Сергеев Д. Г. / Произведения

Жизнь и приключения сибирского кота Чалдона

I

Имя котёнку придумывали всей семьёй. Клички Васька и Мурзик отвергли: так звали котов в соседнем подъезде.
—    Пусть будет Чалдон, – предложил хозяин.
Жена вначале не согласилась:
—    Чалдонами называли каторжников.

—    Так это когда было? Теперь слово «чалдон» означает коренной сибиряк. Звучит гордо.
На том и порешили.
«А что бы меня спросить, – подумал котёнок. – Или я совсем не имею права голоса на семейном совете?»
Однако возражать не стал. Обстановка в квартире, куда его принесли с птичьего рынка, понравилась: хозяева заботливые, их дети Валера и Маня добрые, ласковые. А как будут его звать, неважно. Хоть горшком, только чтобы в печку не ставили. Кстати, никакой печки в квартире нет. На кухне газовая плита, а для обогрева под окнами водяные батареи.
Вскоре котёнок привык к своему имени, не обижался, когда его кликали:
– Чалдон, Чалдон... – имя как имя, ничем не хуже другого. К тому же подчёркивает – коренной сибиряк. Не чета сиамским и всяким прочим экзотическим.
С хозяевами отношения складывались превосходно, кормили его на славу: и тебе молоко, и свежая рыба, и мясо... Взрослые, приходя со службы, брали котёнка на руки, гладили. С Валерой и Маней всегда можно развлечься, если есть настроение. Иногда, правда, чересчур расшалившись, дети становились назойливыми, Чалдону приходилось прятаться от них под шкаф.
«И какой только умник придумал назвать этих озорников цветами жизни? – размышлял в такие минуты Чалдон, забившись в дальний угол, откуда Валера пытался выудить его с помощью половой щётки. – Вы когда-нибудь видели, чтобы цветы ловили котят за хвост? Вот и я тоже не видел».
Дети, задабривая Чалдона, кидали ему кусочки колбасы. Котёнок оставался неподкупен, хотя и не отказывался от вкусных подачек. Насытившись, свёртывался в клубок и погружался в сладостный сон, в котором не было шаловливых детей, а были такие же, как он, игривые котята и ласковая мама-киса.
Воспоминания раннего детства у Чалдона были смутными. Вряд ли сейчас, встретив своих сестричек и братишек, он узнает их. Слишком маленьким был, когда их разлучили.

II

В этот раз Валера, Маня и Чалдон настолько увлеклись, что совсем позабыли об осторожности. Листок бумаги, смятый в шуршащий комок и привязанный к нитке, изображал то бегущую мышку, то птичку, взлетающую в воздух. Другой конец нитки находился в руках у Валеры. Маня, чуть не плача, выпрашивала у брата игрушку, неожиданно оказавшуюся столь привлекательной для Чалдона, изрядно уже подросшего. Теперь это был не крохотный пушистый комочек, а небольшой хищный зверёк, которому инстинкт подсказывал учиться подстерегать и внезапно кидаться на добычу из засады. Этим он и занимался.
Бегущая по полу мышка вдруг обратилась в воробья, взвилась над обеденным столом. Лёгкий, прыгучий Чалдон взлетел следом. Стоящая на краю стола чашка с недопитым кофе, расплескав коричневую гущу на скатерть, брякнулась на пол – и вдребезги.
Взрослые, папа и мама, несколькими минутами раньше удалившиеся на кухню, мгновенно появились в дверях.
Проказники испуганно замерли. Злополучный бумажный ком вместе с ниткой Валера обронил, он упал перед носом Чалдона. Тот даже не обратил на это внимания. Предчувствуя неладное, котёнок поспешил улизнуть в своё убежище под шкаф.
—    Кто это сделал? – Тон, каким мама задала вопрос, не предвещал ничего хорошего.
—    Не я! – первой открестилась Маня. – Валера играл с Чалдоном, а мне не дал.
Настала очередь Валеры оправдываться:
–    Не я! Чалдон запрыгнул и уронил.
«А ещё друг называется, – обиделся котёнок. – Играть так все вместе, а как дошло до расплаты – в кусты. Кстати, почему так говорят: в кусты? Никаких кустов в квартире нет. Не считать же кустами горшки с геранью на подоконнике».
Между тем выяснение обстоятельств продолжалось.
—    Опять Чалдон виноват? – это уже в разговор вступил папа. – Паинька Валера за ниточку таскал по полу бумажку, а котёнок сдуру запрыгнул на стол?
—    Ты тоже хорош, – вступилась за Валеру мама. – Сколько раз говорила: не оставляй кружку на краю стола. Она и сама могла упасть.
«Что верно, то верно, будь кружка чуть подальше, я бы не задел её. Всё-таки справедливая женщина моя хозяйка. 
Зря в обиду не даст».
–    Знал бы этот разбойник, сколько сейчас стоит кофейный сервиз, – в сердцах пробурчал папа.
«Ну вот, чуть что, сразу разбойник. Будто у меня имени нет. Очень мне нужно знать, сколько стоит кофейный сервиз. Пить эту противную гадость не собираюсь. Особенно чёрный кофе, который пьёт папа. Я предпочитаю не кофе без молока, а молоко без кофе».
Мама тем временем (Чалдону это было хорошо слышно) веником подмела осколки разбитой чашки. Кто бы ни был виноват, а порядок в доме необходимо навести.
–    Вот только вылезет из-под шкафа разбойник – вздую, – пригрозил папа.
«Ждите, разбежался, вылез. Мне и тут хорошо, – подумал Чалдон».

III

– Это не котёнок, – сказала мама.
– Бесёнок, – подсказал папа.
– Хуже. Исчадие ада!
– Господи, это ещё что за штука? – озадачился Чалдон, который в это время висел на оконной гардине под самым потолком и сверху вниз обозревал комнату и своих разгневанных хозяев. – И почему только им не нравится, когда я взлетаю наверх? Это же так славно!
– Ну, слазь, слазь, разбойник, – сказал папа.
Чалдон послушался, спустился вниз по шторе, располосовав острыми когтями реденькую материю.
– Сам будешь покупать новые шторы.
– Да ладно уж, повисят пока эти. Пройдёт у него, перебесится, пока маленький, потом остепенится, не будет безобразничать.
– Чтоб я когда-нибудь ещё завела в доме кошку! Стыдно людей.
– Успокойся. Кого нам стыдиться? Английская королева в гости не придёт – не приглашали.
«А почему бы не пригласить? Любопытно взглянуть на королеву», – подумал Чалдон.
– Всё у нас изодрано, исцарапано, – продолжала сетовать хозяйка.
– Ну, не всё, – оспорил папа.
– Не хватает только чтобы он ещё в гардероб забрался да исполосовал платья.
Чалдон спрыгнул на пол и, от греха подальше, – под шкаф. Пусть хозяйка угомонится. Обычно у неё на это уходит минуты три. Так и случилось: вскоре хозяева забыли про Чалдона.
Чалдон начал было дремать, когда вспомнил слова, какими в этот раз его назвала хозяйка: «исчадие ада».
«Что бы это могло означать? Исчадие, исчадие...» – задумался Чалдон.
Хозяин-папа имел привычку в затруднительных случаях заглядывать в энциклопедию или в толковый словарь. Всевозможных справочных книг собрана целая полка. Он и Валеру наставлял:
– Если не знаешь или сомневаешься, что означает слово, не поленись, раскрой словарь. Читать умеешь, алфавит знаешь, как отыскивать нужное слово я тебя учил.
Помнится, был уже случай, когда выражение «исчадие ада» произносили. Тогда папа достал с книжной полки толковый словарь. Исчадие означает порождение.
– Выходит, я порождение ада. Думая о своём прошлом, Чалдон всегда вспоминал одно и то же: корзинку, сплетённую из прутьев, на дне её шестерых котят, самого себя и своих братьев-сестёр, облепивших маму, ползающих друг по другу. Незнакомые тёти и дяди, девочки и мальчики склоняются над корзиной.
– Какие славные, какие чудесные котята! Давай возьмём одного.
И так постепенно разобрали всех.
– Значит, ад – это корзина, на дне которой положена мягкая подстилка.
Уже совсем засыпая, Чалдон подумал, что он не прочь снова попасть в ад...
«А чудесный от слова "чудо" – совсем уже погрузившись в дрёму, вспомнил Чалдон. Чудо – явление, которое нельзя объяснить. Чудный, дивный, удивительный, непонятный, превосходный... Вот я какой!»

IV

– Изумительный котёнок! – восторгались гости, впервые увидев Чалдона.
По своей натуре Чалдон не был тщеславен. Разумеется, ему приятно было слышать лестные отзывы о себе, но как знать, может быть, гости говорят это в угоду хозяевам? Если все их слова брать на веру, так и Валера с Маней не озорники, а сущие ангелы. Но уж кто-кто, а Чалдон знает, насколько это далеко от истины.
Никто из гостей не удосужился толком объяснить, какие именно качества котёнка их восторгают. Лишь одна женщина сказала:
– Невероятно красив!
– Вот сморозила так сморозила! Разве можно быть невероятно красивым? – недоумевал Чалдон. – Либо я в самом деле красив, тогда это вероятно, а если не красив, так просто не красив. А то – невероятно красив! Нет, эта дама явно не английская королева. Королева не только красивую внешность заметила бы, оценила и душу.
К этой поре Чалдон уже знал, где ему можно увидеть самого себя. Дверца шкафа, под который он прячется в случае опасности, зеркальная. Ничего невероятного в своей внешности он не находил: чёрный с белыми пятнами на голове, кончике роскошного хвоста и задних лапах, будто обутых в белые сапожки.
У зеркала Чалдон не задерживался, мельком глянет, проходя мимо, и всё. Не то что Маня и её мама. Часами могут вертеться перед зеркалом. Мама красит брови и губы, и непременно в разный цвет; наводит тени на глаза, примеряет наряды... Маня, подражая ей, рассматривает свои бантики, вплетённые в косички, а когда дома нет родителей, вынимает из ящика в комоде губную помаду, тушь для бровей и малюется. Но только заслышит, что в дверной замок вставляют ключ, мгновенно кладёт косметичку на место и бежит в ванную комнату приводить себя в естественное состояние. Такой она Чалдону нравится куда больше, чем накрашенной.
Чалдону прихорашиваться не нужно: он всегда чист, свеж и пушист. Впрочем, был один эпизод, связанный с зеркалом, про который не хочется вспоминать. Здорово он тогда оконфузился. Как-то, сильно разыгравшись, он вдруг увидел чёрно-белого котёнка, выделывающего замысловатые акробатические прыжки. Остановился, замер в удивлении: откуда в квартире взялся еще один котёнок? Чужак тоже притих, уставившись на Чалдона.
Хозяева, наблюдавшие эту сцену, начали смеяться. Чалдон укоризненно покосился на них:
– Не нахожу ничего смешного. Незваный гость в хищной позе прижался к полу, нервно подрагивая белым кончиком пушистого хвоста, и не сводил глаз с Чалдона.
– Ну нахал! Сейчас я тебе задам!
Чалдон первым совершил стремительный прыжок. Но и соперник не дремал: в то же мгновение ринулся навстречу. Чалдон успел только защитить глаза от когтистых лап и.… тут же ударился обо что-то твёрдое.
И взрослые, папа с мамой, и дети, Валера с Маней, залились смехом.
Чалдон всё понял. Сделал вид, что ничего особенного не произошло, немного позабавился, развлёк хозяев. Сел у зеркала и принялся умываться, старательно очищая и разглаживая каждый волосок. Не подавая виду, мимолётно взглядывал в зеркало: «Любопытно знать, как же я на самом деле выгляжу? В общем, неплохо, с такой внешностью вполне можно жить на свете».
После этого случая Чалдон никогда больше не обращал внимания на зеркало. Ни губная помада, ни чёрная тушь для бровей, ни голубенький бантик, который неугомонная Маня повязывала ему на шею, Чалдону не нужны. Обо всём позаботилась природа, создала его совершенным. Ни лучше, ни хуже, чем есть, он быть не хотел.

 IV

Уму непостижимо, сколько всевозможных предметов непонятного назначения было в квартире хозяев. Когда Чалдон впервые увидел, нет, не увидел – услышал пылесос, его едва не хватил кондрашка. Кондрашка – это по-простому. Раньше по-научному говорили апоплексический удар, а теперь называют инсультом. Было отчего потерять рассудок. Такого нервного срыва Чалдон ещё не испытывал. Небольшая жестяная коробочка на колесиках извергала отвратительный рёв и визг. Омерзительный звук ужасом и трепетом наполнял крохотное тело Чалдона. Длинный гофрированный хобот, подобно удаву, ползал по квартире, суя свою щелевидную пасть повсюду. Чалдон прятался под шкаф – змея лезла вслед за ним, убегал в другую комнату под диван – чудовище настигало его там.
Вовсе не змеи он страшился. Понимал, что она не живая, не может ни ужалить, ни заглотить. Визг, издаваемый пылесосом, был несносен. Скрежет железа по стеклу в сравнении с ним сладчайшая музыка, симфония грёз. Но именно этого безобидного скрежета не переносит никто из хозяев: Маня затыкает уши, у мамы кривится лицо, Валера бежит прочь, папа хватается за щёку, будто её разбарабанило флюсом. А режущего по живым нервам воя пылесоса никто из них не замечает. Им смешно. Они думают, что Чалдон принимает пылесос за страшного зверя. А на самом деле он слышит то, что они не слышат.
Всякий раз, когда в доме затевали уборку, Чалдон терял голову, не находил себе места.
«Кстати, почему так говорят: теряет голову?» Голова у Чалдона оставалась на месте, только она в этот момент переставала соображать. Хозяевам нет бы пожалеть его, а они смеются.
Другим предметом, издающим различные звуки, к счастью, не столь противные, как у пылесоса, был телевизор. Разноцветные картинки, мельтешащие на экране, чем-то привлекали детей и даже взрослых. Чалдон не находил ничего интересного. Зато оба поколе-ния его хозяев способны были часами смотреть на экран, переживать, вскрикивать от восторга или ужаса.
Чалдон пользовался телевизором иначе. Когда надоедало нежиться на коленях у хозяев, он вспрыгивал наверх телевизора и устраивался там, развалясь во всю длину, свесив хвост и одну лапу поверх экрана, чем всегда смешил хозяев. Снизу подогревало. Звуки, раздающиеся в утробе ящика, не тревожили Чалдона, не прерывали его сладких снов.
Лишь однажды случилось то, что не на шутку напугало Чалдона и позабавило хозяев. В тот вечер они всей семьёй, в придачу ещё с двумя гостями, расположились у телевизора, смотрели на бегущие картинки, умилялись позой, какую принял Чалдон. Во сне он перенёсся в давнее: вместе со своими братьями-сестрами и заботливой мамой пребывал на дне картонного ящика, помещённого в простенок старой квартиры. Тепло пушистого маминого тела обволакивало его упоительной негой.
В гулком нутре телевизора, начинённого всевозможными схемами, внезапно прозвучал звериный рык. Чалдон отродясь не слыхивал ничего подобного, но инстинкт, заложенный в него несметными поколениями предков, подал сигнал смертельной опасности – вырвал Чалдона из сновидения. Он встрепенулся, готовый пуститься наутёк. Однако зрители, взрослые и дети, как ни в чём не бывало оставались на своих местах, не отрывали глаз от экрана. Устрашающий рык повторился. Чалдон свесил голову, заглянул в разноцветную глубину. Запаха, какой должен был исходить от зверя, способного издавать подобный рёв, не было. Тревога оказалась ложной. Чалдон недовольно стегнул по экрану пушистым хвостом.
Зрители, наблюдавшие эту сцену, рассмеялись.
– Узнал голос своего родственника, – прокомментировал гость.
Точно: родственник, – будто услышав мысли Чалдона, подтвердил хозяин – папа. – Да ещё какой – царь зверей!
– Царь то царь, а семейство называется кошачьим. Лев из семейства кошачьих, – рассмеялся гость.
«А что тут смешного? – возмутился Чалдон. – Звучит неплохо: семейство кошачьих!»
–    Не одних львов обидели. Соловей – самый голосистый певец значится в отряде воробьиных, которые умеют только чирикать.
Гости и хозяева немного ещё посудачили на эту тему. Из недр телевизора несколько раз прозвучал могучий рёв, но Чалдон больше не обращал на него внимания.

VI

В будни Чалдон оставался домовничать один. Валера был в лагере, Маню отводили в детский садик, папа с мамой уходили на службу.
Время тянулось медленно, Чалдон скучал в ожидании хозяев. Маня оставляла ему свои игрушки, чтобы забавлялся, но играть одному не хотелось. Он запрыгивал в старое кресло, устраивался поудобней и погружался в сон. Сны были занятными и весёлыми.
Пробуждался Чалдон счастливым и бодрым. Спрыгивал с кресла. Среди Маниных игрушек отыскивал упругий мячик, кидался на него. Мячик стремительно катился по полу, ударялся о препятствие, внезапно изменял направление и... превращался в маленького зверька, который мог стать добычей.
Несколько минут оба без устали носились по квартире. Зверёк всё время норовил спрятаться. Выбирал для этого самые укромные уголки. Однако все тайники в доме известны Чалдону, он настигал проныру, где бы тот ни укрылся.
Вскоре зверёк вновь обращался в безобидный мячик, и Чалдон переставал гоняться за ним. Садился посреди комнаты и долго, старательно умывался. Это занятие никогда не было ему в тягость.
Не то что Валере, который, как чёрт ладана, чурался воды и мыла. В этом пункте обычно уступчивая мама становилась сущим деспотом. Силком загоняла Валеру в ванную комнату. Он шёл туда со слезами на глазах, как на эшафот. Там, под строгим надзором мамы, вынужден был намыливать шею и уши. Возвращался чистым и свежим.
«И почему он так упрямится? – недоумевал Чалдон. – Ведь это же так здорово – быть чистым!»
Валерина мама всегда ставила Чалдона в пример:
– Посмотри на котёнка, он на дню умывается по десять раз.
– Так ему больше делать нечего, а мне надо уроки готовить.
«Ну уж это слишком! Как это мне делать нечего? Да у меня дел невпроворот. Только нельзя браться за дело не умывшись: удачи не будет».
Сейчас, когда Валеры не было дома уже три недели, Чалдон по нему скучал. Хоть он озорник и не любит умываться, а всё равно славный мальчик. С ним интересно играть. А насчёт умываться Валерин папа сказал:
– Повзрослеет, наберётся ума, поймёт: лучше быть чистым, чем грязным.
Ничего себе повзрослеет! – изумился Чалдон, услышав это. – Да ему уже восемь лет! Куда же ещё взрослеть? Мне всего три с половиной месяца, а я умываюсь».
...Однажды в долгие часы одиночества, выспавшись и наигравшись с Маниным мячиком, Чалдон вздумал сочинять стихи. Вот что у него получилось:
Когда хозяев дома нет, бываю я отважен:
На стол запрыгну, лягу на постель.
Никто не запретит, не цыкнет, не укажет:
«Ходи отселе и досель».
Чтоб от еды не стало тело тучным,
Известен способ мне простой:
Когда бывает сильно скучно,
Ношусь и прыгаю, играю сам с собой.
Самому Чалдону стихи понравились.   Он возомнил себя если не гением, то по крайней мере вундеркиндом. Это слово он слышал от Валериного папы. В переводе с немецкого оно означает «чудо-ребёнок». Иначе говоря, очень-очень способный мальчик или девочка. Или котёнок.
По зрелому размышлению Чалдон и вынужден был признать, что его стихи сильно уступают тем, которые написаны в книжках, которые Валерин папа по вечерам иногда читает вслух.
Кроме того, Чалдон оклеветал самого себя. Вовсе он не безобразничал в отсутствие хозяев, как это можно заключить из стихотворе-ния. Бывает, осторожно пройдётся по обеденному столу, ничего не уронив, не опрокинув, понежится на постели, заглянет в буфет, если хозяйка забыла затворить стеклянную дверцу. Ничего подсудного в этом нет. Кто бы на его месте удержался от соблазна?
А то, что его стихи далеко не шедевр, не сильно огорчило Чалдона.
«У меня ещё всё впереди, я ведь только-только начинаю творческую жизнь».

VII

В этот раз Маню не повели в садик. Там произошла какая-то неполадка, на сутки отключили свет. Чалдон подумал: «Любопытно, зачем нужен свет посреди дня? Маня же не остаётся в садике на ночь». Этот же вопрос задала и Маня.
– Глупышка, – сказала мама. – А на чём вам будут варить манную кашу, если нет электричества?
«Это нужно намотать на ус, – подумал Чалдон, – чтобы в другой раз не попасть впросак».
Он уже слышал из разговора папы с Валерой, что выражение «намотать на ус» означает «запомнить». То, что в садике без электричества нельзя сварить манную кашу, Чалдону показалось несерьёзной причиной. Век бы не было манной каши. Маня пыталась потчевать его этой кашей:
– Ты попробуй. Очень вкусно! – Чалдон брыкался и фыркал.
«Кто только придумал манную кашу? Держу пари, что не гений!»
А что завтрашний день Маня проведёт дома, обрадовало Чалдона: вдвоём не будет скучно.
Но бог мой, сколько мороки задало родителям это пустяковое обстоятельство. Оказывается, Маню нельзя оставлять одну в квартире, непременно нужно, чтобы за ней кто-то присматривал. А что же я остаюсь одна никто за мной не присматривает? К тому же Маня будет не одна, а со мной». Девочка будто читала его мысли.
– Мама, пусть за мной Чалдон присмотрит.
Это предложение только рассмешило родителей.
– Вот если бы мы завели не кошку, а собаку, – сказала мама.
«Не кошку; а котёнка, – обиделся Чалдон. – Не понимаю, чем лучше собака? Что у неё больше глаз, чем у меня? Да мои-то острее и зорче. Сами же говорили».
Выход нашёлся. Мама сказала, в обеденный перерыв забежит на полчаса домой проведать и накормить Маню. С Мани взяли честное-пречестное слово, что она никому не откроет дверь, не будет подходить к газовой плите и электрическим розеткам.
Единственное, что ей позволила мама, – включить телевизор в половине одиннадцатого, когда будут показывать мультики. Объяснила, где на циферблате ходиков должны расположиться часовая и минутная стрелки.
– Нажмёшь вот на эту кнопку. Больше ничего не трогай. А когда мультик закончится, снова нажми на ту же кнопку – экран погаснет. А главное, никому ни за какие коврижки не открывай дверь.
– После этих слов мама опять почему-то вспомнила про собаку. «Далась ей эта собака».
– Вопрос стоял: либо щенок, либо котёнок. Решили голосованием: нас было трое против одного твоего голоса.
– Конечно, лучше котёнка, – вставила Маня.
«Умница ты моя славная!»
– Ладно, – уступила мама. – Завели своё сокровище – радуйтесь.
Напоследок мама несколько раз чмокнула Маню и, уже выйдя в коридор, улыбнулась, помахала рукой. Щёлкнул дверной замок, и Маня с Чалдоном остались в квартире одни. Девочка пребывала в полной растерянности, готовая заплакать.
«Нет уж, этого не допущу. Докажу, что я не хуже собаки».
Чалдон подошёл к Мане, потёрся о её ноги.
– Чалдончик, – обрадовалась она, взяла его на руки и прижала к груди. Чалдон замурлыкал нежно и сладко, исцеляя Манину тревогу. От этого стало и легко на душе. Маня повеселела, отыскала любимую игрушку Чалдона – лапку от плюшевого зайца, привязан-ную к нитке.
Чалдон проявил себя во всём блеске: хитроумно устраивал засаду, стремглав кидался на жертву. Совершал такие прыжки, что сам давался диву. Оба были счастливы и веселы. Маня заливалась серебряным колокольчиком. Люстра, висевшая у потолка, вторила ей ме-лодичным стеклянным звоном.
Но, как это часто бывает, безудержная забава окончилась печально. Войдя в азарт, Маня сама стала прыгать, подражая Чалдону, невзначай задела старинную шаткую этажерку. Большая медная ваза с цветами, стоявшая наверху, качнулась и грохнулась на пол. В испуге Маня шарахнулась от неё и головой ударилась о гирю часов, свисающую на длинной цепочке. Рёву и пролитых слёз хватило бы на семерых. Наплакавшись, Маня подняла с полу упавшую вазу, собрала рассыпанный букет. Лужу на полу размазала веником по соседним половицам.
– Я нисколько не виновата! Ваза сама бросилась на меня. Я её даже пальчиком не тронула. А тут ещё эта железная гиря – наверное, пудовая – стукнула по голове.
Только вот неизвестно, как ко всему этому отнесётся мама. Умей Чалдон говорить человеческим голосом, он бы подсказал Мане, как скрыть следы беспорядка: в вазу налить воды, поправить букет, остановившиеся часы запустить, чтобы они шли. Для этого принести из кухни лёгкую табуретку, осторожно влезть на неё и качнуть маятник. Только и делов.
Маня то и дело поглядывала на часы: стрелки неизменно показывали одно и то же время.
– Господи, – вздохнула девочка, – так я никогда не дождусь мультиков. Спа-а-ать хо-о-чется...
Забравшись в кресло, Маня устроилась поудобней. Чалдон запрыгнул и улёгся рядышком. Они спали и смотрели одинаково интересные сны, забыв обо всех пережитых горестях.
...Железный звяк дверного замка разбудил их. Пришла Манина мама. Увидев шишку, вскочившую у дочери на лбу, ужаснулась:
– Это ещё что за фокусы?!
– Я не виноватая. Я не виноватая. – Мама осмотрела ушибленное место, смазала зелёнкой, в утешение сказала:
– До свадьбы заживёт.
«Как это у людей получается: что бы ни случилось, заживает до свадьбы?»
Мама всё делала одновременно: разогревала суп, варила манную кашу, резала булку, подтирала пол и при этом разговаривала с Маней, с Чалдоном, сама с собой... Юлия Цезаря перещеголяла. Тот, как слышал Чалдон, одновременно делал три дела, а Манина мама все десять.
Поинтересовалась у Мани:
– Мультики понравились?
—    Так ведь время не пришло: у нас часы стоят.
—    В самом деле стоят, – убедилась мама. – Странно. Почему бы это? – Подозрительно посмотрела на Маню и на Чалдона. – Ваши проказы?
«Из неё бы прекрасный следователь получился», – подумал Чалдон.
—    Проспали мультики, – рассмеялась мама. – Запомни, доченька: если часы стоят, это не значит, что и время тоже остановилось.
«Удивительно мудрая женщина!» – восхитился Чалдон.
После этого случая Манина мама всем своим знакомым, которые приходили в гости, рассказывала историю про остановившиеся часы. Люди почему-то всегда смеялись и с восхищением смотрели на Маню.
«Непостижимые существа эти люди!»

В конце августа, когда до начала занятий в школе оставалась одна неделя, из лагеря вернулся Валера. То-то было радости в доме! Папа потискал сына за плечи, мама расцеловала, Маня скакала вокруг брата и хлопала в ладоши, Чалдон крутился у всех под ногами.
Валера сиял улыбкой. Он посмотрел на Чалдона и изумился:
– Как он вырос!
«Ничего удивительного. Растём. Время идёт. Оно идёт даже тогда, когда часы стоят».
Вечерами, приходя с работы, папа устраивал Валере экзамен: не забыл ли сын таблицу умножения, не разучился ли складывать-вычитывать, умножать-делить, читать написанное в книжке. Шутка ли, в третий класс пойдёт. Почти в академию!
«Впрочем, – вспомнил Чалдон, – слово «академия» в древней Греции употребляли в значении «школа». Название «академия» произошло от имени мифического героя Академа, который похоронен вблизи Афин, как раз в том месте, где позже великий философ Платон проводил занятия со своими учениками».
– Шестью семь? – спрашивал папа.
– Сорок два, – без запинки отвечал Валера.
– Двадцать восемь плюс тридцать семь?
– Шестьдесят пять.
– Отлично!
Папа раскрыл большую книжку с рисунком, заставил Валеру читать.
– Давным-давно в городе на берегу Средиземного моря жил старый столяр Джузеппе, по прозванию Сизый Нос, – со скоростью пулемёта выстрелил Валера, почти не заглянув в книжку.
– Так-так, – усмехнулся папа. – Прочти-ка вот это, – и дал Валере другую книжку.
На этот раз скорость чтения была намного ниже:
– Пер-вый осен-ний хо-лод, от кото-рого по-жел-тела тра-ва привёл птиц в большую тре-вогу...
– Хорошо, – на целый балл понизил оценку папа. – Небось за всё время в лагере ни в одну книжку не заглядывал.
А Маня была в восторге:
– Валера всё-всё умеет: задачи решать самые трудные, читать толстенные книги и писать мель-конькими буковками. Он ужасно умный.
«Разве можно быть ужасно умным? – поразился Чалдон. – Ужасный – это плохо, а умный – хорошо. Нельзя быть плохим хорошим. А вот можно ли быть ужасно глупым?»
На этот, последний вопрос ответа не было даже у Чалдона.
За два дня до начала занятий в школе к Валере пришли трое мальчиков-одноклассников. Один из них был такой учёный, столько всего знал, что удивил Чалдона: как все эти знания смогли поместиться в белобрысой голове маль¬чика? Про себя Чалдон окрестил его академиком.
Перед тем как расстаться, белобрысый академик задал Валере задачу:
– Летела стая гусей, навстречу им один гусь. «Здравствуйте, сто гусей!» Отвечают: нас не сто. А вот если прибавить ещё столько, да полстолько, да четверть столько и тебя гуся в придачу, тогда будет сто. Сколько было гусей в стае?
Валере задачка пришлась не по зубам. Сколько ни бился, исписал цифрами полтетради – не получалось. Наконец отступился.
– Алгебру мы ещё не проходили, – оправдался он.
Пришлось за дело взяться Чалдону. Он думал полдня с перерывами на еду и на сон. Задача решалась без алгебры. Ничего особенно мудрёного в ней не было. Нужно только иметь на плечах голову, а не кочан капусты, как говорит Валерин папа.
Умей Чалдон говорить, он подсказал бы решение. Всё-таки Валера славный мальчик. Правда, если верить Балериной маме, в голове у него частенько гуляет ветер. Но это неправда. Не может гулять ветер в голове у мальчика, который пойдёт учиться в третий класс.
Начала школьных занятий Чалдон ждал нетерпеливо, считая дни и даже часы до знаменательной минуты, когда Валера возвратится из школы с головой, переполненной новыми знаниями. Что-то из этого богатства перепадёт и на долю Чалдона. Валера, по заведённому обычаю, поделится новостями с родителями и с Маней.
А Чалдон будет внимательно слушать и мотать себе на ус.