, высыпали из коробки жучков. Посидели мы в темноте, подождали немного и вскоре увидели, как вспыхнули в траве в разных местах голубые и зеленоватые огоньки жучков-светлячков. Казалось, будто это маленькие звёздочки, что горели в ясном ночном небе, упали вниз и засветили нам из густой травы. Но звёзды по-прежнему горели в ночном небе над деревней Петушки, а у нас во дворе тоже зажглись маленькие звёздочки, голубые, зеленоватые и одна золотисто-красная. Это светили живые огоньки, которых наловил Серёжка и которые называются жучками-светлячками.