Сергеев М. Д. / Произведения
Всем известно, что деревья умеют разговаривать. Да мало кто слышал о чем они говорят, потому что надо так полюбить лес, так надо знать в нем каждую былинку, и каждую веточку березы, елки, сосны или кедра, будто это твой самый лучший друг, и тогда в один прекрасный день ты начнешь понимать их таинственный язык.
В центре нашего города – сквер. А в самом центре сквера стоят рядом береза и ель. Светлую легкую шумную березу привезли в кузове машины еще осенью с Байкальского тракта, разлучив с другими подругами, а ель, пышную, молчаливую красавицу – из другого конца тайги. Сперва они скучали, даже болели, до доктора-садовники подлечили их, деревья округлились, подросли, но только разучились разговаривать.
Что ни делали садовники, как ни ухаживали за двумя этими деревцами – весь сквер весело гомонил под ветром, а они молчали.
У самых ног березы и ели стояла удобная голубая скамейка – словно кусочек неба лег на траву. Я живу у самого сквера и очень часто сидел на этой скамейке, читал книги или придумывал сказки и порой, чтобы получше запомнить придуманное, рассказывал их сам себе вслух. Я и не думал никогда, что два деревца слушают меня, и, должно быть, никогда и не узнал бы об этом, если бы не один случай…
Помнится, я сильно устал: весь день было много работы, и я решил посидеть да помолчать на любимой скамеечке. Сидел я тихо-тихо, не шевелился, издали могло показаться даже, что я заснул. И тут раздался чей-то негромкий голос:
– Неужели он сегодня не расскажет нам сказки? Мне что-то грустно, наверное, скоро осень, мои листья дрожат и желтеют.
Я замер, боясь двинуться.
– Наверное, у него тоже осень, – сказал еще более тихий голос. – Видишь, как он одиноко сидит на этой скамейке?
– Жаль. Я уже привыкла к сказкам…
– Не печалься, я тебе сейчас что-нибудь расскажу… Ты слышала когда-нибудь о нетающей снежинке?
– Нет.
– Тогда слушай, но только чур – взамен и ты мне расскажешь какую-нибудь историю. Согласна?
Удивительные превращения
СКАЗКА О НЕТАЮЩЕЙ СНЕЖИНКЕ
Девочка Соня – исчезла.
Вчера ещё играла во дворе, лепила из белого декабрьского снега чудо-город – с башенками и круглыми, похожими на пасть сказочного чудовища, воротами. Но когда пришёл вечер, и мама стала звать девочку домой, – Сони нигде не было. Белели в сумерках недостроенные улицы и дома снежного городка, стояла невесть откуда взявшаяся снежная баба с блестящими стеклянными глазами, а девочки Сони и след простыл.
Ночь наступила, началась пурга. Белыми петлями она хлестала застывшую землю, перегоняла с места на место сугробы, словно говорила: «Смотрите-смотрите, и здесь её нет!» – и хохотала над людьми, которые не сидят в такую круговерть дома, а ищут по городу какую-то девочку Соню.
— Соня! – кричала мама.
— С-оо-ня-ааа! – кричал братишка Серёжа.
— Ссссооонышшьяааа! – передразнивала их пурга.
И на следующий день, и через неделю не удалось найти её – как в воду канула.
А новогодний праздник приближался, и в каждом доме наряжали пахучую душистую ёлку. И только в одной квартире ёлка стояла забытая в углу комнаты. Какой уж праздник, ежели этакая беда.
Надо сказать, что девочка Соня не отличалась добротой. Поэтому и друзей во дворе у неё было мало. Совсем не было друзей, если не считать приблудного кота, который днём, не пугаясь мороза, гонялся за озябшими воробьями, а чуть что – скрывался в тёмном тёплом подвале.
Теперь кот часами бродил вокруг снежного городка, вокруг белой бабы со стеклянными глазами и сердито, и победоносно мяукал. Но никто не прислушивался к коту, а если бы и прислушался – разве люди могут понимать, о чём бормочут себе в усы коты?!
Как-то вечером, когда грустная мама укладывала Серёжу спать, он спросил:
— А ёлку мы наряжать будем?
— Ты маленький и ничего ещё не понимаешь! – покачала голо
вой мама. – Какой же праздник, если беда такая?
И вдруг приоткрылась балконная дверь, лёгкий ветерок впрыгнул в комнату, запутался в занавесках, покружил у стола и бросил на ёлку пригоршню блестящих снежинок.
Уж как засверкала ёлка! Словно тысячи звёздочек загорелись на ней. А потом снежинки превратились в капельки, ёлка загрустила, и на пол с ветвей закапали слёзы.
Ёлка вздохнула и сказала:
— А всё-таки она сама виновата...
— Кто? – удивилась мама.
— Девочка Соня... Зачем она нагрубила Снежану?..
— Какому Снежану?
Снежинки на ёлке уже растаяли. И только одна – самая крупная – скатилась вниз и со звоном ударилась об пол.
— Какому Снежану? – спросила мама. Но ёлка молчала. И мама решила, что ей показалось.
Настала ночь. Серёжа уснул, и мама погасила свет, но под ёлкой что-то горело, переливалось, словно запряталась там маленькая живая радуга. Это было удивительно, и мама подошла к ёлке. На полу ослепительно сверкала крохотная снежинка. Мама взяла её в руку, и снежинка не растаяла, а, как показалось маме, стала только крупнее и погасла.
Мама осторожненько положила её на стол. И тут услышала она глуховатый голос:
— Са-ма! Са-ма! Ви-но-ва-та!
— Кто это говорит? – испугалась мама.
— Это я, стол...
— Что ты знаешь о девочке Соне?
— Знаю, что она плохая девочка.
— Почему?
— За столом она вела себя плохо. У брата, а он ведь маленький, отнимала всё самое вкусное. Всем грубит. Ногами под столом болтает. А разве она когда-нибудь вымыла посуду?..
— Но где же она?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Я ведь стол, а не собака-ищейка...
А потом он начал болтать всякую чепуху, так что бедная мама не знала, как его остановить.
— Эныки-бэныки ели вареники!.. – кричал стол.
— Да замолчи же ты! – кричала на него мама.
— Села муха на варенье!.. – шумел стол.
— Да прекратишь ты болтовню?! – сердилась мама.
Проснулся Серёжа от этого шума.
— Смотри, – сказала мама. – Смотри, Серёженька, какая снежинка!
Она положила на ладонь нетающую снежинку, и... стол замолчал. Тогда мама снова бросила снежинку на скатерть.
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Съела муха петуха! – закричал стол.
Это всё были словечки девочки Сони. Должно быть, стол больше ничего не знал, потому что только она и болтала за обедом.
— Покажи снежинку, – сонно попросил Серёжа.
Стол снова замолчал, а снежинка в руках у мальчика засверкала разноцветными огоньками, как несколько минут назад под ёлкой.
И вдруг увидел Серёжа удивительный снежный город, высокие белые стены окружали его с четырёх сторон, белые дома, белые тротуары, белые люди в белых одеждах... А посреди пустой площади снежная баба со стеклянными глазами. И плачет она, плачет...
— Мама, – сказал Серёжа. – Я знаю, где Сонечка. Идём!
Они оделись, вышли во двор и увидели снежный городок.
— Вот она! – крикнул Серёжа и показал на снежную бабу.
— Не говори чепухи! – сказала мама с досадой. И тут увидела, что из стеклянных глаз снежной бабы бегут слёзы.
Тогда мама положила на руку снежной бабы нетающую снежинку.
И баба заговорила Сониным голосом:
— Это я, это я сама виновата! Зачем я обидела Снежана?!
— А что ты ему сделала?
— Я назвала его дураком и ударила ногой.
— Разве так можно, доченька? За что хоть?
— Он мешал мне строить снежный город.
— Только-то и всего?
— Да, а почему он всюду лез?! Теперь я останусь снежной навсегда-ааа!
— Ну, успокойся, успокойся! Мы что-нибудь придумаем. Только ты скажи: кто такой Снежан?
— Это кот... Который в подвале...
Все во дворе знали этого приблудного кота. Только звал его каждый по-своему: кто – Васька, кто – Мурка, кто – Моржан. А кот и в самом деле был белый, дымчатый. Настоящий Снежан. И мороза ведь он не боялся.
Только вчера видели, как он вертелся весь день вокруг снежного городка и снежной бабы, а сегодня — исчез. В подвале, на чердаке, в тёмных подъездах искали его жильцы дома, хотя, конечно, никто не верил, что какой-то кот может превратить девочку, пусть даже злую, в снежную бабу. Но искали добросовестно. И не нашли. Тогда объявили по радио, что срочно нужен для важных целей белоснежный пушистый кот. И мальчишки, решив, что это не иначе, как по заказу космонавтов, переловили всех белых котов в городе, мама каждому из этих котов на лапу клала нетающую снежинку, но коты болтали всякую чепуху — о старых диванах, запрятанных на чердаках, где водятся превкусные мыши, о добрых хозяйках, которые никогда не выпускают их на улицу, о сметане, съеденной еще в позапрошлом году...
Снежана среди котов не было.
Серёжа не хотел расставаться с нетающей снежинкой. Он играл с ней, заставлял разговаривать свои игрушки, иногда тайком, когда никого во дворе не было, подходил к снежной бабе и разговаривал с ней о всякой всячине. И каждый раз она повторяла:
– Ах, Серёженька! Какая же я нехорошая! Как часто я тебя обижала, а ты ведь младший...
– Что ты, что ты! – махал рукой Серёжа. – Вот найдём Снежана, я ему покажу, как мою сестру замораживать.
Даже ложась спать, Серёжа не забывал о снежинке, клал её под подушку, и тогда ему снились удивительные сны. Сказочные сны!
Но однажды он забыл её среди игрушек, заигрался, устал да так и заснул в уголке. Мама уложила его спящего на постель.
Проснулся Серёжа от того, что ему приснился страшный сон: настало лето, снег побежал ручьями, и снежная баба во дворе с криком и плачем тоже начала таять.
– Серёженька! – кричала она. – Спаси меня, Серёженька!
И мальчик проснулся. И тут же сунул руку под подушку: снежинки там не было.
Тогда он встал, пошёл в соседнюю комнату, где так и остались разбросанными игрушки, и увидел белого пушистого кота, который уже сцапал нетающую снежинку и собирался бежать. Серёжа ухватил кота за хвост. Снежан стал бить мальчика лапами, царапать, но Серёжа тоже не оставался в долгу: изо всех сил он лупил кота палкой от пирамидки, не отпуская крепко зажатый в кулаке хвост Снежана.
Проснулась мама, она бросилась на помощь Серёже.
Тогда Снежан одним прыжком подскочил к дверям на балкон, двери приоткрылись, и, волоча на хвосте Серёжу, кот прыгнул вниз с четвёртого этажа.
Их подхватил ветер.
Закружилась снежная пыль, белые вихри выпорхнули из подворотен. И Снежан стал расти, делаться огромным и прозрачным, словно и не кот это вовсе, а снежное облако. И Серёжа уже держался каким-то чудом, наверное, потому, что не разжимал кулака, а может, потому, что в драке всё-таки отнял у Снежана заветную нетающую снежинку.
Они опустились на лесной поляне. Казалось, ёлки со всего белого света собрались сюда, украшенные пёстрыми лентами, стеклянными блестящими бусами, снежком и канителью. Играла музыка. Тихая-тихая. И звенели в воздухе, ударяясь друг о друга, снежинки. И стоял посреди поляны Дед-Снеговик, очень похожий на кота. Если присмотреться внимательно – вылитый Снежан: такие же усы, такие же круглые глаза. И спина даже дугой выгнута.
– Отдай мне снежинку, – сказал Снеговик. – А я тебе подарю все ёлки. Видишь, как красиво?
– Не хочу я ёлок, хочу, чтоб ты девочку Соню вернул домой.
– Она же плохая. Била тебя... Игрушки отнимала. А ведь большая.
И Серёжа вспомнил, как мама подарила ему несколько дней назад ярко-красный, туго надутый шар, а девочка Соня отобрала его, стала подбрасывать вверх, а потом легла на шар и раздавила... И почувствовал Серёжа, что ноги у него заледенели.
– А помнишь... – сказал Снеговик, – как она тебя на санках катала?..
И Серёжа увидел городскую площадь, на которой собралось много ребят. Все катаются с горки. А Серёже мама не разрешила – мал ещё. И девочка Соня возит его вокруг засыпанной снегом клумбы. Потом разгоняет санки, вываливает Серёжу в снег. Пока он выкарабкивается из сугроба, ревёт – снег попал ему за ворот, за пазуху, – девочка Соня уже сама лихо катится с горки.
И почувствовал Серёжа, что руки у него тоже заледенели.
– А помнишь... – сказал Снеговик, – как она у тебя конфеты выманила?..
Понял Серёжа, что еще минута, и он сам станет снеговиком. И закричал:
– Не хочу! Не хочу! Ты и не знаешь, какая она хорошая! Она меня от мальчишек защитила? Защитила! Она меня из ямы вытащила? Вытащила!
И сразу в лесу потеплело. Под ногами Снеговика заблестела лужа, а вокруг каждой ёлочки затемнели проталины. Закричал Серёжа еще громче:
– Отдавай мне сестру! А не то я...
Он ещё и сам не знал, что он сделает, но достал из-за пазухи нетающую снежинку.
Снежан сразу сжался и закричал кошачьим голосом:
– Не бросай! Не надо! Я всё сделаю!
– Ну, – сказал Серёжа. – Раз! Два!.. Два с половиной...
Снежан хлопнул рукой об руку – снежный городок, с высокими белыми стенами, с белыми домами, белыми тротуарами и белыми людьми в белых одеждах, с белым дымом, идущим из труб, появился на поляне. И хотя стены были высокими, а улицы широкими, Серёжа сразу же узнал недостроенный город в своём дворе. И он бросился бежать, пока не прибежал на площадь, где стояла снежная баба со стеклянными глазами.
– И тебе не жалко нетающую волшебную снежинку отдавать за вздорную девчонку? – спросил Снежан.
– Не жалко! – сказал Серёжа.
– А игрушки? Они ведь теперь не будут разговаривать.
– И не надо!
Снежан прикоснулся белой мохнатой рукавицей к снежной бабе — и стала она девочкой Соней.
И тогда бросил Серёжа на землю нетающую снежинку — и сразу все исчезло: и лес исчез, и украшенные ёлки исчезли, а Снежан превратился в снежный вихрь и упал на землю белым сугробом.
Взялись они – брат и сестра – за руки и отправились домой.
– Как вы долго сегодня гуляли! – такими словами встретила их мама. – А я уже и ужин приготовила... Да, тут Дед-Мороз ёлку, глядите, как разукрасил!
И хотя брат и сестра знали, что никакой ни Дед-Мороз, а просто это их хорошая, заботливая мама развесила на ёлке сверкающие игрушки, и дождик, и канитель, они промолчали. Им было очень-очень весело. И пахла свежей хвоей ёлка, и горели огни, и Новый год стоял на пороге.
СКАЗКА О ПЕТЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ ШКАФОМ
Мальчики, как известно, бывают разные – большие и маленькие, тощие и толстые, умные и глупые, сильные и слабые. Бывают мальчики добрые. Петя был злым мальчиком. Он мог наступить на хвост кошке – просто так, чтобы послушать, как она визжит» он мог щёлкнуть по лбу малыша – просто так, чтобы послушать, как он ревёт, он мог перемазать углём всё только что постиранное бельё – просто так, чтобы послушать, как ругается хозяйка.
Как-то Петя вместе с приятелями поехал в лес на прогулку.
Поставили палатку, костёр разложили. Пошёл Петя за хворостом, да и прихватил с собой топор. Идёт по тропинке, налево-направо топором размахивает, портит деревья – просто так, чтобы увидеть, как сок из них брызжет. А у поворота тропинки, у самой реки Ангары, берёзка стояла – светлая, нежная. Ударил по ней Петя топором и услышал стон. Обрадовался он. Ударил ещё раз. А стон сильнее. Он и третий раз ударил топором. И неожиданно берёзка исчезла, а стоит перед Петей прекрасная девушка, и из рук у неё кровь идёт...
– Знай же, – сказала она грустно, – я волшебница Берёзка. Всю свою жизнь делала я людям добро: когда страдали от жажды они, поила их своим соком, когда они мёрзли зимой, становилась поленьями их костра, когда летом изнывали от жары, прикрывала их своими ветвями. Но тебе смешно, когда плачут и стонут, и ты будешь наказан. Отныне ты будешь превращаться во всё, чему причинишь зло...
Исчезла берёзка. А Петя призадумался, да только на минутку.
– А, – сказал он, – чепуха! Тоже мне волшебница!
Набрал хворосту, стал возвращаться к палатке, где приятели его ждали, а через тропинку кошка бежит чёрная-чёрная.
– Ты мне дорогу перебегать? – закричал Петя. – Сейчас ты у меня получишь!
Бросил он хворост, да за кошкой. Догнал её, стукнул на бегу ногой, закричал:
– Ага, попалась!
А получилось:
– Мяу, мяк!
Закричал:
– Будешь знать, как мне дорогу перебегать!
А получилось:
– Му-мур мя, мяк мя, мяв-мяв-мяу!
И стал Петя злющим рыжим котом. Делать нечего. Побежал он к товарищам. А те уж обед сварили, сидят ждут Петю, ругают его: куда, мол, запропастился?
– Да тут я, тут, братцы! – кричал Петя.
А получалось только «мяв» да «мяв».
Направился Петя к своему рюкзаку – есть захотелось, аж в животе музыка заиграла. А в рюкзаке и колбаска и маслице – мама в дорогу положила.
– Глядите-ка, ребята! Рыжий котище Петькин рюкзак стащить хочет! – загалдели мальчишки. – Лови его! Лупи его!
От страху Петя на дерево залез, а в него – камни, шишки, палки. А самый лучший его друг Кузька вскарабкался наверх да как дёрнет за хвост. Взвыл Петька от боли, когти от ветки отцепил, да и полетел вниз. Пустился он наутёк, забился в тёмную глухую чащу.
Страшно ночью в лесу. Ухают совы, филины плачут, волки воют, ветви шумят. И всё шорохи, шорохи. Забрался Петя в какое-то дупло, свернулся калачиком, помурлыкал немного и заснул.
И приснился ему его двор, заваленный ящиками, где так хорошо прятаться, играя в сыщиков-разбойников, и приснилась их квартира на пятом этаже, и грустная-грустная мама. Она качала головой и всё повторяла:
– Говорила я тебе, говорила...
Проснулся Петя утром – ничего понять не может. Темнота, только вверху свет пробивается. Вскарабкался к выходу из дупла, глянул вниз – земля далеко, ствол у дерева гладкий. Как забрался сюда? Вспомнил он всё, что вчера произошло, замяукал жалобно и – делать нечего – стал спускаться.
Весь день бродил он по лесу, гонялся за птицами и за бабочками, подкарауливал бурундука, пытался добраться до сорочьего гнезда, но ничего, кроме неприятностей, из этого не получилось: птицы улетали и пели про него оскорбительные частушки, бабочки перед самым носом садились на ствол дерева, складывали крылышки и становились похожими на листья – пожевал он один листок, думал, бабочка, сплюнул горькую слюну и не стал больше связываться с обманщицами. А уж от сорок ему досталось как – навек запомнит.
Только к вечеру на узенькой звериной тропинке встретил он ту самую чёрную кошку, что перебежала ему дорогу.
– Ты кто? – спросила она по-кошачьи.
– Кто-кто! Петя я из города Прибайкальска! – как вы понимаете, тоже по-кошачьи ответил Петя.
– О, это, кажется, очень далеко... Мне соседка рассказывала, что когда-то она жила в Прибайкальске и будто бы там высокие дома с тёмными и прекрасными лестницами. И что с крыши там можно прыгнуть прямо на Луну.
– Ха! На Луну! Туда только на ракете можно долететь.
– Что ты говоришь? На ракете? А что такое ракета?
– Ну, это такой аппарат, чтобы можно было лететь в космос...
– Вы, наверное, очень учёный кот, – смущенно сказала новая знакомая, – а я у вас напрасно отнимаю ваше драгоценное время. Я уж пойду.
– Что вы, что вы? – испугался Петя, ему совсем не хотелось одному оставаться в лесу на вторую ночь. – Я как раз хотел пообедать, так не знаете ли, где здесь поблизости столовая или кафе?
– Зачем? В доме, где я живу, всегда достаточно вкусных упитанных мышей. Да, я забыла вам представиться: Мургарита Лежебокина. Но вы можете называть меня просто Мура.
В доме, где жила Мургарита Лежебокина, мышей и в самом деле было предостаточно.
– Вы будете охотиться у этой берлоги, а я – у той, – сказала Мура и ушла в другой угол. А Петя притаился у норы, где он явственно слышал мышиную возню и попискивание. Но мыши, видимо, чувствовали опасность и не торопились попадаться в лапы новоиспеченному коту.
Именно в этой норе жил непоседливый мышонок по имени Мышас, которому не раньше, не позже, а как раз сейчас захотелось погулять по избе. Выполз он из норы, юркнул вдоль стены, да и попал в лапы голодному рыжему коту Пете. Тут бы и смерть ему пришла. Но завизжал мышонок на весь белый свет, мама-мышь выскочила из норы и острыми зубами вцепилась Пете в бок, так что даже клок шерсти вырвала у него. Но Петя крепко держал мышонка. И вдруг почувствовал, что лапы его слабеют, что сам он становится всё меньше и меньше. И понял Петя, что становится сам мышкой.
Когда Мургарита Лежебокина прибежала из своего угла, она увидела поразительную и страшную картину: на полу лежал клок шерсти от рыжего кота, а рядом сидела крупная мышь и во весь голос ревела.
Испугалась Мургарита, побежала она по чердакам и по крышам, закричала некошачьим голосом:
– Караул! Мыши кота съели!
И собралось много кошек и много котов, и стали они гоняться за мышами. И Пете едва-едва удалось забиться в щель на чердаке, где не смогли его достать когтистые и страшные лапы его недавней подруги.
Так стал Петя жить на чердаке.
Иногда, когда хозяева спали или их не было дома, он пробирался тихонько-тихонько в кухню, притаскивал к себе на чердак кусочек хлеба или сыра – и тогда у него был пир горой.
Как у всех мышей, у Пети начали быстро расти зубы. Росли и чесались, чесались и росли... Ну, просто невмоготу стало. А на чердаке стоял красивый старинный шкаф – тёмно-вишневый, с выпуклыми тонкими цветами на дверцах, с точёными ножками. Вот эти ножки и стал грызть Петя – когда мышь грызёт дерево, зубы у неё перестают чесаться и сами затачиваются. На этот раз он превратился в шкаф. Вот бы удивились хозяева, если бы залезли на чердак, – вместо одного рядышком стояло теперь два совершенно одинаковых, как близнецы, шкафа – оба с точёными ножками, с выпуклыми цветами на дверцах.
Теперь у Пети было сколько угодно времени, чтобы подумать обо всём, что случилось.
«Неужели я так и останусь на всю жизнь шкафом?» – размышлял он. Если судить по тому, сколько пыли лежит на старом ободранном диване и хромоногой этажерке, то люди сюда не заглядывают вовсе.
Потолок был не слишком толстый, и на чердаке было слышно всё, о чём говорили в квартире. И вот Петя услышал, что в дом вошли его друзья и спросили у хозяйки:
– Не встречали вы парнишку одного, Петей зовут? Закричал Петя:
– Я здесь, ребята, здесь!
А послышался только громкий-громкий скрип.
– Чегой-то шкаф расскрипелся. К непогоде, видать, – сказала хозяйка. – Нет, не видела я тут парнишки никакого, да и в соседних домах как будто не появлялся. Случилось чего, али как?
– Пропал. Ушёл за дровами ещё днём вчера и пропал. Сперва мы думали, шутит он, спрятался где-нибудь или придумал пакость какую-нибудь...
– Он на это мастак! – это Кузька добавил.
Лучший друг называется.
– Тоже мне друзья, – заворчал Петя и передразнил: «На пакости он мастак!» Но никто этого ворчания не услышал, и только хромоногая этажерка недовольно буркнула:
– Ну что вы всё ворчите? Ну что вы всё ворчите? Спать не даёте!
Ах, какой здесь был покой! Ах, какой покой!..
«Погоди, – подумал Петя, – вот стану я снова человеком, я тебе, задавала, покажу покой. Я тебе последние ножки переломаю».
И вдруг представил он себе, что и в самом деле стал он ломать этажерку, да и превратился в неё. И совсем другими глазами посмотрел Петя на своих соседей по чердаку. Вот шкаф. Когда-то он был, вероятно, украшением всего дома. Его поставили в самой большой комнате и боялись дохнуть на него. И каждая царапина на его смуглой коже вызывала у хозяев огорчение. А потом он потрепался, дверцы расклеились, зеркала пооблезли... Или этажерка... Когда-то на ней так уютно и удобно разместились книги. Потом их становилось всё больше, её крепкие плечи не могли удержать такой тяжести, ноги подкосились, планочки оборвались. Для книг купили новые полированные полки, а этажерку – на чердак.
Так целыми днями стоял Петя, стараясь не скрипеть, чтобы не будить старую больную этажерку, к которой он стал относиться даже нежно, думал свои думы, вспоминал о том, сколько он принёс людям всяческих неприятностей, и даже не сердился больше на друзей.
Однажды ночью случилась беда.
Два провода, которым давным-давно хотелось обнять друг друга, наконец соединились. Посыпались искры, и произошло самое настоящее короткое замыкание. Искры посыпались на сухой мох, что высовывался изо всех щелей, мох вспыхнул, от него загорелись доски. И начался пожар.
«Ну вот, – подумал Петя. – Теперь мы сгорим. Ну, я-то хоть провинился – собак таскал за хвосты, стёкла выбивал из рогатки, у малышей пряники отбирал, берёзку вот зря порубил. А шкаф и этажерка, и все старые вещи на чердаке, в чём они виноваты?»
И только он так подумал, как увидел перед собой девушку в зелёном платье. Лицо её было очень знакомым.
– Не узнаёшь? – спросила она.
– Ой, Берёзка! – закричал Петя.
Берёзка протянула к нему руку-веточку, прикоснулась зелёным листком.
– Ну вот, – сказала она и растаяла.
Петя даже поначалу и не понял, что с ним произошло. Просто снял он курточку свою и стал сбивать огонь, гасить мох. Руки обжёг, сажей весь перемазался, но пожару не дал разрастись.
Благодарно крякнул шкаф, что-то нежное сказала Пете этажерка, но он не понял, о чём они говорят, потому что был уже не платяным шкафом, а самым обыкновенным мальчиком.
САМЫЙ БЛАГОРОДНЫЙ ХОЛОДИЛЬНИК
НА БЕЛОМ СВЕТЕ
В кухне было много жителей. И у каждого – своя песня. Вода мерно падала из крана на звонкую жестяную раковину и рассказывала бесконечную историю о том, как она была рекой. А когда кран открывали, она старалась петь так, как это делает река весной. Но только вода твёрдо знала, что кран вот-вот закроют, поэтому она торопилась, жужжала, фыркала, пыхтела, так что почти ни одного словечка нельзя было разобрать. Газовая плита тоже пела свои знойные, обжигающие песни. Но они были почти беззвучными, и едва прорезался у неё голос – хозяева вызывали мастера. Хозяев почему-то устраивали песни без слов. И только Холодильник в уголке, точно сверчок, мурлыкал и мурлыкал что-то себе под нос. Никто не прислушивался к нему, а он всё равно пел. Просто так. Характер у него хороший. Однажды я прислушался. В кухне никого не было, спали вся квартира, и весь дом, и весь город, потому что была ночь. И в тишине услышал вот что:
Я не чайник, я не будильник, я Дед Морозу друг и брат. Я знаменитый Холодильник – совершенный аппарат! Я стою, как будто льдина, на высоком берегу, и сардельки, и сардины заморозить я могу.
Песенка мне очень понравилась, и мы подружились с Холодильником. По вечерам, когда все ложились спать, он рассказывал мне разные истории из своей жизни. Так и появилась эта книжка.
КАК ХОЛОДИЛЬНИК ОХОТИЛСЯ НА ВОЛКА
Гулял-гулял как-то Холодильник по улицам, и ноги у него устали. «Почему бы мне не прокатиться в трамвае?» – подумал он, вскочил на подножку прицепного вагона и уселся на самое первое место.
— Гражданин! Вы будете покупать билеты? – ехидно спросила его девушка в синем с горошинкой платье, кондуктор. – Или, может быть, нет?
— Извините, а что такое билеты? – спросил вежливо Холодильник.
— Гражданин, не притворяйтесь?! Вы мне должны заплатить деньги, а я вам даю вот эту бумажку.
— Извините, а что такое деньги? – вежливо спросил Холодильник.
— Вы что же? Надо мной издеваетесь?! – закричала вдруг девушка-кондуктор.
— Как не стыдно! Такой большой, а едет зайцем!
— Извините, а кто такой заяц? – вежливо спросил Холодильник.
— Я не заяц. Я – Холодильник.
Но девушка-кондуктор не слушала его, она прошла на своё место у задней двери вагона и долго ещё ворчала, что вот пенсионерам не хватает мест, инвалидам не хватает мест, детям не хватает мест, взрослым не хватает мест, а какие-то холодильники позволяют себе ездить в трамвае. Да ещё зайцем?
Как рассердился тут Холодильник! Как заворчал он, как напустил морозу! Окна в трамвае покрылись ледяным узором. И это в июле, когда весь город изнывал от жары! На потолке вагона повисли сосульки, двери перестали открываться, а девушка-кондуктор так посинела, что стала одного цвета со своим платьем.
— Ой, – расстроился Холодильник. – Извините. Я совсем не хотел, чтобы все так замерзли!
Тут трамвай остановился. И Холодильник вышел. И ушел в лес. Остановка-то была последняя, на самом краю города.
Гуляет Холодильник по тропинкам звериным, по траве влажной и пахучей, на полянах ромашки собирает. Даже венок себе сплёл из красных гвоздик. Посмотрелся в лужу – хорошо! Красиво!
И тут кто-то выбегает к нему навстречу – серенький такой, уши длинные, а сам дрожит...
— Ты кто? – спрашивает Холодильник.
— Я... – вконец испугался серенький, – я... Заяц!
— Ах, Заяц! Так это из-за тебя мне попало?! Ты, должно быть, плохой человек, Заяц! Просто ужасный ты человек – нигде не платишь денег и билетов не берёшь!
— Неправда! Неправда! На нас, на зайцев, напраслину возводят! Просто я безобидный, никому ничего плохого не делаю, поэтому на меня и сваливают всё. Небось безбилетников волками не обзывают...
И тут он задрожал и закричал:
— Ой, что же я стою! Что же я с тобой заговорился! Он ведь меня сейчас догонит и съест!
— Кто он?
— Волк! Бежим, бежим скорее, а то он и тебя не пожалует!
— Не бойся, малыш! Мы что-нибудь придумаем. А где он, этот Волк?
— А вон видишь, за кустами крадётся?.. Ой, пропал я, пропал. Бедные мои лапки, бедные мои ушки!
— Не вижу никакого Волка, – сказал Холодильник, посмотрев по сторонам. — Уж не та ли собака, что за сосной притаилась? Так это же просто Бобик из нашего двора:
— Бобик! Бобик! Алло, Бобик!
А зайчишка дрожит, зуб на зуб у него не попадает.
— Ну, раз уж ты боишься даже мирного Бобика, прячься за меня, – предложил ему Холодильник. – Алло, Бобик! Ну, иди сюда, дурашка.
Тут Волк как прыгнет, как выскочит из-за дерева.
— Какой я тебе Бобик! – кричит. – Я Волк! Я гроза лесов!
— Да неужто? – ласково сказал Холодильник. – Нет, нет, не обманывай меня, таких волков в жизни не бывает!
— Как не бывает? – удивился Волк. – Какие же они, то есть мы, по-твоему?
— Не знаю. Я, конечно, лично волка не видел никогда, но они должны быть другими. Уж это точно. А ты какой-то не такой... Не типичный!
А Волк тут разгорячился ужасно и говорит:
— Вот съем тебя, – говорит, – тогда узнаешь: такой или сякой. В Холодильнике что-то заворчало-заворчало. А это он холоду стал нагонять.
— Что это у тебя бурчит? – спросил зайчишка, опасливо выглянув из-за широкой Холодильниковой спины.
— Да проголодался я, волков давненько не ел. Вот и бурчит в животе.
— Наглец! – рассвирепел Волк. – Да ты-то сам кто? Что за важная персона?! А?
— Я? – спросил Холодильник.
— Да, ты?
— Я Заяц!
— Такой большой?
— Такой большой...
— Такой белый?
— Такой белый!
— Вот и неправда! Летом-то зайцы белыми и не бывают!
— А я ещё с зимы сохранился...
— Ну, раз ты Заяц, – сказал Волк, – тогда я сейчас тебя есть буду.
Раскрыл Волк свою страшную пасть да как бросится к Холодильнику. Ух, какой тут бой начался! Только звон стоял. Только зубы волчьи щёлкали! Но Холодильник-то был настоящий боец. Изловчился он, дверцу раскрыл. Волк так с разбегу и влетел внутрь. Тут дверца – хлоп! И – готово! Попался серый! Попался разбойник! А Холодильник загудел:
— Ур-ур-ур-ур! – чтобы Волка поскорее заморозить. Побежал Заяц в лес, стал всем рассказывать о необыкновенном звере да ещё о том, что зверь этот питается исключительно одними волками, а другой пищи не признаёт! Дошёл слух до волков, перепугались они, да и разбежались кто куда.
А Холодильник в город вернулся.
Устал он очень после прогулки в лес – ножки-то у него невелики, а сам тяжеловат. Решил было на трамвае до дома добраться. Потом вспомнил, что денег у него нет, и пошёл пешком.
И вдруг видит, женщина какая-то в белом фартуке стоит у лотка и торгует курами и кричит на всю улицу:
— Кому свежемороженых кур?! Кому свежемороженых кур?!
И подходят к ней люди, кур берут, деньги платят.
Раскрыл Холодильник дверцу, Волка достал, а тот уже твёрдый стал, как полено. И тогда Холодильник закричал:
— Кому свежемороженых волков?! Кому свежемороженых волков?!
Час кричит, и другой, и третий — никто не подходит. Чудаки эти люди. Таких маленьких, ощипанных кур покупают, а Волка, большого, пушистого, не берут.
А Волк на жаре оттаял, отогрелся да как побежит!
Что тут было!
Люди кинулись кто на заборы, кто на столбы фонарные. Продавщица спряталась под своим лотком.
А Холодильник кричит:
— Беги, беги, Волк, да смотри больше не попадайся!
КАК ХОЛОДИЛЬНИК ПОТЕРЯЛСЯ
И мама, и папа, и дети – вся семья переезжала из Иркутска в Братск.
На грузовике отвезли на пристань и шкафы, и столы, и чемоданы. И Холодильник тоже отправился в путь.
На Ангаре покачивалась длинная коричневая баржа, она была привязана крепким канатом к небольшому буксирному пароходику, который дымил так, словно это он, а не кто-нибудь другой, превращал день в ночь.
Загудел пароходик басом. Дёрнулся. И поплыли по реке Ангаре и папа, и мама, и вещи, и Холодильник тоже.
А пароходик был такой задавака, что задрал нос и всё посматривал налево-направо, налево-направо: любуются им или не любуются. Когда он был совсем маленьким, его родители не переставали его хвалить: ах, какой у нас сын, да он лучше всех пароходиков на свете. Вы только посмотрите, какой у него нос! А какая корма! А какая труба – чудо, а не труба!
Так он вырос, считая, что лучше его нет никого на свете. Сказать по совести, от этого у него было немало неприятностей: когда все думаешь о себе да о себе, то для дела времени уже не остаётся.
Вот и на этот раз. Пароходик вертелся налево-направо, налево-направо, пытаясь увидеть, любуются или не любуются им, и не заметил, как сел на мель. Баржу вдруг сильно тряхнуло, вещи загрохотали, стукнулись друг о друга, шкаф даже шишку себе набил, перила лопнули, и Холодильник, который стоял у самого края, хлюпнулся в воду, разошлись над ним круги – и нет Холодильника!
За всю свою жизнь не слышал пароходик столько нелестных слов о себе, сколько на этот раз. Его ругали и папа, и мама, и дети, и вещи, и даже старая баржа. А он только плыл, отдувался и впервые не поглядывал по сторонам, а думал о том, что не так-то он и хорош и что родители его явно перехвалили. Ах, как это неприятно получилось, что утонул такой гладкий, такой белый, такой красивый Холодильник!
А Холодильник лежал на дне реки Ангары. Было ему неуютно и сыро. Но он любовался зелёными лучами солнца – здесь, на дне, всё казалось зелёным. Рыбки кружили над его головой, ласково прикасались к гладким Холодильниковым бокам. Но когда одна из них забралась ему за шиворот – Холодильник возмутился. Он ужасно не любил щекотки.
Холодильник вежливо сказал рыбке:
– Прошу вас, пожалуйста, не надо меня щекотать!
Но в рот набралась вода и слышно было только:
– Про-буль-бу-бу пожа-луль-бу не на-буль-бу ме-бу ще-буль…
И, конечно же, рыбка не поняла, что ей хотели сказать.
Тогда Холодильник заворчал сердито:
– Ур-бур-ур! Ур-бур-ур!
И стал он покрываться льдом, чтобы отгородиться от рыбок, которые теперь уже целой стаей лезли ему за шиворот. Не заметил Холодильник, как сперва покрылся ледяной коркой, потом толстым слоем льда. И наконец выросла вокруг Холодильника большая льдина. А лёд-то ведь легче воды – и ура! – всплыл Холодильник вместе со льдиной на поверхность реки, и понесло его течением вниз, к Братску, вслед за папой, за мамой, за детьми, за вещами, за задавалой пароходиком.
А на берегах реки стоял город, окна сияли на солнце, весёлые зайчики бежали от стёкол по волнам, гладили бока Холодильника тёплыми лапами:
– Плыви, чистенький, плыви!
Работящие подъёмные краны склонялись к воде, бережно опускали груз на палубы барж и пароходов. Потом, расправив усталые плечи, гудели приветливо вслед Холодильнику:
– Плыви, маленький, плыви!
Из-за леса выглядывали деревни, у самого берега паслись стада, и коровы ласково мычали вслед Холодильнику:
– Плыви, беленький, плыви!
Плыл он медленно и пел свою любимую песенку:
Я не чайник, я не будильник,
Я Дед-Морозу друг и брат.
Я знаменитый Холодильник –
Совершенный аппарат!
Захочу – и холодина
на подмогу выйдет мне.
И меня катает льдина
На серебряной спине.
И тут он почувствовал, что льдина-то тает – солнышко старается вовсю.
– Надо торопиться! – решил Холодильник. – Иначе опять попаду на дно. А это неинтересно. А новую льдину наморозить будет уже трудновато – устал как никак.
В этот самый момент пронёсся мимо него лёгкий белый корабль на подводных крыльях, корабль по имени «Метеор».
– Метеор! Метеор! – закричал Холодильник. – Возьми меня с собой! Я на барже лежал, прямо в воду упал, оказался на дне. Помоги, пожалуйста, мне!
Метеор был действительно красивее всех судов на реке Ангаре, и плавал быстрее всех, и гудел приятнее всех, но никогда не зазнавался, всегда был рад прийти на помощь товарищу.
Остановился он на минуту.
– Цепляйся, – говорит. – Да только побыстрее, а то мне неприлично опаздывать.
Холодильник поскорее прицепился к Метеору. И поплыли они так, что только пена вскипала позади. Холодильнику даже показалось, что они летят по небу – не зря же Метеор был на подводных крыльях!
Они пролетели стремглав мимо пароходика-задаваки.
И дети закричали:
– Большой Метеор везёт маленького! Большой Метеор везёт маленького! Смотрите! Смотрите!
И мама тоже закричала! И папа тоже закричал! И все вещи, хотя и молчали при людях, но тоже закричали, потому что только они увидели, что это не маленький Метеорик прицепился к большому Метеору, а их друг Холодильник живёхонький и совершенно здоровый!
И только не радовался пароходик-задавака, потому что радоваться было нечему: Метеор и быстрее его, и наряднее, и гудок у него мелодичнее.
«Зато у него нет такого чёрного-пречёрного дыма, как у меня», - успокоил себя пароходик и обдал и папу, и маму, и детей, и вещи такими чёрными клубами, что все стали неузнаваемыми, словно только что прилетели из Африки.
До самого Братска отмывали они сажу. А когда приплыли в Братск, изумились: на берегу в толпе встречающих стоял живой и невредимый их белый блестящий Холодильник и радостно махал им платочком.
КАК ХОЛОДИЛЬНИК СПАС ОЛЕНЁНКА
Однажды Холодильник гулял по лесу.
Была весна. Огромные толстенные льдины неслись по реке Ангаре, и каждая старалась обогнать другую, толкалась, лезла без очереди, хотя, честно говоря, спешить им было некуда – всё равно через день-другой пути они крошились, таяли, становились водой.
Да. Так вот, гулял Холодильник по лесу и увидел, что у самой воды стоит какой-то зверь. Сам большой, серый, а на голове – дерево растёт.
— Интересно узнать, – подумал Холодильник, – кто бы это мог
быть? На зайца – не похож. На волка – не похож!
А других зверей Холодильник ещё не знал.
Ты – кто? – спросил Холодильник у незнакомца.
Я – Олень.
Такой большой?
Такой большой.
Такой серый?
Такой серый.
С деревом на голове?
И вовсе не дерево, а рога.
А что такое рога?
Рога есть рога. Чтобы от врагов обороняться. Ка-а-ак стукну волка! Ты знаешь волка?
Знаю.
Ну, вот то-то! А сейчас уходи. Не мешай мне кричать и плакать. Уходи. А то неудобно при посторонних.
А почему ты плачешь?
Но Олень ничего не ответил. Только закричал так жалобно-жалобно...
И вдруг Холодильник услышал, что оттуда, с середины реки, кто-то отзывается протяжным плачем.
Всмотрелся Холодильник и увидел посреди грохочущих льдин островок небольшой, а на островке – маленький олень. Даже рогов у него пока ещё нет. И плачет он, плачет!
Как же там оказался маленький? – спросил Холодильник.
Не заметил я, – грустно сказал Олень, – как побежал он по льду. А лёд затрещал, тронулся... Хорошо ещё, что островок оказался посреди реки... Ах, что я буду теперь говорить его матери?!
И он, уже не стесняясь, заплакал.
Холодильник всегда расстраивался, когда видел чьи-либо слёзы. Ему и самому тогда хотелось зареветь. Но он не заревел, а сказал:
Может быть, его можно выручить?
Как? – грустно покачал рогами Олень. – По льдинам он не пройдёт. А плыть невозможно. Я попробовал, но бесполезно: только побили да поранили меня льдины. Еле на берег выбрался. А ведь он-то совсем-совсем ещё неопытный.
Но ведь нельзя же стоять сложа руки, – сказал Холодильник и подошёл к воде.
Эй! – закричал он. – Эй вы, льдины! Можете остановиться вы на минутку?
Зачем это? – сказала проплывающая мимо толстая важная льдина.
Не видишь, что ли?! Оленёнок на острове плачет, сюда перебраться не может.
А, что слёзы, – усмехнулась толстячка. – Слёзы – вода! Каплей больше, каплей меньше. Некогда мне, спешу... Пока...
И она неторопливо проплыла мимо. Глупая не знала даже, что всего-то через минуту её стукнет о каменный берег, и разобьётся она, и растает она, и тоже станет водой.
— Эй вы, – кричал Холодильник. – Неужели среди вас нет ни одной порядочной благородной льдины?!
Но на реке Ангаре стоял такой шум, что если даже среди тысяч льдин и оказалось несколько добрых и отзывчивых, то они ничего не услышали.
Вот видишь! – заплакал ещё сильнее Олень. – Вот видишь. Больше уже никто не сможет помочь моему Олешку. Никто на всём белом свете. Ах, какое несчастье!..
Ну, мы ещё посмотрим... Придержи-ка вот эту льдину, что к берегу течением прибило.
Олень придержал её копытом. А Холодильник заворчал:
— Ур-бур-ур! Ур-бур-ур!..
И льдина примерзла к берегу. Да так крепко примерзла – не оторвёшь!
Осторожно ступил Холодильник на неё, поймал другую, подтянул её и – Ур-бур-ур – приморозил.
А потом ещё одну,
и ещё одну,
и ещё одну,
и ещё одну,
и ещё одну, и стал расти через реку Ангару мостик.
Они так увлеклись работой, что не заметили, как надвинулась на них сердитая, огромная белая гора. Она подплыла тайком, да как ударит по мосту, да как оторвет его от берега!
— Беда, – сказал Холодильник. – Теперь нас далеко отнесёт. Что же делать?
Бросился тут Олень в холодную кипящую воду. К счастью, неглубоко оказалось, так он ногами упёрся в дно реки, а рогами в ледяной мостик. Прижал его к берегу, а сам еле-еле на ногах стоит. Льдины бьют его, царапают. А Холодильник – ур-бур-ур! — приморозил мостик к берегу, да ещё крепче прежнего.
Скоро мостик протянулся почти до середины реки. Сперва Холодильник с Оленем радовались, потом услышали, что льдины между собой говорят:
— Вот накопится нас побольше, да как ударим, да как поднажмём — и снесём неожиданную преграду.
И понял Холодильник, что спешить нужно, иначе всё пропало. И стал он беспрерывно работать – ур-бур-ур! И мост всё ближе к островку, всё ближе. Только ступили они на островок, как на реке Ангаре раздался треск – такой сильный, что лес на берегу ахнул. И разлетелся на кусочки ледяной мост.
Ох, как радовался Оленёночек! Как он прыгал!
А ведь до спасения пока ещё далеко было.
И снова стали они ловить и смораживать льдины. Одну, другую, третью.
Сперва Холодильник ступал на лёд. И если уж под ним мосток не трещал, тогда Олень с Оленёнком ступали. Так и шли они с берега на берег. И когда уж совсем близко было, сказал Холодильник:
— Прыгайте!
И прыгнул Оленёнок. И прыгнул Олень. А Холодильник прыгать-то не мог — слишком уж он тяжёл. Оторвало льдину, понесло, и сил у Холодильника уже не было — устал он очень. Он тихо лежал на боку, смотрел на лес, по которому вдоль берега бежали и бежали, не отставая ни на шаг от льдины, его новые друзья. Но что мог сделать Олень, если сам Холодильник не мог себе помочь.
А льдину начало крутить, вертеть, ударять о другие – и тогда у Холодильника закружилась голова, и стало ему плохо-плохо.
А когда он пришёл в себя, он лежал на берегу, куда вода вытолкала льдину. И чувствовал себя совсем слабым, разбитым и двигаться совсем не мог. А главное, не знал, куда идти.
Впервые в жизни стало Холодильнику не по себе. Что делать? Как быть?
Но вдруг из леса выбежал мокрый от усталости, потный Олень. И Оленёнок тоже. Увидели они своего друга, обрадовались. Повернулся Олень головой к лесу да как закричит:
— У-юду-юду-юду-я! У-юду-юду-юду-я!
И сбежались олени изо всей тайги. Подняли они осторожненько рогами Холодильник, положили его на спину самому большому и самому сильному и повезли. Звери бежали за ними и кричали «ура!», птицы летели над ними и кричали «ура!», а дети на улицах Братска просто рты раскрыли от удивления: ведь никто никогда раньше не видел, чтобы Холодильник ехал верхом на олене.
Спасибо, – сказал Олень Холодильнику, прощаясь. – Я никогда тебя не забуду.
И тебе спасибо, – сказал Холодильник. – И я тебя никогда не забуду.
Если я когда-нибудь понадоблюсь, позови вот так: «У-юду-юду-юду-я!» И я прибегу к тебе.
Так сказал Олень и вместе с другими ушёл домой – в дремучую тайгу.
Раньше было много кошек. Очень много. Если в доме, скажем, двадцать квартир — стало быть, в них жило двадцать кошек. А если квартир сто – и кошек все сто: чёрных, серых, рыжих, в пятнышках, в крапинку, гладких, пушистых, добрых, царапучих – всяких.
А теперь кошек меньше. Наверное, потому, что появились холодильники. Стоят они в укромном месте на кухне, мурлычут, совсем как коты, сказки рассказывают, по золотой цепи ходят, по электрической...
Но, скажу по правде, далеко не всякий холодильник может охотиться на волков, спасать в тайге оленей или путешествовать по рекам на льдине. Зато любой из них умеет творить маленькие чудеса: превращать воду в лёд, совсем как Дед Мороз, а сладкое молоко – в мороженое. И ещё все холодильники могут нежно мурлыкать. А если они ворчат слишком громко – это значит, у них плохое настроение, и тогда лучше всего вызвать мастера, чтобы он их настроил. Конечно же, я рассказал вам не все сказки, услышанные мной от белого друга, – у него есть истории на каждый день: как он принимал участие в празднике песен и получил первый приз за песенку «Мур-мур-мур», приведя в смущение всех окрестных котов, или как он помог ребятам устроить сверкающий и прекрасный каток во дворе в самый разгар лета, или как сохранил золотое яблочко, потерянное трёхлетней девочкой, и вручил его ей в день свадьбы. Я хотел уже начать записывать его новые рассказы, но Холодильник сказал:
— А что скажут дети? Подумают, что я хвастаюсь. А я очень скромный холодильник. Просто ужасно скучно подолгу стоять одному. Да ещё в углу.
Разноцветные сказки
В плоском сером домике с пёстрой крышей живут добрые волшебники. Фамилия у них одна – Карандаш, а имена разные – Красный, Оранжевый, Жёлтый, Зелёный, Голубой, Синий, Фиолетовый. И ещё есть Белый, и Чёрный, и даже Коричневый. И никто из них не старший, и никто из них не младший, потому что они — близнецы.
Всё свободное время они любят вспоминать разные истории, которые с ними приключились.
Они сидят за столом, на котором стоит самовар, и пьют чай с медовыми пряниками. Конечно, они могли бы иметь много пирожных и ещё больше мороженого, не говоря уже о конфетах, – ведь это им пара пустяков: чирк-чирк-чирк — и готово, но они очень скромны и о себе мало думают. Зато стоит кому-нибудь только крикнуть волшебное заклинание: «Карандаши, на помощь!» – как они тотчас прибегут, выручат тебя из беды.
И, должно быть, именно потому, что они волшебники, у них, скажу по совести, всё необычно. Вот мы с тобой постепенно растём: сперва были маленькие, потом побольше, потом ещё побольше, а потом – о-го-го! – станем, как мама и как папа, а может быть, даже и выше! А карандаши растут наоборот. В детстве они длинные и тощие, а затем становятся всё короче, и поэтому кажется, что они толстеют. А потом карандаши и вовсе становятся маленькими толстенькими старичками. А всё из-за того, что, когда они делают свои главные волшебные дела, их разноцветные сердечки не жалеют себя.
На моём письменном столе тоже стоит домик братьев-карандашей. И по вечерам они мне рассказывают, а вернее рисуют, всякие истории.
КРАСНАЯ СКАЗКА
Проснулся Витя утром в окно взглянул – и ахнул: город за ночь кто-то подменил. Дома стояли веселые, украшенные, довольные, улицы были чисто выметены, а люди ходили торжественные, словно они сегодня сами без напоминания, все до одного вымыли уши.
И кругом висели красные полотнища и флаги, и у каждого даже самого маленького мальчика, и у каждой даже самой-самой-самой маленькой девочки были в руках разноцветные флажки.
И вдруг Витя понял, что это праздник, и, значит, сегодня в детский сад нужно прийти с флажком.
– Мама! Сделай мне флажок. У всех флажки, а у меня нет.
– Но у меня не из чего сделать, – сказала мама. – Раньше ты не просил, а теперь вон все магазины закрыты.
– Мамочка, миленькая, давай поищем… Поищем, пожалуйста, а?..
И они нашли блестящий белый лоскуток. Шелковы. И флажок получился на славу – белый-белый, точно облака, плывущие над городом.
Но Коля Борисов, самый слабый и тощий из их старшей группы, закричал, едва Витя появился в детском саду:
– Смотрите, смотрите! Витька в плен сдается!
И хотя Витя был самым сильным в группе и, что там Коля, таких Колей сто мог поколотить, драться ему не захотелось, потому что это было бы несправедливо. Увидел он, что у всех синие, красные, желтые, зеленые флажки, а у него одного белый и заревел.
Но разве можно, чтобы в праздник, когда сем так весело, и гремят оркестры, и военные идут в начищенных сапогах, разве можно, чтоб кто-то плакал? И Клавдия Петровна – воспитательница – тихонечко сказала:
– Карандаши! На помощь!
И красный карандаш – как только он догадался, что именно его зовут – выскочил из коробки и побежал. Из Витиного дома он побежал по дворам. Побежал по улицам. Побежал по переулкам. И примчался прямо в детский сад номер сто двадцать четыре. Увидел он Витин белый флаг и сразу понял в чем дело. Провел он красным своим сердечком по белому лоскутку раз – и стал флажок розовым. Провел другой – и стал флажок алым, словно пламя костра. Провел карандаш сердечком в третий раз – и стал флажок расти, стал большим, таким, что Витя его уже еле в руках держал. Но Витя не зря был самым сильным в группе. И все посмотрели на него с уважением – как он флаг держит, и Клавдия Петровна посмотрела, и Коля Борисов, и все солдаты в начищенных сапогах.
КОРИЧНЕВАЯ СКАЗКА
Один паренёк по имени Антон очень любил рисовать. И днём, и поздним вечером он сидел над бумагой, и если б позволили, то даже ночью не давал бы покоя своим карандашам. Но ведь ночью даже папа спит, а позже папы — это известно всем — детям до шестнадцати лет ложиться запрещается. Так что хочешь не хочешь, а закрывай глаза.
Но вот что странно – хотел Антоша жёлтый дом нарисовать, а у него получался заяц. Как живой. Только жёлтый. Хотел Антоша море нарисовать, а у него получался... заяц. Как живой. Только синий. Что за напасть! Хотел Антоша кусты нарисовать, а получался... опять заяц. Как живой, но зелёный. Вот какая история. Ну, просто чудеса в решете!
Однажды решил Антоша нарисовать не дом, не море, не кусты. Зайца он решил нарисовать. А в сером плоском домике с разноцветной крышей остался один-единственный братец и тот коричневый. Что делать?
– А, – решил Антоша, – нарисую коричневого! Не всё ли равно?! Взял он большой, как полотенце, лист бумаги. Точка, точка – глаза заячьи, два кружочка – голова, и сам заяц, лапки крючком, ушки торчком — вот и всё.
И вдруг видит Антоша, что заяц ему подмигивает. Хитренько так. Потом – прыг! По полу поскакал да за окошко. А там начинался лес.
Бежит заяц по тропинке, скрывается от Антоши. И видит: серые зайчишки дерево окружили, молодую кору едят.
– Привет бледнолицым братьям! – закричал коричневый заяц. А те от испуга – врассыпную.
– Куда же вы, чудаки?! Не пугайтесь, я ведь заяц!
Тут один «бледнолицый брат» мордочку высунул из-за дерева и говорит:
– Не обманывай нас, хитрый зверь. Коричневых зайцев не бывает!
– А кто же я, по-твоему? Лапки у меня такие же?
– Такие же...
– А уши у меня такие же?
– Такие же...
– А хвост у меня такой же?
– Такой же...
– А мордочка у меня такая же?
– Такая же...
– Стало быть, я заяц?!
– Ничего не «стало быть»... Я серый, а ты коричневый. А коричневых зайцев в лесу не бывает. У кого хочешь спроси.
– Как же не бывает? А я-то?
– А ты и не заяц. Ты, должно быть, соболь!
Побежал коричневый заяц к соболю.
– Привет, братец соболь!
– Привет-привет! Только какой же я тебе братец!
– Да ведь ты коричневый и я коричневый. Стало быть, братья!
– Ничего не «стало быть»... А ты по деревьям прыгать умеешь?
И соболь побежал по стволу, как по земле, за ветку уцепился, качается, довольнёхонек.
– Так я не могу, – сказал коричневый заяц.
– А шишки ты щёлкать умеешь? – спросил соболь, сорвал с ветки
кедровую шишку и стал щёлкать орешки, только облизывается – вкусно!
– Так я не могу, – сказал коричневый заяц, и у него слюнки потекли.
– А мышей ты ловить можешь? – захохотал соболь, бросился с ветки вниз на землю, догнал мышь, пробегавшую мимо, лапой её прижал к земле.
– Так я не могу, – испугался коричневый заяц.
– Ха-ха! – сказал соболь. – И потом, какой у тебя хвост? Тьфу, а не хвост! Коротышка, капелька, едва видно. А у меня длинный, пушистый... Нет, ты не соболь. Может быть, ты маленький медведь?
Побежал коричневый заяц к медведю.
— Привет, братец медведь!
— Хм... Брр... Братец... Да тебя и не видать над травой... Братец...
— Но и я коричневый, и ты коричневый...
— Ну и что?
— У меня хвост короткий и у тебя хвост короткий...
— Ну и что? У тебя вот уши длинные, а у меня нет. А когти у меня вон какие, а у тебя нет. А мёд ты из дупла добывал?.. А рыбу лапой ловил?.. То-то!
На небе тут что-то загремело, прокатилось, и припустил дождь, да какой! Деревья поскорее расправили свои веточки, чтобы каждый листик воды напился. Трава и та старалась приподняться как можно выше, чтобы не пропустить ни одной капельки. А медведь спрятался под густым кедром, чтобы не простудиться и не схватить насморк. А коричневый заяц остался на тропе — он ведь не знал ещё, что такое дождь. Промок он, смыл с него ливень следы карандаша, чуть заметны линеечки.
— Ха-ха! – сказал медведь, высунув нос из-под ветвей. – Да ты – заяц! Обыкновенный белый заяц, вот ты кто!
Обрадовался заяц и побежал на поляну к бледнолицым братьям.
— Берегись, – сказал ему тот самый зайчишка, с которым он только что разговаривал. – Берегись! Здесь бегает страшный зверь: уши – во! глазищи – во! ноги – во! Ужас!
Бывший коричневый заяц улыбнулся и ничего не ответил.
ОРАНЖЕВАЯ СКАЗКА
Была осень, и небо было серым, и без конца шел серый мелкий дождь. И все деревья облетели, и все птицы улетели туда, где жарко, и по утрам приходил мороз, леденил растёкшиеся по земле дождинки, и становилось скользко. И люди говорили:
– Ах, это ненастье! Уже надоело! Хоть бы скорее зима!
А девочке Лине совсем не хотелось зимы, потому что она была тяжело больна и ей нужно было много солнца, и много свежего, тёплого воздуха, и много зелёных листочков.
Но за окном стояла берёзка с голыми темными ветками, и небо было серым, и без конца шел серый мелкий дождь.
– Если бы мне один всего апельсин, – говорила Лина маме, – я бы сразу здоровая стала и пошла бы гулять во поля, во луга.
И отец ходил по магазинам и писал всякие письма друзьям в дальние города, но ни в магазинах, ни у друзей не было круглого и оранжевого, как солнышко, целебного апельсина.
– Потерпи, доченька, – говорила мама. – Вот лето придёт…
А до лета было так далеко!
– Нет, – повернулся в своём домике Оранжевый карандаш. – Неужели мы ничем не можем помочь?
– Ничем, – вздохнул Зелёный. – Вот если бы в нашем северном городе росло хоть одно апельсиновое дерево…
– А может быть, ты помнишь, какие на нем листья растут? – спросил Оранжевый.
– Не помню. Я ведь ни разу не был на юге.
– А я знаю, – сказал Синий. – Когда в последний раз я рисовал море – там, на берегу, среди золотого песка и высоких пальм росло апельсиновое дерево… И листья у него… Да я лучше нарисую.
И он стал рисовать листок.
– Ха-ха! – закричал Зеленый братец. – Синий листок! Братцы, вы видели? – Синий листок! Да… такого… никогда… ни за что… нигде… ни при каких обстоятельствах не было, нет и быть не может!
– А ты попробуй нарисуй такой же, – спокойно сказал ему Красный братец.
– И нарисую. – Он чуть-чуть повёл сердечком по бумаге – и получилось…
– Настоящий листок! Настоящий листок! – зашумели все. – Чёрный братец, а чёрный братец, сделай так, чтобы ночь наступила.
– Нельзя! Ещё только раннее утро, день едва начался.
– И всё-таки сделай…
Как удивились и тёти, и дяди, и девочки, и мальчики, и даже всё знающие, всё ведающие дедушки и бабушки, когда вдруг среди сера дня наступила ночь. Стало темно, ну ничегошеньки не видно. Даже кошки, которые, как известно, неплохо видят в темноте, боялись высунуть на улицу нос, чтобы не заблудиться! Вот так постарался Чёрный карандаш.
А потом опять был серый день, и небо было серым, и без конца шёл серый мелкий дождь. Но прямо посреди города, прямо посреди двора появилось необычайное дерево: ствол у него был, как у берёзки, белый с чёрными чёрточками, зато листья были густо-зелёные, тугие совсем как у настоящего апельсинового дерева. Но главное, среди ветвей светился и сверкал один-единственный, но необыкновенно большой апельсин – всем апельсинам апельсин! И так вкусно от него пахло, и такой он был весь-весь оранжевый, что остановился серый дождик, и растаял гололёд, и раздвинулись серые тучи на небе, и появилось доброе и оранжевое, как апельсин, солнце.
А люди любовались солнышком, что выросло на берёзке, и говорили:
– Нет, зима, ты не торопись… Не торопись…
ЖЕЛТАЯ СКАЗКА
Сильный ветер оторвал от берега большую льдину и унёс её далеко в океан. А на льдине осталось пятеро рыбаков.
Когда льдина отошла от берега – она была белой, потому что над океаном горел короткий полярный день. А потом она стала фиолетовой, потому что наступили сумерки, а потом – чёрной, как дно рыбацкого котелка, потому что пришла ночь.
В посёлке на берегу спали люди, спали самолёты, укрытые на ночь брезентовыми чехлами. Их привязали к земле крепкими стальными тросами – чтобы ветер не унёс их в океан. И большие вертолёты тоже спали. А малыш-вертолёт смотрел на них и думал: «Эти старшие такие гордые, будто знают какую-то необыкновенную тайну».
И он решил ночью, пока все спят, подняться в воздух и пролететь над тайгой, над Ледовитым океаном, прямо к Северному полюсу.
Только поднялся он к облакам, как услышал, что по радио передают тревожную весть: от берега оторвало льдину, а на ней люди.
– Лечу на помощь! – просигнализировал малыш-вертолёт, опустился пониже, чтобы лучше видеть, и помчался вперёд, рассекая ветер и мрак. Ему было страшно: сверху свистело, и ухало, и швыряло в него чёрным снегом чёрное небо, внизу гудел, обдавая его колючими чёрными брызгами Ледовитый океан.
Люди на льдине услышали гул над головой.
– Костёр! Костёр разжигай! – скомандовал старший из них. – Нас ищут!
Они разломали нарты – ты ведь знаешь, что так называются лёгкие длинные северные сани, в которые запрягают оленей и собак. Нашли рыбаки обломки своей лодки и тоже бросили их в костёр.
Но поджечь костёр было нечем.
А вертолёт летал над льдинами и с грустью думал:
«Неужели я их не найду?! Ведь пока прилетят взрослые вертолёты, люди могут замёрзнуть».
Но он был совсем маленьким, а значит… А значит, как и все малыши, очень любил цветные карандаши, коробка которых сиротливо лежала сейчас в сумке лётчика. Лётчик рисует ими на карте длинные цветные линии, те самые, что показывают, куда лететь. Ведь штурманы на то и нужны, чтобы вертолёты и самолёты знали, куда лететь, и нигде не заблудились. К счастью, сумка была в кабине. Вспомнил вертолётик волшебные слова и закричал:
– «Карандаши! На помощь!»
Выкатился из коробки Жёлтый карандаш, его сердечко вспыхнуло так ярко, что осветило бесконечные снега, и чёрный океан, плюющийся студёными волнами, и одинокую льдину внизу. Вертолётик увидал людей – они радостно махали руками. И собак – они лаяли, подняв кверху морды. Но ещё увидел он, что вода вот-вот затопит льдину.
«Как же сесть?» – подумал вертолётик.
Тут Жёлтый карандаш вылетел из кабины и, оставляя сверкающий след в тёмном небе, ринулся вниз и поджёг костёр. Вспыхнул огонь – такой сильный, что всё вдруг стало жёлтым. И вертолётик легко опустился на маленькую тонущую площадку.
Обрадовались рыбаки, схватили рюкзаки и собак – и вот они уже в кабине. Уже лететь можно. А вертолётик всё искал среди догорающих головешек Жёлтого братца. Но его нигде не было. Он сгорел.
Поднялся малыш-вертолёт в воздух, сделал прощальный круг над льдиной, а из глубины костра вырвался, как бы прощаясь с ним, длинный, жёлтый язык огня. Вырвался и погас. А вертолётик полетел к берегу.
Теперь он знал главную тайну взрослых: если спасаешь друга, себя не жалей.
ЗЕЛЁНАЯ СКАЗКА
Бегемот был очень ленив.
Собственно, сперва он был таким же, как и все его сородичи – бегемот, как бегемот, ничего особенного. Но потом кто-то подарил ему зелёный карандаш.
Как этот карандаш оказался в глухих местах, далеко от городов, я до сих пор так и не узнал – то ли обезьяна, сбежавшая из зоопарка, прихватила его с собой, то ли птица, возвращаясь на зиму из холодных стран на юг, принесла бегемоту подарок на день рождения, но только карандаш оказался не простым, а волшебным. Захочется тебе, скажем, с лягушкой поразговаривать – нарисуй зеленую и болтайте хоть три дня. Захочется тебе, скажем травки свежей и вкусной – нарисуй её карандашом – и вот она уже растёт на кочке: ешь не хочу!
С тех пор и обленился бегемот.
Лежит себе в болоте. С места не двинется. Дремлет. Толстеет. Решил слона обогнать по весу. Есть захотел – достал карандашик: чирк-чирк – и готово, кушай на здоровье.
И вдруг карандаш пропал. Мне так кажется, что он, попросту, сбежал от лежебоки. Но, может быть, и потерялся: карандаш-то невелик, а болото – вон какое!
Искал его бегемот день, искал второй, третий искал – как в воду канул волшебный карандаш.
«Может, я его случайно проглотил?!» – подумал бегемот и так заревел, что у всех крокодилов в Африке на глазах слёзы выступили.
И вот уже вторую неделю не есть бегемот – рядом травы нет, а двинуться с места не может: сил не хватает – пока искал карандаш, и вовсе ослабел.
Если у тебя есть коробка карандашей, ты уж, пожалуйста, скажи Зелёному братцу: пусть отправляется прямо-прямо на юг, в самое большое болото, да нарисуй для бегемота хоть немного травки: надо же подкрепиться толстяку. Да не забудь сказать, что это – в последний раз. Пусть ищет себе пищу сам. Не маленький!
ГОЛУБАЯ СКАЗКА
В большом гараже, где проживали сверкающие стеклом красавцы автобусы, жил малыш Уазик. Он тоже был автобусом, только маленьким – десять пассажиров всего могло поместиться на его мягких удобных сиденьях. Он любил лететь по прямым улицам города, пофыркивая от удовольствия, а светофоры подмигивали ему своими разноцветными глазами и так любили малыша, что едва он подъезжал поближе, – открывали ему только зелёный свет. Но больше всего любил Уазик отправляться по длинному гладкому шоссе за город. Дорога взлетала к небу, падала вниз, и у малыша Уазика дух захватывало от удовольствия. А потом подъезжал он к берегу реки, останавливался на тихой таёжной поляне, и пока его пассажиры бегали по лесу и загорали на солнце, Уазик успевал собрать большой букет, чтобы подарить его вечером маме.
Однажды в выходной день он решил погулять в лесу один. Ведь и автобусу порой хочется побыть одному, искупаться в реке, позагорать на солнышке и поваляться на пахучей лесной траве.
– Ты только оденься как полагается, – сказала мама, – не то и простудиться можно, ведь ещё не лето, а только поздняя весна.
– Жарко, – сказал Уазик. – Вон солнышко-то какое крепкое да жаркое. Такое жаркое, что просто уф!
И оставил он свой голубой комбинезон.
И отправился в тайгу по знакомой дороге – с горки на горку, с горки на горку. Теперь, когда не было пассажиров и шофёра и никто не отвлекал его разговорами, он мог вдоволь насмотреться на белый свет. Правда, его всегда удивляло: почему это взрослые называют всё, что видят вокруг, белым светом? Какой же он белый, когда в нём текут синие реки, шумят зелёные деревья, светит жёлтое солнце, лежат серые дороги, и куда ни погляди – голубое небо?..
И тут он увидел, что от большого шоссе отходит вправо мягкая лесная дорога, которой он раньше не замечал. «Интересно!» – подумал Уазик и повернул вправо.
Вот это был лес, так лес! Настоящая глухая тайга: тёмные, заросшие мхом деревья были похожи на неподвижных зелёнобородых стариков, а поляны усыпаны цветами так густо, что даже было видно, как поднимается к небу прозрачными столбами вкусный медовый запах.
А дорога всё разделялась – на две, снова на две и снова на две. Уазик сворачивал то влево, то вправо, а на душе было радостно, хотелось петь. Сочинять он не умел, и получалось у него поэтому не совсем складно:
Вокруг леса, трава, роса. –
Какая красота!
Летят четыре колеса,
Тра-та, та-та, та-та!
С неба упала капелька прямо на лоб Уазику, но он не обратил на это внимания. Через минуту в лесу стало темно, тучи закрыли небо, на солнце подул холодный ветер, и оно, боясь остыть и стать чёрным, как сковородка, укатилось за гору. И пошёл снег.
Да. В тайге бывает такое – уж весна приказала цветам раскрывать свои бутоны, уже травы поднялись, и высохли последние лужи, а зима нет-нет да и напомнит о себе. Ненадолго, конечно. Завтра будет снова солнце… И, чтобы согреть себя, Уазик переменил песенку:
Пусть всегда будет солнце!
Пусть всегда будет небо!
Но солнце, как я уже говорил, спряталось за гору, а неба не было видно за чёрными тучами, из которых то валил снег, то хлестал крупный и больно бьющий по спине град.
Уазик развернулся на полянке, где устроился было отдыхать, и отправился домой.
Но не тут-то было. Тайга не хотела выпускать малыша. Ветер швырял в него пригоршни снега и града, пронизывал его насквозь. Вот когда он вспомнил о своем голубом комбинезоне! И снова одна дорога переходила в другую, а которая из них ведёт к знакомому шоссе – Уазик не знал.
И вдруг он услышал, что у самой дороги кто-то плачет, и увидел мальчишку, который растирал на посиневших щеках слёзы.
– Ты что? – спросил Уазик.
– Что-что?! – передразнил его мальчишка. – Не видишь: заблудился!
– Н-да… Дела, брат! Я, понимаешь, тоже…
– И ты заблудился? Разве так бывает, чтобы автобус заблудился?
– В жизни всякое бывает… Весна вон, а с неба снег идёт. Разве же это справедливо?
– Несправедливо! – согласился мальчишка. – Ну что, пойдём вместе.
– Совсем я заколел без своего голубого комбинезона. Нет ли у тебя голубого карандаша?
– Есть. Да только что в нём толку?
– Не говори, толк есть. Ты разве ничего не слышал о волшебных карандашах?
– Нет…
– А ну-ка: карандаши! На помощь!
– Пожалуйста! Карандаши, на помощь! Ну, и что толку-то?
Из кармана мальчишки выпал карандаш, побежал по земле, запрыгнул на ступеньку Уазика, и давай красить и грудь его, и спину. Минуты не прошло, а малыш был уже одет в новенький голубой и тёплый-тёплый комбинезон; даже лучше того, что остался в гараже.
– А небо он может нарисовать? – задумавшись о чём-то, спросил мальчишка.
– Конечно, может. Только зачем?
Но мальчишка уже закричал:
– Карандаши! На помощь!
И порыв ветра подхватил голубой карандаш, поднял его высоко над соснами и над горами прямо к чёрным, клубящимся тучам.
Тучи стали бледнеть, голубеть и вскоре уже не отличались по цвету от ясного голубого неба. Растаяли – и всё. И солнце снова выглянуло из-за горы. И ветер смолк.
И маленький автобус, и маленький мальчишка огляделись и узнали дорогу, потому что, когда светло, так лучше все можно разглядеть. И помчались они к городу, и пели песенку, которую сочиняли тут же. Она тоже была не очень складная, зато радости в ней было хоть отбавляй!
Мы проплутали три часа, –
Левей, левей руля!
Летят четыре колеса,
Тра-ля, ля-ля, ля-ля!
СИНЯЯ СКАЗКА
Ты знаешь какого цвета пустыня? Она совершенно желтая. И пустая – потому и называется пустыней. А людям хочется, чтобы не желтый песок лежал, куда ни посмотри, а чтобы она была зеленой, чтобы сады шумели в ней. И птицы насвистывали «чижик-пыжик, где ты был?» И чтобы солнце не зря жгло землю, а выращивало абрикосы и апельсины, ананасы и айву, и многие еще фрукты, и овощи, и ягоды, которые начинаются ведь не только на «а», но и на все другие буквы – на «б» – брюква, на «в» – вишня, на «г» – груша, на «д» – дыня, на «е» – ежевика. И на все другие буквы тоже нашлось бы что-нибудь, да долго перечислять, разве что ничего не растет на твердый знак – «ъ» и на мягкий знак – «ь». Вот какой вкусной может стать пустыня, если люди приведут в нее воду.
И вот они работали, рыли канал в песках, а чтобы люди не страдали от жажды – знаешь, что такое жажда? Это когда пить так хочется, что просто терпения никакого нет! – им привозили воду в железных цистернах издалека.
Цистерна – большая длинная железная бочка, лежит на машине. А в кабине сидит шофёр Дядя Володя. Его так в шутку называли «Дядя Володя», а на самом деле он был совсем молодой.
Однажды он поехал на грузовике за водой через пустыню. И вдруг машина – чих-пых – остановилась. Что там случилось с мотором? Достал Дядя Володя инструмент, открыл капот – час возился, два, три часа, а мотор молчит. А кругом только жара и только песок. Налево – песок, направо – песок, прямо – песок, и позади – песок. Кругом все одинаковое, желтое и раскаленное.
Сам поехал за водой и сам остался без воды!
И когда уже совсем нечем было дышать и пересохло во рту, в нем стало жечь так, словно разжевал перец из супа. Вспомнил Дядя Володя как в детстве добывал воду: взял карандашик, провел линию – вот тебе и река.
И так ему ясно его детский карандашик представился – синенький такой, блестящий, что словно наяву его увидел. Глянь, а карандашик тут он – в самом деле стоит рядом, знаки делает – не робей, мол!
Побежал карандашик по пустыне, а за ним остался синий неширокий след. Потрогал его Дядя Володя и обрадовался. Обрадовался потому, что это была вода. А карандашик все бежит, все бежит… А след все шире. И уже ручеек течет по пустыне, потом речонка, потом – речка, потом – река. Напился вдоволь Дядя Володя, грузовичок свой быстро наладил, напоил его и поехал вдоль реки – товарищей своих обрадовать.
Нет, что ни говорите, а синий цвет – это очень хорошо!
ФИОЛЕТОВАЯ СКАЗКА
У лесничего была красавица дочь – косы, как солнце, глаза – как небо, руки – как ласковый ветерок. Каждый день рассказывал ей лесничий по сказке, и выросла девушка очень задумчивой. А всё потому, что верила она в то, что лес – не просто лес, а заколдованные злыми волшебниками богатыри, которые пытались похитить юную царевну. Все у нее перепуталось – где сказка, где правда, и ждала она, что придёт добрый волшебник, коснётся её чародейской палочкой или невиданным цветком, и станет она царевной. И старые кедры превратятся в юных усачей, и могучие сосны станут несметной ратью, и никакая злая сила не сможет больше приносить людям вреда. И ещё мечтала она, что сказочный принц прискачет к их избушке верхом, махнёт шарфом шёлковым, разметёт всех врагов и возьмёт её в жёны.
А неподалёку в глухой лесной деревушке жил пастух – весёлый парень, бесшабашный и озорной. А песни пел он такие, что даже птицы замолкали, чтобы словечка не пропустить.
Идёт он, бывало, по лесу – зайца пугнёт, ворону передразнит, с медведем шутя поборется. Гонит коров с поляны на поляну, песни поёт:
Что ты, солнышко, задумчиво?
Ты туман осенний выпило,
по лесным полянам звёздочки
золотистые рассыпало.
Я б собрал их под берёзами,
я собрал бы их под соснами,
но дарить покуда некому
золотые звёзды росные.
Как-то раз отбился от стада пятнистый рыжий телёнок. Всё в чащу да в чащу бежит. А пастух за ним. Вдруг тропа в глухомани, откуда бы ей взяться? Побежал по ней пастух и видит: девушка стоит, телёнка гладит – косы у неё, как солнце, глаза – как небо, а сарафан на ней, что лесная поляна, каких только цветов на нём нет! Гладит она теленка, приговаривает:
– Как же ты, маленький, один по лесу-то бегаешь? А волки? Они, брат, не дремлют!
Тут пастух и вышел из-за кустов. Увидела его дочь лесничего, лицо руками закрыла – точно тучка на небо набежала – да в избу.
– Куда же ты, красавица? Слово хоть скажи! – взмолился пастух.
Ни слова в ответ, ни полслова.
Загорюнился пастух да ушёл прочь. А телёнок за ним бежит, головой трётся, словно вину свою чует.
Изменился с той поры парень, лес его не узнаёт, звери и птицы его не узнают, жители деревенские не узнают, словно подменили его.
Вот как-то утром погнал он стадо из деревни, да решил всё же сбегать к избе лесничего. Забежал домой карандашик взять: «Если не увижу красавицу, – думает, – записочку ей напишу». А младший братишка как раз картинку какую-то рисовал, цветными карандашами раскрашивал.
– Ладно, – сказал он,– бери хоть жёлтый, другие нужны мне.
Пошёл пастух по лесу, погнал стадо как всегда – с поляны по поляну. И где он идёт – берёзки желтеют.
«Ранняя осень нынче, – думает пастух, – вон уже и берёзки тронула».
Оставил он стадо на поляне да бегом к лесной избушке.
– Девица-красавица, покажись!
А дочь лесника в щёлку поглядывает, молчит. «Опять этот пастух! – думает с досадой. – Нет, чтобы волшебник, или принц сказочный!» Постоял-постоял пастух, достал из кармана бумаги листок да жёлтый карандаш и написал записку:
Была дорога коротка,
хоть шёл я издалече.
Неужто, дочка лесника,
не рада нашей встрече?
И ушёл к своему стаду.
Назавтра взял он у брата красный карандаш. Гонит стадо с поляны на поляну. С зайцем не шутит, с медведем не борется, птицам не подпевает. Глядит кругом – краснеет лес. Осинка стала багровой. Кисти рябины созрели.
«Ранняя нынче осень, – думает пастух. – Вон уж и красный огонь по лесу пошёл».
Оставил он стадо да бегом к лесной избушке.
– Девица-красавица, покажись!
А дочь лесника в щёлку смотрит, опять ей не нравится, что пастух пришёл, а не принц заморский.
Постоял-постоял пастух, достал из кармана листок бумаги да красный карандаш и написал записку:
Со мной болтают облака,
и лес, и луг, и речка.
Неужто, дочка лесника,
не вымолвишь словечка?
И ушёл он к своему стаду.
На третий день попросил он у братишки голубой карандаш.
Вышел за порог, а с неба, хоть и не было на нём ни одной тучки, голубой снег посыпался.
Стадо выгонять бесполезно, закончилось длинное пастухово лето – от первой травы до первого снега гонял он бурёнок по лесным полянам, чтоб ели побольше, чтоб молока в дома приносили много. А теперь вот – и всё. Зима на дворе.
И отправился пастух к лесной избушке.
– Девица-красавица, покажись!
А дочь лесника в щёлку смотрит, удивляется, что осени ещё, как полагается, не было, а вот тебе и зима пришла. А выходить ей к пастуху очень уж не хочется. Много ли радости-то?
Постоял-постоял пастух, достал из кармана листок бумаги да карандаш голубой и написал записку:
Есть сердце даже у пенька.
Зима пришла не в шутку.
Неужто, дочка лесника,
не выйдешь на минутку?
И ушёл он в свою деревню.
В четвёртый раз взял он карандаш сиреневый. Отправился в лес и всё удивлялся – полдня проходил, а в небе всё заря висит сиреневая, солнце словно и выглянуть боится на небо.
Подошёл он к избушке лесника, позвал-позвал красавицу. И понял, что никогда она к нему не выйдет. Не стал он на этот раз записку писать.
– Ах, карандаш-карандаш, – вздохнул он. – Не сгодишься ты мне. Нет, не сгодишься.
Пошел он прочь по глубокому снегу, а карандаши разломал на мелкие кусочки да бросил их наземь.
Взглянула дочь лесника, чтобы убедиться, что ушёл пастух навсегда, выглянула да ахнула: прямо из высоченных сугробов прорастали и тянулись к небу тёмные стволы, вот на них зазеленели листочки, а ещё через минуту каждая веточка покрылась прекрасными фиолетовыми кистями сирени. Шумели сиреневые кусты на ветру, запах от них растекался по сиреневому снегу.
И поняла красавица, что пастух и был тем волшебником, которого ждала она всю жизнь. И побежала она по снегам, ступая след в след за пастухом. Но сильный ветер ударил ладонью своей по сугробам, поднял их в воздух, засыпал следы пастуха.
До самой ночи плакала дочь лесничего.
До самой ночи не всходило солнце на небо.
До самой ночи висела на небе фиолетовая заря.