Румянцев А. Г. / Произведения

Воспоминания о Вампилове (отрывок)

Как родился прозаик Александр Вампилов?

Уже говорилось, что в университет он пришел начинающим стихотворцем. Мне казалось, по крайней мере, в первые два года учебы, что при всем внимании Вампилова как читателя к прозе и драматургии он будет заниматься поэзией. Ведь не бросишь же писать стихи, если они приходят не спрашивая твоего желания?
Но однажды — я этот мимолетный случай хорошо запомнил — Саня сказал мне:
- Все! Стихов больше не будет. Пишу прозу. Я не поверил. Но вскоре убедился, что так оно и есть. Осенью 1957 года, когда мы перешли на третий курс, в студенческой многотиражной газете появилось объявление: создается литературное объединение. Руководить им взялся заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы доцент Василий Прокопьевич Трушкин. Мы пошли пуду. С этого времени шумные обсуждения наших опытов в стихах и прозе переместились из комнаты общежития в такое же тесное прибежище редакции многотиражки.
Василий Прокопьевич уже тогда был известным в Иркутске литературным критиком. Человек доступный, непосредственный, он поощрял в нашем кружке живые споры, необычные суждения, искренне радовался даже малой (удаче каждого из нас. Мы захаживали к нему и домой. Пока один советовался с хозяином, другие рылись в книгах, заполнявших полки вдоль стен квартиры. Через несколько лет Саня написал нашему старшему другу на обложке своего первого сборника: «Василию Прокопьевичу Трушкину с уважением, благодарностью и раскаянием. Это Вы приметили меня, наставили, подстрекали писать. Теперь (хотите — не хотите) примите эти опыты вместе с искренним раскаянием в моем шалопайстве. Санин-Хомутовский1, 21 сентября 1961 г.»
Первая из вампиловских юморесок, «Стечение обстоятельств», появилась в газете «Иркутский университет» 4 апреля 1958 года. Рассказ этот Саня передал в редакцию, видимо, после обсуждения в литкружке — сужу об этом по заметке, опубликованной в областной газете «Советская молодежь» в те же дни. Коротенькая информация сообщала, что в университете, на очередном заседании литобъединения, студент Санин прочитал свой юмористический рассказ, и он всем понравился. Признаюсь, я брал газетную подшивку с любопытством доморощенного исследователя: кто же это первым написал, что появился новый прозаик — Санин? И ахнул: под заметкой стояла моя фамилия.
Следующие рассказы Вампилов печатал в многотиражке, вероятно, без всяких обсуждений; все же это была наша, родная газета.
А в начале лета Санины юморески почти одновременно появились в газете пригородного района «Ленинские заветы», редакция которой располагалась в Иркутске, и в областной молодежной газете. Первый его поход в редакцию «районки» памятен мне.
Поздней весной я лежал в больнице с воспалением легких. Облупленное здание лечебницы стояло недалеко от центрального рынка. Как-то попроведать меня заглянул Вампилов. Мы спустились во двор, уже согретый припекающим солнцем. После того, как поговорили об университетских новостях, Саня обронил, что собирается по пути; занести «рассказец» в газету «Ленинские заветы». Это рядом, наискосок от рынка. Со свойственным Вампилову чувством товарищества он предложил: «Давай стихи, заодно унесу». Их надо было переписывать, поэтому договорились оставить это до следующего раза.
Почему Саня выбрал газету «Ленинские заветы»? Потому, что в ее редакции работали выпускники нашего университета. На их доброжелательность можно было рассчитывать. К тому же, по разговорам, руководил газетой человек внимательный и заинтересованный в свежих авторах. Так оно и оказалось: редактор Михаил Викторович Бобров позже всегда встречал Вампилова приветливо.
А с газетой «Советская молодежь» связи наши установились как-то исподволь. Ее журналисты традиционно считали студентов университета — филологов своим резервом. Нам поручали готовить материалы не только из вузов, но и с предприятий Иркутска, из сельских районов. Мы добывали информацию, нещадно эксплуатируя телефон или выезжая обыденкой в пригородные деревни. Эта наша роль зафиксирована в вампиловской записной книжице ехидным словом: «Информушечники». И еще есть там отметка: «Гонорарьев — мастер короткого газетного жанра» (эта фраза прилипла к нашим языкам; говорили, например: «Знакомься, мастер короткого жанра такой-то»).
Так что сюда Саня шел бестрепетно.
Но одно утверждение в воспоминаниях и статьях о Вампилове останавливает меня — о том, что в газете «Советская молодежь" его с самого начала «охотно печатали». Это не совсем точно. Или даже совсем не так.
Да, после зачисления Сани в штат этой газеты (30 октября 1959 года, когда он еще учился на пятом курсе) публиковать его рассказы тут стали чаще. А до этого дня Вампиловым было напечатано в «Советской молодежи» лишь шесть рассказов из восемнадцати, написанных к тому времени.
Но дело даже не в количестве. Читатели постарше помнят идеологическую зашоренность газет того времени и могут представить, как не соответствовали рассказы молодого Вампилова самому духу тогдашней печати. Газеты были полны очерков, статей, репортажей о грандиозных стройках Сибири. Иркутская область в этой панораме «преобразования природы» занимала чуть ли не центральное место. Только что вступила в строй первая ГЭС на Ангаре, строилась необычайная по мощности Братская электростанция, прокладывались новые железные дороги, тянулись тысячекилометровые высоковольтные линии электропередач. Официальная литература торопилась запечатлеть «трудовые подвиги». Газеты, журналы, издательства печатали бесчисленные однодневки в стихах и прозе о современниках, выступающих исключительно в роли «положительных» героев. Было много надуманной романтики, фальшивого оптимизма. Глубинные, по большей части трагические, проблемы, неизбежно сопровождающие крупные таежные стройки, удаленные от обжитых мест,— варварское вторжение в природу, ужасающая неустроенность людей, тяжелый, изматывающий труд,— как правило, не находили правдивого изображения. Широкое хождение имели теории, что-де писатель, не бывающий на стройках пятилетки (или семилетки), не «изучающий жизнь» — автор так себе, нестоящий. «Мимо жизни - это значит теперь мимо стройки»,— с иронией записал в свой блокнот Вампилов.
И вот в эти годы молодой автор пишет рассказы, в которых нет ни славных адресов, ни героев, желанных редакторам и критикам. А сюжеты-то, сюжеты...
Простодушная девушка-студентка принимает грабителя за милого шутника; литературный консультант переходит на другую работу, не в силах больше читать шизофренические стихи графоманов; робкий жених находит бешеный успех у будущей тещи, сыграв негодяя. И герои-то все неприметные, иногда сомнительные люди: ночной сторож, пожилой пьяница, шалопаи-студенты, сапожник, вор, железнодорожный служащий...
Конечно, рассказы юмористические, в них и герои соответствующие, но юмор... юмор не легкий, не оптимистический, а чаще едкий и местами довольно черноватый. А между тем на вопрос Вампилова, выраженный в привычной для него форме на страницах записной книжки: «Молодой человек, заходя в редакцию: «Вам нужны Гоголи и Щедрины?» — любой редактор тогдашней газеты, даже и «либерал», дал бы ответ, тогда же точно сформулированный поэтом-юмористом и распространившийся изустно: Мы за смех, но нам нужны подобрее Щедрины. И такие Гоголи, чтобы нас не трогали.
А вы говорите: «Охотно печатали...» Университетской многотиражке жилось повольней, ее редактор мог бы как-то защититься от домашнего идеологического надзирателя: помилуйте, это же творчество студента, будьте снисходительны...
А редакция областной газеты — та была строже. Бдительней. И она, не раз случалось, отказывала Вампилову. Ну как опубликуешь, при общем тоне тогдашней печати, рассказ о страданиях человека после пьянки, с похмелья? Или ту же историю о молодом рецидивисте, нацелившемся снять часики со студентки — один заголовок чего стоит: «Финский нож и персидская сирень». Или монолог старого сторожа, утверждающего, что ночью охрана не нужна, «воруют-то днем!» (читатели, как и дед, доподлинно знали, что по всей стране воруют днем).
Отклоняли. Вампилов относился к этому спокойно. Может быть, уже тогда он вынес суждение: «Газетчики — рабы тенденции». Он умел слушать возражения, как и умел сохранять верность себе, своим убеждениям. Согласиться переделать рассказ против своей воли или попытаться «протолкнуть» его с помощью приятелей, которые уже завелись у Сани в молодежной газете, было ниже его достоинства.
Тематику ранних вампиловских рассказов можно и теперь объяснить тем, что молодой автор не бывал на стройках, заводах, и, как говорится, не знал жизнь. Но сами рассказы отвергают это объяснение.
Александр Вампилов писал о том, что видел в жизни своим особенным взглядом. Воспитанный на русской классике, он с первых шагов в творчестве проявлял сочувственное внимание к ее вечному герою — человеку малоприметному, обыкновенному, «простому», его бытию, характеру, проявлениям его внутренней сути. Ту горькую правду о нашей жизни, которую многие не хотели или не умели увидеть, Вампилов замечал с редкой зоркостью. Он отметил для себя в рабочем блокноте: «Кричат: «Узнать жизнь, узнать жизнь!» Скорее ее не надо узнавать для того, чтобы быть поэтом». Или вот о правде в искусстве — тоже отнюдь не поверхностные для молодого писателя и совсем не конъюнктурные суждения: «Все лучшие известные писатели знамениты тем, что говорили правду. Ни больше, ни меньше — только правду. В двадцатом веке этого достаточно для того, чтобы прославиться...» И как в споре с кем-то — дерзко: «Искусство существует для того, чтобы искажать действительность, потому оно и называется искусством»2.

1 - Хомутово — село под Иркутском; его название стало фамилией одного из персонажей пьесы А.Вампилов «Двадцать минут с ангелом».

2 - А.Вампилов, конечно, не мог прочитать в конце пятидесятых книги Николая Гумилева, а между тем как будто повторил его мысль: «Действительно, мир образов находится в тесной связи с миром людей, но так как это думают обыкновенно. Не будучи аналогией жизни, искусство не имеет бытия, вполне подобного нашему...
...искусство, родившись от жизни, снова идет к ней, но не как сварливый брюзга, а как равный к равному».