Красовский Л. С. / Произведения

Леонид Красовский

Павкина месть

Вы знаете, что такое кровная обида? Вряд ли. И Павка до сих пор не знал. Он увлекался рассказами о воинственных кавказских горцах прошлого века, удивлялся, как это они убивали друг друга за самую маленькую обиду. Но сегодня и он готов был убить человека. Этот человек – его одноклассник, отныне злейший враг Миша Морозов.
В большом актовом зале новой школы, в которой учился Павка, началась репетиция драматического кружка. Учитель Николай Иванович, высокий стройный человек с орденскими ленточками на груди, прохаживался с тетрадкой в руках по сцене, подсказывая иногда «действующим лицам» одно-два слова. Он сам уже настолько запомнил текст небольшой пьесы «Отважный юнга», что мог без запинки рассказать наизусть всё от начала до конца. А вот Павка в одном месте сбивался.
Сначала всё шло хорошо. Его, со связанными руками, одетого в разорванную тельняшку, тащил, ругаясь по-немецки, Коля Бардин и бросал к ногам Миши Морозова. Миша играл немецкого офицера. Он важно сидел в кресле, вертел в руке незажжённую сигару и смешно морщился, будто у него болели зубы. Морщиться по ходу действия было не обязательно, но иначе Миша не смог бы удержать в глазу стёклышко от старых отцовских очков. А без него он совсем не походил на «фрица». Николай Иванович говорил, что Морозову обязательно нужен монокль. Так он, кажется, называл стекло.
Павка с трудом поднимался на ноги и презрительно смотрел на офицера. Тот начинал допрос.
– Ти, русски шшенок, ти будешь сказаль, кто тебя училь убивайт официр великого фюрера. Ну, говорит! Где есть твои сообщники?
Павка молчал, а когда Мишка с маху бил его по уху, он кричал:
– Дурак ты, Мишка, зря дерёшься! Ничего не скажу!
Вот в этом-то и была загвоздка. Сколько раз повторяли эту сцену, и всегда Павка забывал, что немецкого офицера нельзя называть Мишкой. Раньше его поправляли, заставляли заново произносить всю фразу, а сейчас, на генеральной репетиции, даже Миша Морозов вышел из себя. Поймав на лету выскочившее из глаза стекло, он вплотную подошёл к Павке и сказал, зло сверкая карими глазами:
– Теперь я всё знаю. Ты нарочно это делаешь, чтобы подвести школу на смотре. Так этого я не оставлю. Мы тебя на сборе дружины обсудим. Пре-да-тель!
Последнее слово ударило Павке в лицо, горячими иголками обиды впилось в сердце. Он рванулся к обидчику и чуть не заплакал, вспомнив, что у него связаны руки. Это спасло Мишу от Павкиного гнева.
А Миша тем временем бросил на стол высокую офицерскую фуражку и стал снимать ученический ремень с бумажной свастикой на пряжке.
– С Павкой я играть не буду, – заявил он, – ему надо давать роли не партизанов, а изменников...
– И я с тобой играть не хочу, – Павка кивнул через плечо Коле Бардину. – Развяжи руки.
– А ну, подождите, – эти слова заставили всех повернуться. К Мише подходил Николай Иванович. До этого он молча стоял, заложив руки за спину, и наблюдал неожиданную ссору.
– Это как же получается, Морозов, – учитель сел в кресло, предназначавшееся для немецкого офицера. – Павлика Маринина ты называешь предателем, а сам собираешься что сделать?
«Юнга» и «офицер» стояли, опустив головы, не понимая, что хочет сказать Николай Иванович. Конечно, он сейчас найдёт выход из положения, он умный учитель, но Павка-то уже знал, что ему надо делать. Что бы тут не решили, а за обиду он Мишке отомстит. Он назвал его страшным словом, как комком грязи ударил. Предатель! А не знает Мишка, что Павка, может быть, решил стать таким, как Павел Корчагин или Олег Кошевой.
– А что... Николай Иванович... получается? – робко взглянул на учителя Миша. – Разве можно играть с таким?
Павка не удержался.
– А тебе можно обзывать людей? Думаешь, как ты председатель совета дружины...
– Подожди, – перебил его Николай Иванович. – Тебе не кажется, Морозов, что твой отказ от участия в спектакле и будет настоящим предательством коллектива? А?
Миша испуганно вскинул голову.
– Я ведь не совсем... отказался. Пусть только Маринин не сбивается...
– Это другое дело. Значит, ребята, завтра соберёмся здесь в десять утра. Поедем на автобусе. Только не опаздывайте. Можете идти.
Павка видел, что все ребята косо поглядывали в его сторону, о чём-то перешёптывались. Это ещё больше обижало его. Все они теперь будут говорить, что он хочет подвести их на смотре. А разве он этого хотел? Никогда в жизни!
Бегом, чуть не сбив с ног на лестнице уборщицу тётю Машу, Пашка кинулся в гардероб. Через несколько минут он, опередив всех, был уже на улице.
От сильного мороза захватило дух. Казалось, что мороз – это серые крупинки, которые густым туманом повисли над посёлком. Потому и дышать тяжело, что эти крупинки склеивают ноздри, нестерпимо жгут губы.
Снег поскрипывал под валенками, словно Павка шёл в новых сапогах по школьному паркету. Он быстро завернул за огромную кучу сосновых пней с большими корнями, оставленными здесь после раскорчёвки тайги, и зашагал не спеша. Теперь уже ребята его не догонят. Он прикрыл рот белой заячьей варежкой, чтобы легче было дышать.
«Вот это мороз, – думал Павка, – у нас в Москве такого никогда не бывало».
Год назад его отец Борис Демьянович Маринин приехал на строительство Братской ГЭС со всей семьёй. Павка тогда перешёл в пятый класс, и мама очень боялась, что в тайге «ребёнку негде будет учиться». И Павка поверил этому, втайне надеясь, что в Братске для него настанут золотые деньки: в школу ходить не надо, знай броди себе по тайге, собирай орехи да лови рыбу в Ангаре.
Только всё получилось совсем по-другому. Папа стал работать мастером, им дали квартиру в Зелёном городке, а потом в Постоянном. Там построили новую школу – ещё лучше московской. Здесь очень быстро строят. Там, где сейчас стоит выкрашенная в зелёный цвет трёхэтажная школа, недавно были высокие сосны. А рядом со школой выстроились в ряд новенькие белые домики. В них живут рабочие.
Забыв на минуту обиду, которая теперь надолго поселилась в сердце, Павка остановился у большой сосны. Ему показалось, что на её ветках, растопыренных, как пальцы, одеты варежки. Такие же, как у него: белые, пушистые. Вот сорвался вниз комочек снега. В сверкающем белизной меху показалась зелёная дырочка.
Сзади послышались голоса ребят. Павка снова всё вспомнил и заторопился дальше.
– Артист явился! – засмеялся отец, едва Павка переступил порог. – А что в дневнике принёс?
Павке было не до смеха. Он с кислой миной вытащил из портфеля дневник, в котором сегодня ему поставили две пятёрки, и протянул отцу.
– Что-то ты сегодня невесёлый, – мама заглянула сыну в глаза.
Павка отвернулся.
– Двойку получил? – ужаснулась она и схватила дневник.
Успокоившись, родители поздравили сына с успехом и пригласили его ужинать.
Ел Павка плохо. Кое-как отбыл эту повинность, а затем, пряча глаза от внимательного взгляда отца, пошёл в комнату.
– Отдохни немного и делай уроки на понедельник, – сказал отец. – Ты ведь завтра поедешь в Осиновку?
– Поеду, – ответил Павка, чувствуя, что краснеет. Он совсем не хотел лгать, но, ответив на вопрос, понял вдруг, что можно и не ездить. Если участники самодеятельности поедут без него, спектакль сорвётся. Больше некому играть юнгу-партизана. Как он раньше не подумал об этом? Вот она самая страшная месть Мишке Морозову! Пусть-ка он пощеголяет своим стёклышком без него!
Решение, созревшее внезапно, захватило Павку. Он даже повеселел и, не став отдыхать, сразу взялся за уроки. Конечно, ему не трудно это сделать. Он приготовит уроки, чтобы отец не подозревал его ни в чём, а на смотр самодеятельности всё-таки не поедет.
Как ни хотелось Павке утром поспать ещё часок, а пришлось вставать. Отец напомнил, что надо ехать в Осиновку. Ну что ж, он уйдёт из дома, походит где-нибудь. Эту роль он должен сыграть до конца.
Одевшись потеплее, Павка затолкал за пазуху разорванную тельняшку и вышел из квартиры. Куда идти? Сначала в сторону школы: вдруг отец в окно смотрит. Так он и сделал. Прошёл до самой дороги. Здесь надо было поворачивать налево. Он свернул... направо. Вот и перекрёсток, где дощечка с названием улицы прибита на сосне. Теперь можно спуститься с горы по кустарнику, и сразу попадёшь в посёлок Зелёный. А там наверняка в клубе «Ангара» будет идти картина для детей. Так каждое воскресенье бывает. У него есть рубль в кармане и, следовательно, целых два часа можно будет скоротать в тепле.
Увлечённый этими мыслями, Павка остановился посреди дороги и не слышал, как сзади подъехала машина. Лишь резкий сигнал и шипение тормозов заставили его очнуться. Он прыгнул в сторону, ожидая, что сейчас шофёр отругает за то, что он «разинул рот, как ворона».
– Эй, герой, ты чего здесь стоишь? Движение машин регулируешь?
Открылась дверка кабины.
– Здравствуйте, дядя Вася! – обрадовался Павка.
Это был их сосед по квартире. Правда, отец называл его просто Васей, потому что у него ещё «усы не росли» и он совсем недавно женился. Но для Павки этот молодой весельчак был дядей и пользовался у него большим авторитетом. Дядя Вася умел интересно рассказывать о том, как он служил в армии, как жил в палатке, когда с первыми посланцами комсомола приехал строить Братскую ГЭС.
– Куда направился? – снова спросил шофёр. – Садись, подвезу, если по пути.
Павка не заставил долго себя упрашивать. Он вскочил на подножку и юркнул в кабину, когда дядя Вася помог ему открыть дверку с побелевшим от инея стеклом.
– А вы куда?
Дядя Вася улыбнулся одними губами, потянув к себе большой рычаг с чёрной головкой. Павка знал, что это он включил скорость.
– На перемычку, брат. А ты туда же?
Павка мотнул головой.
– Нет, я... никуда.
– Как это никуда? – шофёр засмеялся, сдвинув на затылок шапку со свежим следом звёздочки на сером меху.
Машина набирала скорость, шурша колёсами по мелкой гальке, которой посыпали дорогу, чтобы не скользили машины.
– Так не бывает, чтобы человек шёл никуда, – продолжал дядя Вася. – Ты что-то, брат, заливаешь.
– Ну, в кино хотел... да что-то расхотелось. Потом успею...
– Вот видишь, – дядя Вася подмигнул. – Меня не проведёшь. Шибко молод.
– А почему вы в воскресенье работаете?
Шофёр снисходительно улыбнулся и задумался на мгновение, прикидывая, как бы объяснить, чтобы Павка понял.
– Понимаешь, вот ты хотел пойти в кино, потом тебе расхотелось. Это твоё личное дело. Хочешь – иди, не хочешь – не иди. А мне вот нельзя так, по своему желанию, бросить машину и отдыхать, потому что я подведу товарищей. Раз согласился работать – надо сдержать слово. Нам до весны надо перегородить дорогу Ангаре перемычкой. Тут, как бы тебе сказать, не личный, а общественный интерес. Да ты ничего не понимаешь! – он со смехом хлопнул рукавицей Павку по голове.
Павка и правда мало что понял, но ему очень захотелось спросить, какой это будет интерес, когда, допустим, он, Павка, решил отомстить обидчику. Тут вроде и всем будет выгода, если тот, кому мстят, плохой человек. И в то же время ему, Павке, личная польза. Вместо этого он спросил:
– Дядя Вася, вы участвуете в самодеятельности?
– А как же, – шофёр с любопытством посмотрел на пассажира. – А что?
– Бывает у вас так, что кто-нибудь вот обидится и уйдёт из кружка. Ну, когда его перед самым выступлением обидят. Скажут, что он не так играет...
– Ещё сколько бывает, обижаются! Только вот уходить не уходят. Ты что? Да ещё перед самым выступлением? – дядя Вася испуганно округлил глаза. – Да такого дезертира после этого и на порог не пустят. Это же было бы предательством... А чего это ты заинтересовался?
– Да так...
Машина сделала крутой поворот у самой отвесной скалы над Ангарой, откуда была видна продольная перемычка. Она чернела длинной бурой насыпью среди снега и льда. Павка слышал, что потом эту перемычку соединят с берегом ещё двумя и между ними выкачают воду, чтобы строить электростанцию. Вот где рыбу можно будет ловить! Без удочки, прямо руками!
Там, внизу, торопливо бегают машины. Люди работают, не хотят подводить друг друга. Общественный интерес! А у него, Павки, какой интерес?
Дорога круто пошла вниз. Показался посёлок Зелёный. Так его назвали потому, что совсем недавно люди жили здесь в зелёных палатках. И дядя Вася жил в палатке. А теперь здесь новые дома. Когда их строили, то и по воскресеньям стучали топоры с утра до позднего вечера. Эти строители – настоящие герои, не то что он, Павка...
От таких мыслей на душе у Павки стало так скверно, что он готов был расплакаться.
И вдруг он сжался в комок, рывком нахлобучил на глаза шапку. Их машину обогнал небольшой жёлто-синий автобус. В его промелькнувших окнах Павка успел заметить весёлые лица своих одноклассников и среди них Мишу Морозова.
Значит, они всё-таки поехали? Без него? А кто же будет играть юнгу?
Эти лихорадочные мысли сменила другая, тревожная. Что, если ребята вздумают остановиться на перемычке, чтобы посмотреть, как рабочие воюют с Ангарой? Вот уже уплыли вправо Падунские пороги. Сейчас они вмёрзли в лёд небольшими камушками, а летом как шумели! Машина уже идёт по Ангаре, и впереди, круто объезжая пролысины чистого скользкого льда, не присыпанного снегом, мчится автобус. Вот он подъехал к деревянным домикам, над которыми вьются седые дымки. Остановился! Нет, снова едет дальше. Пошёл, пошёл к правому берегу!
Павка облегчённо вздохнул и с опаской посмотрел на дядю Васю. Нет, он, кажется, ничего не заметил. Здесь такая опасная дорога, что шофёру нельзя отвлекаться. Он смотрит только вперёд и покрепче сжимает баранку.
Возле самой перемычки в сугроб был воткнут большой фанерный щит. Дядя Вася кивнул на него, не поворачиваясь:
– Видел? Читай и имей в виду. Из машины не вылазить.
На щите красными буквами написано: «Посторонним проезд воспрещён».
Проскользнув между домиками и трактором, машина развернулась, пошла задним ходом, пока не упёрлась колёсами в кучу гравия. Дядя Вася выскочил из кабины, дёрнул какой-то рычаг на железном кузове, потом ещё один – в кабине, и кузов стал медленно опрокидываться. Глухо зашумел, падая вниз, поток гравия. Кузов опустился на место. Дядя Вася, выключив мотор, достал из ящика, что был как раз напротив Павки, какую-то бумажку.
– Посиди. Я схожу отмечусь.
Он ушёл. Павка отскрёб ногтями нарост льда на стекле и стал смотреть. Совсем рядом он увидел какую-то непонятную машину. Она была похожа на трактор, но без кабины. Впереди длинной лентой двигались большие зубья. Они убегали под лёд и снова выскакивали, захватывая с собой мокрую ледяную кашу. Это, наверное, и есть ледорезная машина, о которой рассказывал отец.
А вон там в лёд забивают длинные стальные балки. Это шпунты, щит перемычки, чтобы шуга не снесла её.
Павка обнаружил, что со многим, что здесь делается, он знаком. Отец часто рассказывает о своих делах, да и сам Павка как-то приезжал сюда со всем классом на экскурсию. Правда, тогда ещё многого не было, только лёд начинали резать и взрывать. И это было интересно. Попробуй-ка разрезать лёд, если он больше двух метров толщиной!
Щёлкнул замок дверки. Пришёл дядя Вася.
– Что, брат, делать будем? – задумчиво произнёс он, усаживаясь на своё место. – Меня посылают на правый берег. Оттуда буду гравий возить. Как же тебя назад отправить?
– А я с вами, дядя Вася!
Павка представил себе, как ребята сейчас готовятся к выходу на сцену и поминутно спрашивают друг друга: «Не видел? Не пришёл?» Конечно, речь идёт о нём, Павке. А если кто-нибудь догадается, что он решил совсем не прийти?..
«Ну и пусть догадываются, пусть называют меня дезертиром, – злорадно подумал Павка, представив себе, как сейчас рвёт и мечет Миша Морозов. – Пусть теперь попрыгает!»
Противоречивые мысли не давали Павке покоя. Дядя Вася молча согласился взять его с собой на правый берег. Напрасно он старался заинтересовать мальчика, начав рассказ о «сфинксе», как он называл огромную скалу на правом берегу, напоминающую своими очертаниями голову великана.
– Говорят, был здесь такой чудо-человек, который никого не пропускал по Ангаре. Если лодка поплывёт – он её камнем хлоп – и крышка. Так и набросал порогов, а потом сам от злости окаменел...
Павка согласно кивал головой, а думал о другом. Сейчас они поедут мимо клуба. Он увидит ребят. Они обязательно должны выбегать раздетые на мороз, чтобы посмотреть, не появился ли Павка.
Они, действительно, стояли на морозе раздетые, приплясывали от холода и о чём-то оживлённо спорили. Павка увидел их и неожиданно понял, что дальше он не поедет.
– Дядя Вася, остановите! – закричал он, хватая шофёра за руку.
– Ты что? Куда? – удивился тот, останавливая машину.
– Наши тут выступают, понимаете!
– На обратном пути заехать за тобой?
– Спасибо, не надо, я на автобусе...
Он хлопнул дверкой машины и побежал через дорогу.
– Приехал! – первым закричал Миша Морозов. – Я же говорил вам, что он приедет!
Павке было стыдно. Не говоря ни слова, он побежал переодеваться и вскоре связанный, с подрисованными синяками на лице был брошен к ногам немецкого офицера – Миши Морозова. Он не сбился ни на одном слове, а когда спектакль окончился, в зале поднялся такой шум, что «артисты» в ужасе заметались по сцене. Провал! Но нет, вот отчётливо послышались голоса: «Юнгу! Юнгу! Юнгу!»
– Тебя вызывают, – ласково подтолкнул Павку в спину Николай Иванович.
Павка, красный от смущения, вынырнул из-за тяжёлого занавеса и раскланялся, как заправский артист. Ему аплодировали, а он ничего не видел, кроме ослепляющих огней прожекторов. Торжество переполняло его сердце: «Это тебе, Мишка, за обиду. Вот тебе...»