Сергеев М. Д. / Произведения
1. Обязанность быть откровенным
Есть стихи, которые входят в наше сердце, в жизнь нашу неприметно – как воздух, как небо, как шелест осенних листьев. Кажется, что знали мы их всегда, и всегда удивлялись: какое это чудо – негромко, а оглушает; просто, а тревожит; неторопливо, а летит!
Войди в мой мир
и ты его полюбишь:
Он полон той особой тишины,
Когда видны невидимые глуби
И шорох и неслышные слышны.
И если ты
уловишь отзвук смеха
Иль отзвук боли в лиственной глуши,
То – жизнь моя откликнулась, как эхо,
На зов чужой,
но пристальной души.
Да, есть мир поэзии, который сам врывается в тебя – суетный, громкий, требовательный, модный, трубный. Есть мир, в который нужно войти, и тогда откроются тебе секреты «пристальной души», умеющей видеть и слышать то, что сокрыто от поверхностного взгляда. И – парадокс – мир этот, оказывается, не менее громок, требователен, современен, чем мир поэзии трибуны и телевидения.
Сорок лет назад в Новосибирске вышел первый тоненький сборничек стихов Елизаветы Стюарт для детей, назывался он «Книжка про нас». Четыре десятилетия появляются на прилавках книжных магазинов Сибири добрые и чистые стихи для малышей, для школьников, мгновенно разлетаются, потому что это – и в самом деле «про нас» – про ребячью жизнь, дела, заботы, проказы. Но за рассказом «про нас» ненавязчиво, но четко проступает рассказ о большой стране, о войне и мире, о счастье быть тружеником и творцом. Сперва в память твою врезаются веселые, точные строки – просто на зависть:
Рыбкам выпрыгнуть на воздух
Все равно, что нам нырнуть!
Или:
Звенят весь день кузнечики
В горячих волнах света –
Они с утра до вечера
Подпиливают лето.
Или:
То ли там листок под осиною,
То ли там грибок-подосиновик...
Но потом в пейзаж входят люди труда – маляры и пекари, пасечники и крановщики, и дворник орудует брандспойтом, как могучий волшебник, а волшебная палочка дирижера заставляет гул барабана превратить в раскаты грома, а вовнутрь флейты запрятать поющего соловья. Казалось бы, взрослые герои вытеснили ребенка, но нет, он не читатель-наблюдатель, он – главный герой сложного мира, созданного поэтом, он подрастает и постигает главное: человек в мире – боец.
И тогда появляется у Елизаветы Стюарт, может быть, самое сильное стихотворение, которое так и называется «Подрастают герои».
...Читает мальчишка книгу о рыцарях, о мушкетерах, которые на каждом шагу затевают дуэли, о кораблях с растрепанными парусами, где –
На исходе продукты,
Мало рома в бочонке...
В сон, как в тихую бухту,
Уплывает мальчонка.
Убаюкала небыль
Про чужие напасти,
Про туманное небо,
Про случайное счастье...
Отчего же мальчишку
Сон сегодня не клонит?
Зачитался он книжкой
О борьбе в Краснодоне.
Жизни правда большая
Прямо в сердце стучится,
И мальчишка мужает
От страницы к странице...
«Правда жизни большая» – вот кредо поэта Елизаветы Стюарт: в лирической миниатюре или в публицистическом монологе, в песенке для детсадовца и в философском сонете – мера поэзии Елизаветы Стюарт – правда.
«Пристальная душа» ее не может быть спокойной, когда рядом есть человек, которому нужна помощь. Кто из нас, начинающих в Сибири в пятидесятые годы и после работать в области детской поэзии, не ощутил этой «пристальной души» Елизаветы Константиновны – сердечные, доброжелательные письма-рецензии, материнское слово напутствия на семинарах молодых писателей, создание новосибирского альманаха «Золотые искорки» (вместе с Глебом Пушкаревым), прямое заступничество перед несправедливым и тенденциозным критическим выпадом...
В коллективной книге «Писатели о себе», изданной в Новосибирске в 1973 году, Елизавета Стюарт говорит:
«Думаю, что любой художник, независимо от масштаба и характера способностей, лишь в своем творчестве имеет не только право, но и обязан быть откровенным...» Обязан быть откровенным! И не иначе!
2. В туеске трепещет ветер
В один из летних месяцев 1957 года Новосибирск вдруг заговорил на веселом наречии детских считалок, загадок и присказок. Рабочие и учителя, инженеры и библиотекари начали рассуждать о специфике детской литературы за вечерним чаем, радио звонкоголосо разносило над площадями и улицами возвышенное завывание юных авторов, клубы были переполнены – еще бы: крупнейшие советские литераторы, чьи имена были известны взрослым людям 1957 года с их собственного детства, выходили на сцену с племенем молодым и незнакомым в обнимку.
Это была одна из первых акций только что родившегося Союза писателей России, и мы, съехавшиеся со всех концов Сибири на первое большое совещание по детской литературе, весело чирикали свои первые строки из первых книг.
У прозаиков все было фундаментальней. Там уже был «открыт» Г. Михасенко, там уже у всех на устах была веселая сказка Ю. Магалифа о тряпичной обезьянке «Жаконе».
И все же открытия были и у нас. Были серьезные стихи о Сибири, о войне и мальчишках, ушедших на фронт со школьной скамьи, были задиристые строки Георгия Граубина и родниковые строки Тимофея Белозерова.
Тогда у Тимофея вышла первая книга, называлась она «На нашей реке», и название это было неслучайным.
За пять лет до появления первой своей книги закончил Тимофей Белозеров Омское речное училище, был мастером механического цеха, журналистом, снова речником. А до учебы – и железнодорожные пути чистил, и лесозаготовителем был, и художнику помогал, постигая первые азы искусства. И от всего этого богатства биографии главным в душе его осталась река: «На нашей реке» жили умелые и добрые люди, и сама река – пока еще она не была ни огромной Обью, ни полноводным Енисеем – была родниковой, чистой, пронизанной солнцем. И если где-то еще путь ей загораживали камни неточных рифм, осока неточных слов, незавершенных художественных образов – это не было большой бедой: в первых стихах Тимофея Белозерова чувствовалась подлинно есенинская любовь к природе и, в первую очередь, – к реке.
Вот и теперь, в одной из только что вышедших книг Тимофея Белозерова читаю стихи его, идущие от есенинской чистоты и опоэтизированной повседневности, и удивляюсь, как смог Тимофей на долгие годы сохранить естественность тона, подлинность взгляда; как мода, которая способна все сминать, не врезалась в его поэтическую работу:
Запах вешнего талого снега
Сквозь оконные стекла проник.
Вон с повети съезжает телега,
Машет дверцей порожний сенник,
На крыльце отдыхает лопата,
У плетня обогрело ботву,
И визжат, и визжат поросята
В золотом от соломы хлеву...
В книгах Тимофея Белозерова есть и более яркие строки, и неожиданные находки, «грузовик с озерками на стеклах кабины», «как воробушек, копыто дрожит в руке у кузнеца», «рыщет-свищет ветер вешний, ищет ветку на свирель», но в стихотворении «Весна» так чиста интонация, так завораживающе просто повествование. И если надо было бы привести некий эталон патриотического стихотворения, я бы выбрал его у Тимофея Белозерова, оно короткое, всего четыре строки:
Сколько солнца в горах и простора!
Так и хочется варежки снять
И к теплу, на плечо косогора,
Деревеньку родную поднять...
3. Самый главный класс страны
О Георгии Граубине нередко говорят как о детском писателе, умеющем весело рассказать о самых серьезных вещах – о труде, о людях простых и сложных профессий, умеющем превратить в сказку любой обыденный факт: дождь в тайге, дым над избой, столбы, бегущие вдоль дорог, молоко в стакане, – все у него одушевлено, живет, говорит, действует. Да, поэт умеет из шутки-прибаутки, из сказки-присказки извлечь важную для юного читателя истину, заставить его посмеяться, а стало быть, и расстаться с «ленительным» падежом или с игрой в «начальники», но он умеет и тонко, сердечно, чисто рассказать о тайге, о ее четырех наполненных необычной жизнью этажах, о лосе, пьющем воду из шумной речушки, о муравьях-работягах, что «голенасты, проворны, в черных фартуках все», о том, как в лесу проходит «банный день», да и здесь есть теплая улыбка, и, порой, гротеск или столь неожиданное сравнение, что вызовет у юного читателя смех, но все же главное в стихотворениях о природе – их светлая элегичность, пронизывающая строки доброта:
От сырости ежится цапля,
Нахохлились кряквы, тихи.
Дрожит изумрудная капля
В зеленой ладошке ольхи.
Идёшь в предрассветном тумане.
Как будто плывешь в молоке.
Парно, как в натопленной бане,
Курно, как на верхнем полке.
В лесу на валун запотевший
Присядешь, устав от ходьбы,
И слышишь, как в листьях сопревших
Во сне шевелятся грибы.
Как бьется, запутавшись в сучьях,
И тонко гудит мотылек.
Дрожит муравьиная куча
От топота маленьких ног...
И все же мне хочется вспомнить еще одну грань дарования Георгия Граубина, о которой почти не упоминают в статьях и рецензиях, посвященных его книгам – о гражданственности его творчества, о теме труда, о теме рабочего класса. Думается, что сейчас важно поговорить об этом.
Поэт начинает издалека, с истории наших фамилий, свой разговор о труде:
Кем был твой прадед на Руси,
Свою фамилию спроси.
Есть в каждом классе Кузнецов.
Кто прадед Кузнецова?
Он был из рода кузнецов.
Отец отца отцов.
У Гончарова прадед знал
Гончарный круг и глину.
У Дегтярева деготь гнал,
В дегтярне горбил спину.
Быть может, юный Столяров
И с долотом не сладит,
А прадед был из мастеров.
Он столяром был, прадед.
С пилою Пильщиков дружил,
Мял Кожемякин кожи.
В атаки Воинов ходил,
Стрельцов сражался тоже.
А вот Октябрьский был рожден
Совсем в другую пору:
Матросов в Зимнем помнит он
И грозную «Аврору»...
Звучат, как музыка, как стих,
Фамилии простые.
Вглядись – и ты увидишь в них
Историю России.
Двадцать шесть строк, а сколько сказано! Здесь и чисто познавательная сторона – «Откуда произошли наши фамилии?» Здесь и гордость простыми профессиями, живущими и по сей день, важными, нужными, и намек на юного Столярова, не умеющего держать долота, высказанный как бы ненароком, заставит задуматься и Плотникова, и Слесаренкова, и Токарева. Но еще – тепло, с каким говорится о фамилиях и профессиях, но еще – революция, но еще – в подтексте – мысль о том, что история России – это история простых тружеников – кузнеца, дегтяря, столяра, пильщика, а не Николая I или Александра III. В свое время на фразу Н. М. Карамзина «История народа принадлежит царю» декабрист Никита Муравьев ответил: «Нет, история народа принадлежит народу». Ясно и образно мысль эта выражена и в стихотворении Г. Граубина. О мальчишках таежного села Зеленое Озеро, которые во время охотничьего сезона остаются хозяевами домов и улиц, ибо родители ушли в лес на всю зиму соболевать, о тетушке Домне, которая много ест, но зато выплавляет чугун, о походной военной кухне, которая варит суп на ходу.
Любопытные судачат:
– Это что за бочки скачут,
Сизый дым валит из труб! –
Это с перцем и укропом
К едокам летит галопом
Сытный, вкусный, ароматный
Боевой солдатский суп!
И в стихотворениях о ребячьей жизни, и в веселых картинках таежного быта, всюду, как главный камертон творчества писателя, звучит тема труда. Серьезно, забавно, шутливо, въедливо, предостерегающе говорит он слово похвалы или порицания, ибо единицей измерения подлинности человека для него является отношение к работе. И, как завершение этой темы в творчестве Георгия Граубина, звучит его стихотворение «Главный класс», написанное с присущим поэту юмором, в разговорной доверительной манере.
Не хочу обидеть вас.
Но напомню все же:
Первый класс – не главный класс,
И десятый – тоже.
Самый главный класс страны
Это тот, который
Не нарушит тишины
Пустяковой ссорой.
В переменку не пойдет
Обновить рогатку.
Книгу тушью не зальет.
Не порвет тетрадку...
………………….
У него идет урок
В корпусах заводов,
На строительстве дорог
И газопроводов.
Сталь куется из руды
На его уроках.
Вырастают детсады
В стойбищах далеких.
«Главный класс страны» – писать о нем – высокая честь, писать о нем для детей весело и непринужденно, естественно и горячо – не доказательство ли это зрелости таланта, зрелости художника?