Куклин Г. О. / Произведения

У прелой горы

Мне было девять лет. Раз приходит отец и говорит:
— Поедем, Герасим, на Прелую гору.
Я сжался весь — не любил это место. Гора отпугивала своим мёртвым видом. Целыми днями над каменистыми склонами держалась белесая пыль, и ничего на них, кроме полыни, не росло. А внизу, где начиналось болото, земля выпревала, покрывалась зелёным налётом, плесневела.

И всё же мы гору распахивали. Урожаи не удавались, часто хлеб рвали руками — серп не захватывал, но лучшей земли в округе не было.

Отец сказал:
— Я стану пахать на Гнедухе, а ты попасёшь Буланку. Потом коней переменим.
Стало веселее, пасти Буланку мне нравилось. Он не убегал от меня, был смирный и всё понимал.

Рядом с Прелой горой тянулось сухое болото. Оно поросло дикой осокой и кустарником, лишь в немногих местах стояли лывки воды, куда залетали иногда утки.

Когда мы приехали, сильно парило. Воздух не двигался, был густой; пыль тяжело оседала на землю. Солнце стояло над самой головой, казалось тусклым, можно было глядеть на него не жмурясь. Отец выкинул подсошник, хмуро повёл первую борозду; мы спустились с Буланкой к болоту. Отошли порядком от полосы, я ещё подумал: "Если кричать, не услышит отец.

Наваливалась мошка. Я смазал Буланку дёгтем, погладил и пустил в осоку. Конь фыркнул, потряс сытыми боками, уткнул морду в траву.

Было тихо, и давила жара. Я посмотрел на небо — из-за горы показалась туча. Она выдвинулась, как чёрная каменная плита, бросив на гору широкие тени.

Издалека мне был виден отец. Он ездил из края в край полосы, было слышно, как шумит по каменистой почве соха. Я боялся вернуться и сказать отцу, что мне страшно: он не любил, когда зря жалуются.

Я зашёл в осоку, она была ростом с меня. Не успел я остановиться, как неподалёку осока зашаталась, по ней кто-то побежал. Я притих, а потом прыгнул через кочку и увидел дикого селезня с перебитым крылом. Селезень ковыльнул в траву, спасаясь от меня; я погнался.

Погоня продолжалась долго. Я забыл про тучу, забыл про Буланку, которого надо стеречь. Натыкался на кусты, проваливался в воду, но селезень оказался хитрее меня. Добравшись до большой лывы, он нырнул и больше не показывался. Я кричал, бросал в воду палки — как провалился.

Вдруг лыва потемнела: это двигалась туча. Будто из-за Прелой горы вздымалась другая гора, только во много раз выше и шире. Я побежал прямо на тучу.

Не знаю, долго ли я бежал, но с шумом вырвавшись на чистое место, я опять увидел ту же лыву, куда нырнул селезень. А туча ползла. В голове мелькнуло, что гроза застигнет в болоте, а после больших дождей болото всплывает. Я влез на одинокую присядистую сосну, увидел вершину горы, громко крикнул. Никто не откликнулся.

Запомнив направление к горе, я снова спустился в осоку и побежал. Осока цеплялась за ноги, шуршала, дрожала у глаз. Точно из-под глубокого дна выросла передо мной новая лыва. Густая стена широких стеблей склонялась над ней со всех сторон. Я повернул направо — опять лыва. Стал кружить — везде были лывы, которые не пускали к горе. Гора совсем была близко, а дороги к ней не было. Двигалась мгла, запахло сыростью, лицо обвеяло холодом. По осоке прошёлся вихрь и положил её длинной полосой до самой горы. Где-то далеко-далеко я увидел Гнедуху и отца: отец бежал к болоту в другую от меня сторону. Осока поднялась, заглушила мой крик — всё скрылось. Только тут я понял, что я один, что отец не найдёт меня и не услышит.

Над головой грохнуло. С двух сторон засветились молнии, новый гром, ещё сильнее первого, разбил небо, оно точно посыпалось: ударил дождь и ослепил. Когда я открыл глаза, с неба свисали тысячи гибких стеклянных верёвок — завивали, сметали, били. Я кричал и сам не слышал своего голоса. Ливень усиливался, кругом ревело, катилось.

Я стоял на высоком месте, залепленный мокрой осокой. Со всех сторон поднималась вода и обступала меня. Бежать было некуда. Я остался на островке, вода бесилась, шипела, быстро съедая островок. Я почувствовал, что глаза мои застыли, голос больше не слушается, я сел на корточки.

Вода прибывала. Она подступила к ногам, плеснула на них, залила сразу до колен. Я вскочил — островка не стало. По шее скользнуло что-то мягкое... лягушка. В колени уткнулся мёртвый селезень. Потом меня подняло, я судорожно ухватился за куст.

Дождь набегал волнами. Я почувствовал, что в последний раз вижу осоку, кусты, Прелую гору; что где-то далеко от меня, как зверь, бродит по болоту отец. Как во сне увидел избу, печь, худое лицо матери... Подхваченные водой лягушки ползли мне на лицо; за кустом покачивался мёртвый селезень — его относило.

По осоке было видно, как растёт вода. Она покрывала уже верхнюю половину стеблей, мне дошла до ремня. Болото раздвигалось, плескалось, плыло через меня.

Вдруг послышалось громкое бульканье. Я заледенел: кто-то грузный кружил по болоту, фыркал, обнюхивал воздух, плыл, останавливался и опять плыл. Он точно крался ко мне, выбирая, с какой стороны лучше напасть...

И вот: ближний куст качнулся, осока заходила, из воды поднялась большая костлявая голова. Слезы мешали мне разглядеть. Потом руки мои сами выпустили ветки и не своим голосом я крикнул:

— Буланка!
Буланка заржал; поплыл ко мне.
Больше не было страшным болото: мой конь услыхал мой голос, пришёл на выручку. Как я забыл о нём, не догадался, что это он бродил вокруг!

Буланка хватил ногами дно, отряхнулся, обсыпал меня тёплыми брызгами. С куста я влез ему на спину.

Гром гремел теперь за горой, дождь стихал. Водяные верёвки стали тоньше, сквозь них проглянуло солнце. Я ехал на Буланке по болоту и все гладил, гладил мокрую его гриву. Конь выбирал, где помельче, но в некоторых местах ноги не хватали, и он всплывал, раздувая ноздри, косился через плечо на меня. А у меня одна теперь была забота: как бы не свалиться в воду.

Мы выехали.

Под ногами была твёрдая земля Прелой горы.

Буланка дрожал, его шатала усталость. Я глядел на коня, и мне хотелось сделать ему, как человеку, что-то очень хорошее, но у меня ничего не было. Я сорвал полную горсть травы и сказал:

— Поешь, Буланка.
Дождь перестал. Вдалеке я увидел разломанную соху, и на самой вершине горы, как вырезанную из камня, Гнедуху. Почуяв Буланку, она с громким ржанием бросилась вниз. Из болота вышел отец — весь мокрый и оборванный..