Сергеев М. Д. / Произведения
ЗАБАВНЫЕ СКАЗКИ
Как краски пошли гулять
Ты, наверное,
любишь забавные сказки?
Вот послушай-ка:
жили на свете три краски:
краска жёлтая – цвета созревшего хлеба,
краска синяя – цвета весеннего неба,
краска красная – цвета рассветной зари.
Жили-были три краски –
подруженьки три.
У Художника были они в услуженье
и работали дружно, не ведая лени.
Он откроет коробку и скажет:
– Вылазь-ка!
Сразу синяя, красная, жёлтая краски
и весною, и летом, и в зимнюю стужу –
ничего не поделаешь – лезут наружу.
И с утра и до ночи, с утра и до ночи
краски делают всё,
что Художник захочет.
Раз Художник уснул
в старом кожаном кресле,
и приснилось ему,
будто краски исчезли.
Всё вокруг потемнело,
весь город – как в саже.
Стали чёрными люди,
и солнышко даже,
и стволы у берёз,
и весёлая речка,
и взлохмаченный пёс,
что сидел у крылечка.
Всё, что было зелёным,
оранжевым,
белым, –
точно ваксой покрытое,
вмиг почернело.
И в потёмках
шагают вперёд без опаски
красная,
жёлтая,
синяя краски.
Бродят подруги
по тёмной округе,
падают в ямы
во мраке
подруги.
Солнца не видно,
а ведь без него
и на земле
не видать
ничего.
Жёлтая краска ворчит:
– Не годится!
Девочки,
так же легко заблудиться!
Солнце я снова покрасить хочу…
Влезла по лестнице
на каланчу.
Солнышко будто бы вымыли мылом –
стало таким оно чистым и милым,
заулыбалось оно, пожелтело
и принялось моментально за дело.
Стало жёлтым-прежёлтым
пшеничное поле,
и песок во дворе,
и стена в новой школе,
и подсолнух,
что рос
на пригорке у речки,
и взлохмаченный пёс,
что дремал на крылечке.
Так шагали-гуляли подруги без цели
и такую хвастливую песенку пели:
«Знайте, взрослые и дети:
мы – важнее всех на свете!
Если б только нас не стало бы, –
вмиг исчезли все кварталы бы,
и без нас бы не было
ни домов, ни мебели.
Знайте, взрослые и дети,
всё исчезло бы на свете –
и трава зелёная,
и лесные лилии,
и дворцы с колоннами
под густыми клёнами,
и автомобили,
и красивые дома –
двадцатиэтажные,
потому что мы на свете
самые важные!»
Все вокруг закричали:
– Потеха!
Все вокруг закачались
от смеха.
А дырявый мосток – две дощечки –
возмущённо воскликнул:
– Да ну?!
Вот возьму хвастунишек да в речку,
да в холодную воду столкну!
Закачался мосток,
зашатался мосток,
и пустились подруги
стремглав наутёк.
Только синяя краска
от ужаса
зацепилась ногой за сучок.
Тут мосток
поскорей поднатужился,
краску в речку столкнул –
и молчок.
А синяя краска по речке плывёт.
А синяя краска на помощь зовёт:
– Спасите! – кричит. –
Помогите в беде,
я очень худею
в холодной воде!
Плывёт она синей гусыней,
и речка становится синей.
Вдруг видит:
из омута, что у ракит,
выплыла щука зубастая.
– Куда, – говорит, –
Спешишь? – говорит. –
Глотну, – говорит, – и баста!
Краска думает:
«Вот так штука!
Разбой среди бела дня.
Ведь эта негодная щука
и вправду сожрёт меня!»
До неба подпрыгнула краска от страха,
чуя беду неминучую,
за облако там уцепилась бедняга –
и облако сделалось
синею тучею.
Ударила молния
в гуле глухом…
Катается краска
на туче верхом.
И небо, встречаясь с нею,
синеет,
синеет,
синеет…
Вот туча ударила дождиком синим
по жёлтой траве,
по кустам,
по осинам,
взлохматила липы, потрогала клёны –
тучи ведь любят шалость –
а синее с жёлтым
назло ей смешалось
и стало внезапно зелёным.
Стало светло-зелёной
берёзонька в поле,
и кусты под окном,
и забор в новой школе,
и лесок, что прилёг
у берега речки…
Не менялся лишь пёс,
что сидел на крылечке,
потому что и дети,
и взрослые знают,
что зелёными псы
никогда не бывают.
А жёлтая краска от страха дрожит,
а жёлтая краска всё дальше бежит,
и красная в ужасе тоже –
назад оглянуться не может,
и пот пробирает трусливых подруг,
и даже на лицах
написан испуг.
И вдруг на пути их
дырявый забор.
Сквозь узкую щёлку
подруги во двор –
и видят совсем нераскрашенный сад,
как будто в снегу, в нём деревья стоят.
– Не нравится что-то
мне эта картина! –
И красная красить взялась георгины.
А жёлтая,
еле дыша от жары,
измазала все золотые шары.
Но там, где росли
нежно-белые маки, –
чуть-чуть не дошло
до скандала и драки.
Одна говорит:
– Эта клумба моя!
Другая:
– Нет, буду раскрашивать я!
Деревья кричали им:
– Бросьте!
Вы можете лопнуть от злости!
Но жёлтая краска
за красною вслед
к цветам прикоснулась
прекрасным.
И тут получился
оранжевый цвет –
не жёлтый совсем
и не красный!
И снова подруги
идут по округе,
и синюю краску
всё ищут подруги.
Легла печаль на лица их –
они в недоумении
к Начальнику милиции
явились с заявлением.
Мол, просим меры срочные
принять по вашей линии,
поскольку неожиданно
пропала краска синяя.
– Найдём, – сказал Начальник, –
найдём – и всё в порядке!
Их проводил Начальник
и дал по шоколадке.
Вот вышли все на улицу,
а в небе туча хмурится,
и рядышком с прохожими
гуляет дождь по улице.
Взглянул Начальник на небо,
сказал подругам:
– Вот она!
Уселась ваша краска
на туче беззаботно.
Тут красная краска давай веселиться,
румянцем прохожим раскрасила лица,
развесила флаги с угла до угла,
зарю-заряницу на небе зажгла.
А синяя краска,
с тучи сойдя,
спустилась на землю
по нитке дождя.
А туча, нахмуренная, дождевая,
плыла себе по небу, еле живая,
плыла себе по небу, еле живая,
дома и прохожих водой поливая.
И краски, с прохожими рядом идя,
решили:
– Пожалуй, довольно дождя!
Тут выбрали дом они –
тот, что повыше,
залезли,
уселись все трое
на крыше,
и красная краска,
хотя и мала,
на небе большую дугу провела.
Кричит ей подруга:
– Я тоже могу!
И жёлтую рядом рисует дугу.
А третья подруга
смеётся:
– Угу!
И синюю рядом рисует дугу.
И вдруг три подруги воскликнули:
– Ах!
Наверно, у нас зарябило в глазах!
Мы дуг рисовали всего только три,
а сколько их на небе – ты посмотри!
Вот чудо, так чудо!
Мой друг, не спеша,
возьми три цветные
карандаша.
Рисуй на бумаге дугу за дугою,
немного одну прикрывая другою.
А я отдохну от рассказа покуда…
Ну что?
У тебя получается чудо?
Без конца не бывает ни книги, ни сказки.
Воротились в коробку промокшие краски.
А Художник проснулся, их тронул рукою
и сказал, улыбаясь:
– Приснится ж такое!
Поглядел он в окно –
оторваться не может:
цвет имеют и небо,
и солнышко тоже,
и стволы у берёз,
и весёлая речка,
и взлохмаченный пёс,
что сидит у крылечка.
СКАЗКА О РАССЕЯННОМ МУЗЫКАНТЕ И БУРУНДУКЕ – УЧИТЕЛЕ ПЕНИЯ
Шагал Музыкант
через заросли,
лесом.
На всё
с превеликим глядел интересом,
зверятам кивал,
улыбался пичугам –
он был малышам
самым преданным другом.
Он видел,
как в чаще
смешные сосёнки
растут,
у земли набираясь силёнки,
как пихты пыхтят –
наливаются соком,
и кедры
беседуют с небом высоким.
В какую бы чащу
в тот день ни залез он –
он слышал
волшебную музыку леса.
И вот,
примостившись под старой сосной,
он песню придумал
о жизни лесной.
Ах, песенка эта,
ах, песенка эта!
В ней шёпот дождя
и огонь горицвета,
в ней листьев беседа,
прохлада рассвета,
и музыка ветра,
и музыка лета.
Вот вечер
потрогал
деревьев верхушки,
по тридцать ку-ку
прокричали кукушки:
без солнца не можем, мол,
век вековать,
без солнца не можем, мол,
мы куковать.
Заухали совы
на ноте басовой:
– Нам люб только сумрак
в чащобе лесовой,
и только ночной
притаившийся лес
для нас представляет
большой интерес.
И, слушая эти забавные споры,
ушёл Музыкант, напевая,
в свой город,
а песню,
в которой воспел он леса,
на самой опушке
в блокнот записал.
И, чтоб занести её –
ноту по ноте, –
провёл Музыкант
пять линеек в блокноте.
Вернулся домой он,
сзывает друзей:
– Ко мне приходите, друзья,
поскорей!
И песню для вас я
сыграю такую,
в которой
лесные кукушки кукуют,
в которой
кричат снегири до зари,
в которой
клесты ударяют в хвосты.
В ней дятлы стучат в барабаны
и ловко
играет на шишках смолистых
кедровка!
Друзья
собрались в две минуты.
И вот
наш Музыкант
раскрывает блокнот.
Наш Музыкант
раскрывает блокнот,
но песни в блокноте
никак не найдёт!
Линейки видны
на белой странице,
а ноты
куда-то умчались,
как птицы:
и «до» улетело,
и «ре» улетело,
и «ми» улетело!
Печальное дело:
попробуй,
сыграть теперь песню изволь,
коль
«фа» потерялось,
и «ля» потерялось,
и «си» потерялось –
ужасная жалость!
И даже в блокноте
не задержалась
нота с названием «соль»!
Искал Музыкант
под столом и под креслом,
карманы обшарил устало,
но песня пропала,
но песня исчезла,
как будто её не бывало.
Ах, песенка эта,
ах, песенка эта!
В ней пели река
и ручей-непоседа,
был шелест травы в ней,
и птичья беседа,
и музыка солнца,
и музыка лета!
А утром в лесу
бурундук-лежебока
проснулся,
напился брусничного сока,
чихнул –
так, что эхо ответило гулко,
и неторопливо
пошёл на прогулку.
Он брёл по тропе,
где мохнатятся ели.
Вдруг слышит:
на ели
пичуги запели.
И дятел по кедру
то звонко,
то глухо
в лесной барабан
восхищённо забухал.
А кто-то в дупле
заворчал и заохал.
Пичуги сперва
испугались немного,
потом рассмеялись:
– Да там просто филин!
А филин кричит им:
– Эй, вы! Простофили!
Чему только в школах
учат ребят:
не знают, что днём
все филины спят?!
Тут наш бурундук,
потянувшись устало,
пошёл себе дальше –
и песни не стало.
Вернулся назад –
разобраться, в чём дело, –
опять
вся лесная округа
запела!
Решил бурундук:
– Удивительно, право,
налево пойду,
поверну ли направо,
встречают меня
величавою песней,
должно быть, я впрямь
заслужил это право!
Подумать!
Я стал поважней, чем медведь, –
никто ж о медведе
не вздумает петь!
Он шёл подбоченясь,
так гордо, так смело!
А песня весёлая
рядом летела.
Ах, песенка эта,
ах, песенка эта!
В ней дружба соседа
и запах обеда,
в ней радость и счастье,
успех и победа,
в ней музыка леса,
в ней музыка лета.
И вдруг возле стыка дорожек
колючий,
насмешливый ёжик
кричит:
– Эй, зазнайка, зазнай-ка,
ты правду сперва разузнай-ка!
Решил ты:
«Ах, птицы поют обо мне!»
А песня, браток,
У тебя на спине.
И впрямь:
Музыкант был рассеянным очень.
нанёс он в блокноте
пять тоненьких строчек,
блокнот отложил
и задумался вдруг.
А рядом
дремал под кустом
бурундук.
Темнело на спинке его
пять полос –
на них Музыкант
свои ноты нанёс.
Здесь «до» была нота,
и «ре» была нота,
и «ми» не попало
на строчки блокнота,
и все остальные
четыре значка
попали на спину
бурундучка.
Вот было в лесу
и веселья и смеха!
Газели глазели
на ноты из меха,
сороки,
покинув родное гнездо,
пытались
взять самое верхнее «до»!
С далёкой реки
прибежала дрофа,
чтоб выяснить точно:
как пишется «фа»?
Олени смотрели
на всех удивлённо:
написано «соль»,
а лизнёшь – не солёно.
Попал бурундук
в положенье такое,
что даже лишился
и сна,
и покоя.
А через неделю
в лесу
бурундук
стал педагогом
вокальных наук.
Он в школе вечерней
и в школе дневной
к ученикам
становился спиной,
дремал себе мирно
четверть часа,
пока за спиною
неслись голоса.
Он зажил прекрасно,
не зная печали:
и звери, и птицы
его привечали,
и даже медведи-невежды
и те
учиться к нему
приводили детей.
И песня звенела
всё дальше,
всё шире –
от джунглей глухих
до таёжной Сибири.
Ах, песенка эта,
ах, песенка эта!
В ней синие звёзды
горят до рассвета,
и грозди рябины
на зелени веток,
и музыка ночи,
и музыка лета.
Проснулся чуть свет Музыкант.
По обычаю,
окно растворил –
и глазам не поверил:
под окнами
всё население птичье –
кедровки,
скворцы,
соловьи
и тетери.
Протёр он глаза:
– Уж не сон ли мне снится?
Да нет же –
на ветках синеют синицы,
и, словно комочки
алой зари,
розовогрудые
снегири.
Тут солнце взошло
и уселось на крыше,
чтоб песню волшебную
тоже услышать.
А птицы
вовсю,
не жалея таланта,
звенели,
чтоб песню вернуть
Музыканту.
И он записал её –
ноту по ноте –
в красивом,
большом,
полосатом
блокноте.
Ах, песенка эта,
ах, песенка эта!
В ней шёпот дождя
и огонь горицвета,
в ней листьев беседа,
прохлада рассвета,
и музыка ветра,
и музыка лета.
Как медведь решил бульдозером стать
Знают сказку лесные чащи.
Надо в чащах бывать почаще.
Присмотрись к деревьям внимательно, –
сто историй прочтёшь
занимательных.
Сказки ходят в оленьей связке,
в каждой речке плещутся сказки,
сказку в гнезда кладут кукушки,
сказку детям бормочут лягушки…
У костра,
на лесной опушке,
сказку с ягодой съешь и с грибами,
да держи язык
за зубами,
да скорей навостри-ка уши.
НАЧИНАЕТСЯ СКАЗКА.
Слушай…
Много в чаще звериных дорог,
много в чаще удобных берлог –
возле каждой сосны и ели
спят медведи
в таёжной постели.
Тихий сон у груздей и опят,
а медведи под снегом храпят!
Тихий сон у бобров и ежат.
А над мишками – кедры дрожат!
Постучала в берлоги весна,
появился медведь на пороге
и, глаза протирая от сна,
прочь пошёл
от своей берлоги.
Он шагал по осевшим сугробам,
по своим прошлогодним тропам,
и бруснику,
уже не свежую,
загребал он
лапой медвежьею.
А над озером,
а над озером
повстречался
медведь с бульдозером.
– Ты чего притаился тут? –
говорит медведь.
– Как тебя, между прочим, зовут? –
говорит медведь.
– На меня ты, браток, не похож,
ты не волк,
не олень,
не ёж.
Может, я продолжаю спать?..
Кулаком по железу хвать!
Как подпрыгнет медведь,
как подскочит!
А бульдозер хохочет, хохочет:
– Слушай,
драться со мной бесполезно:
я не зверь,
Я – БУЛЬДОЗЕР ЖЕЛЕЗНЫЙ!
Расшумелся медведь-буян:
– Лучше шкуру побереги!
Я – хозяин светлых полян,
я – владыка чёрной тайги!
И покуда стоит белый свет,
никого здесь важнее нет!
– Ты, конечно, солидный мужчина, –
говорит бульдозер, –
Но пойми, медведь, я – машина, –
говорит бульдозер, –
Ни один самый сильный зверь
не сравнится со мной, поверь.
Отвечает медведь:
– Не хвастай!
Ишь какой, – говорит, – зубастый!
Чем болтать по-пустому-то, милый,
лучше нам
померяться
силой!
ЭЙ, ВЫ, ЗВЕРИ,
И ПТИЦЫ ТОЖЕ,
ХВАТИТ НЫНЕ
БОКА ОТЛЁЖИВАТЬ!
СОБИРАЙТЕСЬ-КА ВСЕ НАД ОЗЕРОМ:
ПОЕДИНОК УСТРОИМ
С БУЛЬДОЗЕРОМ!
И вот на поляне –
пятнистые лани,
и рыжие лисы
на лысой поляне.
А рядышком с ними
уселись олени,
весёлых зайчат
посадив на колени.
У чёрной сосны,
черны и страшны,
сверкая глазами,
стоят кабаны.
Щетина на них –
грязными клочьями,
клыки, как клинки,
для битвы отточены.
Под солнцем,
серебряным мехом блистая,
сидят горностаи,
шумят горностаи,
а сверху
над ними,
над горностаями,
птицы кружатся
целыми стаями.
И всюду вопросы:
– Откуда?
– Откуда
на нашей поляне
ррррычащее чудо?!
Бульдозер шумит,
бульдозер трещит,
потом поднимает
вежливо щит,
на солнце весеннем сверкающий,
как зеркало всё отражающий.
Рокочет над лесом
бульдозера бас:
– Таёжный народ,
я приветствую вас!
Тружусь по-соседству
на стройке одной,
сейчас – отдыхаю:
у нас выходной.
А драться со мной – бесполезно:
я не зверь,
Я – БУЛЬДОЗЕР ЖЕЛЕЗНЫЙ!
Но волки-забияки
промолвили:
– Однако
мы вызваны для драки.
Когда же будет драка?!
И вот они противника
обступили молча,
злобно и противненько
глаза сверкают волчьи.
Прыжок!
И звон над лесом
гремит тревожный
– БАММММ!
Да только грызть железо
волкам
не по зубам.
Отошли волчишки,
потирая шишки,
стали белее стены
оробевшие кабаны.
Сказали:
– Пойдёмте, братцы,
не то – простынет обед.
А с этим-то что нам драться –
у него и клыков-то нет!..
Медведь нахмурен:
«Ну и ну!
Не жаль и похвалить!»
– А можешь ты,
как я,
сосну
на землю повалить?
Похожу сейчас в бору
да покрепче подберу.
Как услышишь, где реву, –
сразу топай к дереву…
Пыхтел медведь немало,
катился градом пот,
но дерево упало,
и мишка крикнул:
– Вот!
А бульдозер подошёл
к дереву,
потихоньку тронул ствол
дерева,
что-то крякнуло в стволе
дерева,
пять минут – и на земле
дерево.
– Даа..ааа! –
молвил северный олень, –
Силёнка – не шути!
А можешь лесом
целый день
без устали идти?
– Да мне ничто
ни день пути,
ни целый год пути,
лишь только гайки подкрутить,
солярки припасти.
Силёнки мне не занимать,
да лес не хочется ломать!
– Ну, силой, –
сказали цапли, –
не удивишь нас.
Ни капли.
Клянёмся лягушкою сотой,
не съесть нам сто первой лягушки,
что он не пройдёт по болоту:
болото – оно не игрушки!
Бульдозер ответил решительно:
– Есть!
Иду! А лягушек вам больше не есть!
На лапах-гусеницах он
рванулся с места,
взял разгон
и по трясине топкой
пошёл чуть видной тропкой.
От удивления цапли
лягушек рассеянно сцапали
и бросились прочь от озера,
чтобы не встретить бульдозера.
Ворон вдруг раскрыл свой рот,
закричал:
Кррра! Тихо!
И вот вперёд выходит крот,
а вслед за ним – кротиха.
– Да он – СИЛАЧ,
да он – ЛОМАЧ,
и по болоту он ШАГАЧ,
пусть он – ТОЛКАЧ,
пусть он – БЕГАЧ,
но с нами всё же
не ТЯГАЧ!
Кроту он просто
не чета –
увы, профессия
не та!
Бульдозер,
что и говорить,
совсем
не может
землю
рыть!
Говорит бульдозер:
– Что ж!
Опустил бульдозер
нож.
Вырыл с ходу
десять ям,
бросил глину
по краям.
– До свиданья,
мне пора.
Люди ждут меня
с утра.
А утром на стройке
большое волненье:
из ближней тайги
среди белого дня
явился медведь
и принёс заявленье:
«НА СТРОЙКУ,
ПРОШУ ВАС,
ПРИМИТЕ
МЕНЯ!
Я БУДУ РАБОТАТЬ,
ОТ ВСЕХ НЕ ОТСТАНУ,
Я, МОЖЕТ БЫТЬ, ТОЖЕ
БУЛЬДОЗЕРОМ СТАНУ!»
Надо в чаще бывать почаще.
Эту сказку нашёл я в чаще,
где над тихим таёжным озером
ходят-бродят медведь с бульдозером.
ТУМАН ТУМАНЫЧ
Спать не мог Туман Туманыч.
Просыпался, глядя на ночь,
и над речкой вдоль полян
до утра гулял туман.
Но являлся первый лучик –
тёплый,
жёлтый
и косой,
и туман сливался с тучей,
падал тихою росой
или лёгкой светлой дымкой
таял в глубине Саян –
до заката невидимкой
снова делался туман.
Но однажды он сказал:
– Надоело
пропадать-исчезать
то и дело.
Я – волшебник
великий,
могучий,
я рождаю косматые тучи,
облака я угрюмые множу.
Захочу –
и весь мир
уничтожу!
Он прошёлся тут и там
по кустам, –
сразу берег стал пустым:
– Где кусты?!
Он тихонечко пролез
в дикий лес.
Моментально лес исчез.
– Где ты, лес?!
Над рекой покачался слегка:
– Где вода?
– Где волна?
– ГДЕ РЕКА?!
От Байкала
до синих Саян –
лишь туман,
да туман,
да туман.
А у птиц переполох:
– Ох!
У зверюшек лютый страх:
– Ах!
– Не таится ли подвох?
– Ох!
Заблудились в двух шагах!
– Ах!
Уж на что хитра лиса,
а и та
испугалась,
не увидев хвоста.
– Суета, – говорит, – маета,
я теперь не лиса
без хвоста!
Не лиса, и всё!
А туманище всё злее –
беда!
Из лесов он пошёл
в города.
Он повис у дверей,
у ворот,
он по всем переулкам
ползёт.
В магазины заходит туман.
И в витрины забрался туман.
В парикмахерских брился туман.
В зоопарке клубился туман.
И рычали сердитые львы,
но туман их не слушал, увы!
Воздух тёмен и густ,
как мазут,
все машины
на ощупь ползут,
и приказ им по радио дан:
«Тихий ход!»
«Осторожно – туман!»
А туманище мосты зачёркивает,
серой лапой трамваи зачерпывает.
– Не пущу, – говорит, – никуда!
– Уничтожу, – кричит, – без следа!
Я – волшебник
великий,
могучий.
Я – рождаю косматые тучи,
облака я угрюмые множу.
Захочу –
и весь мир уничтожу!
Он прошёлся тут и там
по садам.
Сразу город стал седым:
– Где сады?!
Он шагал площадями и скверами.
Всё топтал он лапами скверными.
На газонах примял он траву…
– Где вы, площади?!
– Скверы, ау!
От Байкала
до синих Саян –
лишь туман,
да туман,
да туман.
Жил да был один Учёный –
парень, солнцем прокопчённый,
всем ветрам давно знаком:
вечно бродит с рюкзаком.
Он зимою для ночлега
строит дом себе из снега
с ледяным окном во тьму.
И полярные сиянья
прилетают ранней ранью,
словно ласточки, к нему.
Изучает он погоду,
дома не живёт по году,
знает всё наперечёт:
где какие ветры бродят,
где снежинки хороводят,
где жара рекой течёт.
Моряки плывут по свету,
улетают в высь ракеты,
лётчики спешат во тьму –
все на свете
за советом
обращаются к нему.
Телеграммы шлёт он срочно.
В них – ответ.
Всё ясно. Точно:
ЛИБО ДОЖДИК!
ЛИБО СНЕГ!
ЛИБО БУДЕТ!
ЛИБО – НЕТ!
Мимо гор
и речек мимо
шёл он летнею порой
в город дальний и любимый
над рекою Ангарой.
Он подходит:
– Что за бред? –
Ни домов, ни улиц нет!
Чудо!
Волшебство!
Фантастика!
Где река и корабли?
Будто кто-то серым ластиком
город стёр
с лица земли.
А навстречу ему
с площадей и полян
поднялся раздобревший,
разбухший
туман.
– Я – волшебник
великий,
могучий,
я – рождаю косматые тучи,
облака я угрюмые множу.
Я СЕГОДНЯ
ВЕСЬ МИР
У-НИЧ-ТО-ЖЖЖЖЖУ!
УНИЧТОЖУ – И ВСЁ!
Отвечает Учёный сурово:
– Уходи подобру-поздорову.
Что-то ты расхрабрился не в меру,
всё растёшь ты,
да всё вырастаешь,
погоди же, туманище серый,
кликну ветры –
и сразу растаешь!
А туман засмеялся скрипуче,
стал швырять он за тучей тучу,
облака выпускать из кармана…
Стало солнцу невмочь от тумана,
стало зорям невмочь,
стало небу невмочь,
среди дня опускается сизая ночь.
Разве сможет Учёный помочь?
Учёный во мраке жутком
нашёл телефонную будку,
он снял телефонную трубку,
и в трубке услышал:
– МИНУТКУ!..
– Алло! Мне нужна твоя помощь, ПУРГА!
– Сейчас не могу –
подметаю снега.
– Алло! Прилетай поскорее, БУРАН!
– Сейчас не могу,
меня ждёт океан.
Не пустит меня Ледовитый,
ты ж знаешь, какой он сердитый!
– Алло! БАЙКАЛЬСКАЯ БУРЯ – САРМА?
Послушай, Туманыч сошёл с ума,
растёт и растёт ежечасно.
Он всё пожирает!..
– ПРЕКРАСНО!
– Послушай, Сарма,
он стирает дома,
в тайге и на небе –
везде кутерьма.
И солнце ему не преграда!
– Я РАДА!
– Я РАДА!
– Я РАДА!
Учёный задумался:
надо ему
перехитрить самоё Сарму.
– Алло! Ну, как хочешь, Сарма.
Между прочим,
туман тут сегодня хвастался очень,
что скоро, мол, эта старушка Сарма
к нему на поклон приползёт сама.
– Ну, ладно, Сарма,
будь здорова, Сарма,
спешу, понимаешь,
работы тьма.
Он трубку с улыбкой повесил
и вышел – спокоен и весел.
А туманище всё небо заволок,
даже солнце спрятал в серый узелок.
От Байкала
до синих Саян –
лишь туман,
да туман,
да туман.
Вдруг ветер пошёл
сквозь леса напролом,
ударил в туман он
тяжелым крылом.
В кустах голубичных
и в соснах
шумел этот ветер
несносный.
По улицам стала
буря кружить
и белые стены тумана
крушить.
Над всею землёй
крутоверть, кутерьма –
над всею землёй
разыгралась Сарма.
Прогулялся вдоль полян:
– Где туман?
Пронеслась вдоль площадей:
– Где злодей?
Над домами бушует, над скверами.
Стал туман себя чувствовать скверно.
Весь он в клочьях
и дышит еле.
Он забился в ущелья и щели,
он, бедняга, от ужаса замер
и холодными плачет слезами.
Бьёт Сарма его дерзким крылом:
поделом!
Поделом!
ПОДЕЛОМ!
Тут Учёный увидал, что нет тумана,
восемь радуг сразу вынул из кармана:
над рекою,
над тайгою
и над лугом
встали радуги дугою –
друг за другом.
А в потрёпанном старом портфеле
семь полярных сияний сидели,
и Учёный развесил сиянья,
как плакаты, –
от зданья до зданья.
И весёлое солнце висело.
Ура!
И в тайге всё играло и пело.
Ура!
И по улицам радость летела.
Ура!
От двора
до двора,
от двора
до двора.
Здесь и сказку закончить пора.
Глоток океана
– Ты знаешь, кто такой омуль?
– Рыба.
– А ты знаешь, где живёт омуль?
– В Байкале.
– А ты знаешь, где лежит Байкал?
– В Сибири.
– Ты многое уже знаешь, однако же не всё.
Послушай-ка, что я тебе расскажу…
Был у нерпы ребёнок,
забавный нерпёнок.
Только был непослушным
ребёнок с пелёнок:
и друзей,
и соседей,
и старую мать
он проказами
очень
любил
донимать.
То холодную льдину
притащит в квартиру,
то без спроса напьётся он
рыбьего жиру,
то глотает сосульки,
как фокусник шпаги,
то в Байкал он ныряет,
исполнен отваги.
А нерпятам –
это известно давно –
в раннем возрасте
плавать
за-
пре-
ще-
но!
Мать ему говорила:
– Беды не наделай!
Ты ж покуда малыш ещё,
беленький,
белый.
Вот разгонит весна
ноздреватые льды,
так хоть месяц ты
не выходи из воды!
Ветер в льдины ударит
и сильно,
и грубо,
потемнеет твоя
белоснежная шуба,
вот тогда, мой нерпёнок,
и только тогда,
для тебя неопасною
станет вода.
Только мать за порог,
как в любую погоду
лез нерпёнок в сырую
байкальскую воду,
и на льдину –
ну что с непоседы возьмёшь! –
он тайком выходил
погулять без калош.
Плавал в маминой шляпе
с большими полями
и, не слушаясь папы,
дружил с омулями.
Как-то в сети попал
озорной омулёк,
так нерпёнок
беднягу
из плена извлёк.
Омульку говорила
не раз омулиха:
– Доведёт тебя
дружба с нерпёнком
до лиха.
Разозлится
и съест он тебя,
дуралей.
Свою старую маму,
сынок,
пожалей…
Но случилась с нерпёнком
беда, беда.
Эй, врачи,
поскорее
сюда, сюда!
Эй, премудрый таймень,
ты халат свой надень,
видишь, жар у нерпёнка
пятнадцатый день!
Он родился зимою,
был в белую шубу одет он,
чтоб никто на снегу
нерпёнка увидеть не смог.
Время шубу менять –
белый берег раскрасило лето,
а малыш – точно снег,
а нерпёнок совсем занемог.
Он белый-пребелый лежит, как зима,
он тихий-претихий лежит, как зима,
как будто бы маленький белый сугроб
на летней воде позабыла зима.
Плачет мама.
И папа нерпёнка жалеет.
Но от слёз разве шуба его потемнеет?
Все соседи ревут,
и от этой беды
прибавляется
в море-Байкале
воды.
Ходят волны тревожные
в белой пене,
буря громко стучится
в квартиру тайменя:
– Эй, премудрый таймень,
ты халат свой надень,
очень болен нерпёнок
пятнадцатый день!
Таймень сказал:
– Простите,
Что громко так стучите?
Учёнейший таймень я,
но стар я тем не менее.
Вы б лучше не стучали,
а на своей спине
нерпёнка покачали
и принесли ко мне…
Он градусник ставил нерпёнку,
пощупал нерпёнку печёнку,
потрогал мохнатую шубку,
приставил к спине его трубку.
– Послушать мне вас разрешите…
Дышите…
Теперь не дышите…
Сказал он родителям:
– Странно!
Болезнь неизвестна почти.
И только глоток океана
поможет малышку спасти.
Глоточек зеленой,
глоточек солёной,
глоточек студёной
целебной воды.
– Ты знаешь, что такое озеро?
– Это много-премного воды…
– А море?
– Это – если слить вместе много-премного озёр.
– А что такое океан?
– Это – если слить вместе много-премного морей.
– Ты уже немало знаешь, однако же не всё.
Послушай-ка, что было дальше…
Убита горем нерпа-мать,
не может есть,
не может спать
от думы неустанной,
от беспокойства:
где достать
глоточек океана?!
В Байкале чистая вода,
в Байкале вкусная вода –
холодная,
зелёная,
да только не солёная.
Отец – хороший был пловец,
но постарел уже отец,
на полдороги силы
бедняге не хватило.
Так труден путь
и так далёк –
быстрины
и пороги…
Но верный,
храбрый омулёк
готовился к дороге.
Он про запас
еды припас,
из дома вышел тихо:
он выбрал час,
когда как раз
дремала омулиха.
Он дружбу понимал всерьёз
и для спасенья друга
готов был ринуться в мороз,
пройти жару и вьюгу.
Пусть будут сети на пути
и щуки-великаны,
но только б другу принести
глоточек океана.
Он белый-пребелый лежит – океан,
он грозный-прегрозный лежит – океан,
студёную воду из рек и морей
в огромных ладонях
собрал океан.
Плыл денёк омулёк,
плыл второй,
за волною волну рассекал,
но опять
впереди,
позади
и с боков
всё Байкал да Байкал.
Омулёк полежит на спине,
отдохнёт среди губок на дне
и опять всё вперёд,
всё вперёд,
всё вперёд,
в тишине,
в глубине.
Вдруг кто-то полосатый,
как тигр, издалека
метнулся из засады,
напал на омулька.
То близок, то далёк он
(крадётся и хитрит!),
морской разбойник окунь –
прожорливый бандит.
И так он говорит:
– Подоспел, омулёк, к сроку!
Видишь: точит свой нож окунь?
Видишь: точит свой нож,
значит, ты не уйдёшь,
никуда
от меня
не уйдешь!
Обо всём от страха
омулёк забыл,
по воде с размаху
он хвостом забил.
Мчится вглубь,
в сторонку,
в синий полумрак.
А за ним вдогонку
полосатый враг.
Вдруг видит омулёк:
рыбачья сеть.
В такой сети
пришлось ему висеть:
запутался
и выбраться б не смог,
когда б ему нерпёнок не помог.
Малыш глядит на сеть,
да неспроста:
– Ага! Она не очень-то густа!
Я проскочу,
а кто-то наверху
поймает окунишку
на уху!
Прошёл малыш
преграду без труда,
а окунь –
ни туда и ни сюда.
Забился он,
запутался в сети,
он омульку кричит:
– Браток, прости!
Я ж пошутил,
мы, окуни, добры…
В ту ночь малыш доплыл
до Ангары.
– Ты знаешь, сколько сыновей у Байкала?
– Триста тридцать три…
– Ты прав, столько рек ему приносят воду.
– А сколько у Байкала дочерей?
– Совсем мало.
– Сколько же?
– Одна Ангара. Она вытекает из Байкала и спешит к Енисею-реке.
– А куда бежит Енисей?
– Прямо-прямо в океан.
– О, ты даже это знаешь! И всё-таки ты знаешь не всё.
Вот послушай-ка, что было дальше…
С неба падает тихо
звезда-уголёк.
На перине волны
задремал омулёк.
Ангара к Енисею спешит.
И во сне
путешественник едет
на мягкой волне.
Качается перина,
удобная перина.
Но вот загородила
дорогу ей плотина.
О камень разбивается
упругая волна,
боками упирается
в два берега стена.
А в той стене,
а в той стене
машины – быстры,
волна ударит по волне –
сверкают искры.
А в той стене,
а в той стене
э-
лек-
тро-
станция,
и ток,
рождённый в глубине,
к заводам тянется.
По проводам,
по проводам
всё дальше,
выше,
пошла вода,
пошла вода!
Огнями стать спешит вода
под каждой крышей.
Вошёл в дома электроток,
гудит в машинах…
Заплакал горько омулёк
перед плотиной.
Не переплыть,
не обойти
преграды странной.
Как тут нерпёнку принести
глоточек океана?
Глоточек солёной,
глоточек зелёной,
глоточек студёной
целебной воды?
Просыпаются рано
подъемные краны,
достают они солнце
из речного тумана.
Солнце в небе повесят –
сияй во всю мочь!
И глядят великаны:
кому бы помочь?
Над плотиной стоит
добряк великан.
– Кто там плачет с утра? –
удивляется кран.
– Отвечайте скорей,
а иначе
мы и сами
от горя
заплачем…
Он взял омулька на ладошку,
сказал:
– Не робей, омулёшка!
Беду мы немедля поправим,
тебя к океану отправим.
Я знаю:
в реке ты,
как рыба в воде,
но надо спешить,
раз товарищ в беде.
Ты год будешь плыть
по Сибири по всей –
длинна Ангара
и велик Енисей,
покуда лекарство прибудет –
нерпёнка на свете не будет.
Нет, ты не по рекам,
а лучше
помчишься
на туче летучей.
Он тучу-летучу
к плотине привёл,
моторы на туче-летуче завёл.
– А ну-ка, без шума и лени
лети-ка ты, туча, к тюленям!
А ты, омулишка, везучий.
Счастливого плаванья в туче!
А нерпёнку всё хуже и хуже,
вся родня только плачет и тужит,
сам премудрый таймень
затянул свой ремень,
двести тысяч лекарств
он испробовал в день:
аспирин,
глицерин,
панадол,
кофеин,
валерьянку,
касторку
и
пе-ни-цил-лин!
Но пилюли и разные капли
не спасают больного ни капли.
Он белый-пребелый лежит, как зима,
он тихий-претихий лежит, как зима,
как будто бы маленький белый сугроб
на летней воде позабыла зима.
Вдруг туча
в Байкал уронила звезду.
А это из тучи-летучи
смельчак омулёк
соскочил на ходу –
в чешуйки ударился лучик.
И белая фляга
из чистого льда
в глубины Байкала нырнула.
В той фляге – вода,
живая вода,
полна океанского гула.
Полярные ветры,
полярные льды,
сиянья полярного полосы –
всё спрятано
в этом глоточке воды,
добытой у самого полюса.
В глоточке солёной,
в глоточке зелёной,
в глоточке студеной
целебной воды.
– Ты знаешь, кто такой приятель?
– Это человек, с которым ты хорошо знаком, с которым играешь
в футбол или в тайгу по грибы ходишь.
– А кто такой товарищ?
– Это самый лучший приятель.
– А кто такой друг?
– Это самый лучший товарищ. Если надо – он всё для тебя сделает: выручить в беде,
поделится самым последним, сделает так, чтобы тебе было хорошо. А если придется –
даже принесёт в ледяной фляге глоточек океана.
– Да, больше мне рассказать нечего. Теперь ты знаешь всё.
– Я даже знаю, какое слово ты сейчас напишешь…
– Какое же?
Конец