Жилкина Е. В. / О жизни и творчестве

АННА РУБАНОВИЧ
ПОЭЗИЯ ЕЛЕНЫ ЖИЛКИНОЙ

У каждого поэта есть свой творческий исток — тот, с которого начался его путь в литературу. Елена Викторовна Жилкина, осмысливая пройденное н пережитое, признается:

Весь этот мир Чистейший,
Мудрый,
Строгий
Зову своим истоком потому,
Что, если по реке плыву широкой,
То этим я обязана ему.

Мир этот, как и время становления художнической индивидуальности поэтессы,— неисчерпаемо богат.
...В 1930 году после окончания Иркутского университета Е. В. Жилкина учительствовала в деревне. Школа для детей рабочих депо в селе Хилок Читинской области стала нелегким испытанием. Дети, изведавшие разруху первых лет Советской власти после гражданской войны, не очень миролюбиво встретили молодую учительницу. Завоевание их доверия было победой. Оружие же у нее было тольхо одно — искренняя доброта, интерес к несговорчивым «трудным» ученикам. Хотя творческий путь Елены Жилкиной начался ранее (в сборнике «Стихи», ИЛХО, 1925), подлинная переплавка реальных сложностей жизни в поэзию началась в 30-е годы, Ее стихи об этом времени, о любви и дружбе, о трудовом энтузиазме печатались в журналах «Сибирские огни» и «Будущая Сибирь», в альманахах «Переплав» и «Стремительные годы», в сборниках 30-х годов «Сверстники», «Прибайкалье», «Родной партии».
В годы Великой Отечественной войны аудитория Елены Жилкиной н ее товарищей по перу вышла за пределы дома, где собирались писатели, вышла за страницы журналов и газет. Госпитали, шахты, заводы — вот где особенно ощутима была непосредственная связь писателя с читателями тех лет.
Иркутская писательская организация, несмотря на то что состав ее поредел (многие ушли на фронт, служили в армейских частях Забайкалья), трудилась на полную силу. Выходили сборники «За Родину, за честь и свободу» (1941), «Бомба и знамя» (1941), «Походная тетрадь» (1942). В каждом из них звучал и голос Елены Жилкиной, а в 1943 году в Улан-Удэ вышла отдельная ее книга «Верность».
Верность Родине, партии, нравственным принципам, воспитанным в советском человеке, — таков круг тем, раскрытых поэтессой. Конечно же, стихи этого сборника не были равноценны. Е. Жилкиной не удавалось, например, изображение событий, она не могла подняться до больших философских обобщений. Но уже тогда было несомненно: в литературу пришел интересный поэт, остро, по-своему чувствующий современность. Е. Жилкина проявила себя мастером лирической миниатюры — портрета. Наиболее же удавались ей образы женцины-матери, воина, труженицы.
В жизни любого человека, в том числе и художника, случаются такие обстоятельства, когда особенно сложно оставаться верным себе. Была такая полоса и в жизни Е. В. Жилкиной. Она мало печаталась, по неустанно совершенствовала свои стихи. И пришло время, когда добрый, верный друг иркутских писателей Иван Иванович Молчанов-Сибирский сказал ей: «Пора обсудить ваши новые стихи». Обсуждение состоялось. Иван Иванович, имевший дар радоваться успехам своих товарищей, н критик А. Ф. Абрамович признали: стихи достойны отдельного сборника. «Сердце не забывает» — так назывался этот сборник, вышедший в 1958 году. Название было знаменательным, шел разговор о самом для нее заветном — о духовной красоте людей, умеющих жить «с веком наравне». Поэтесса остается верна себе и в дальнейшем в последующих сборниках, изданных в Иркутске, — «Парус» (1963), «Сентябрь» (1966), «Острова» (1969), «Родные ветры» (1972), «Листопад» (Москва, «Современник», 1976). Новые ее стихи обрели большую силу психологической достоверности, обогатились философским осмыслением явлений жизни. Поэтесса все решительнее устраняла субъективное, личное, не вызывающее значительных социальных обобщений и, наоборот, — акцентировала внимание на образах, исполненных большого нравственного смысла.
* * *
Ведущая тема лирики Е. Жилкиной — Время — Природа — Человек. Образ Времени представлен в нескольких философских аспектах. Прежде всего Время — сила, закон которой движение. «Железные веленья» календаря не оставляют надежды удержать мгновение. Но тем не менее Человек не раб времени, если умеет жить в его темпе — стремительном и непреклонном; в таком случае Время — помощник человека, его судья, предупреждающий — не мельтеши, не суетись, не застывай на месте.
Прощаясь с «убывающим днем», поэтесса «просветленными глазами» вглядывается в день сегодняшний. Такая просветленность вырастает в художническую позицию— отзывчивость прежде всего на светлые стороны нашего бытия. При этом отвлеченные, казалось бы, понятия превращаются в зримые предметы, в конкретные образы, чему способствует метафоричность, эмоциональность языка и особая, доверительная, интонация раздумья. Образ — символ времени благодаря этому представлен картиной, полной жизни:

Как оно пестро и многогранно,
Золота бесценнее на вес.
Говорят, залечивает раны...
Мчится, будто бешеный экспресс.
То ворвется грохотом событий,

Лихорадкой неотложных дел,
То, по новой двигаясь орбите,
Встанет в жизни, как водораздел.

Но это объективное, «ничье» время оборачивается личным событием для каждого человека:

Никуда от времени не деться,
В нем и горечь, в нем и торжество. 

По нашим повзрослевшим детям

Судим о характере его.
И шагая по житейским тропам,
Просим преуменьшить ход,
Но оно торопится, торопит,
Никогда и никого не ждет. («Время»)

Властно диктуя свои правила и законы, время не лишает человека инициативы,, свободы, а, наоборот, «торопя», побуждает к деятельности, обязывает к постоян¬ному нравственному самоконтролю:

Есть у времени грани,
Их предчувствие даже:
Что-то дрогнет в природе И покатится дальше.
Сколько лет ни живешь,
Нет душе утешенья,

Когда вдруг за окном Слышишь ветра круженья.
Ветер, бури, грозы, шторм — нередко повторяются в лирике Елены Жилкиной. Такого рода повторяющиеся образы говорят еще об одном: чувство времени обостряет восприятие природы.
Природа же, обогащая «впечатления бытия», обогащает и духовный мир чело¬века. Он учится «постоянству у неба и у доброго запаха хлеба, и у птиц, прилетающих снова к щебетанью гнездовья родного». Главное же, замеченное и воссозданное поэтессой, состоит в обаянии природы, влияющей на воспитание чувств, на то, что называем культурой чувств. Обычные, будничные явления жизни, освещенные я озвученные природой, обретают особую силу. И тогда лирический герой, ощущая красоту жизни, бывает растроган:

Из-за окна летящим снегом,
И чьим-то словом,
Чьим-то смехом,
Голубизною чьих-то глаз,
Дороги зовом,
Песней звонкой,
И первым лепетом ребенка,
И всей огромностью земли.

Перед нами не беспорядочное нанизывание деталей, а характерное для Елены Жилкиной изображение богатого душевного мира. Нарисован же он благодаря умению поэтессы находить общность между природой и интеллектом людей. Не случайно, обращаясь к таежному пейзажу, она восклицает: «Ты — не пейзаж, ты — боль моя, ты — память, встающая строптивою рекой».
Природа для Елены Жилкиной — источник аналогий, символических образов, просто деталей, необходимых для воссоздания подробностей переживания, настроения ее лирического героя. Более того, сосредоточивая внимание своего читателя на поэзии природы, она добивается определенной и благородной цели:

Услышь мой голос.
Он — о ближнем лесе,
О песнях птиц,
О запахах земли,
О радуге, ушедшей в поднебесье,
И о закатах в розовой пыли,
И о березовой шумливой роще,
Куда не залетает тишина,
Крылатом ветре, что подолгу рыщет В ненастный день у моего окна.
Я буду говорить с тобой об этом,
Чтоб на исходе городского дня,
Ты заскучал о благодатном лете,
О поле, где восходят зеленя.

«Заскучать о лете», о его «пахучей спелости», о «ласковой и спесивой вербе», о «шуме лесов» — это значит жить в том поэтическом измерении, без которого человек духовно усыхает и мельчает. Вот потому-то Елена Жилкина так любит рисовать своего героя в пути, на дорогах Родины, когда его связь с природой особенно ощутима. И хотя при этом ничего особенного не происходит, хотя лирический герой не совершает никаких впечатляющих поступков, читатель вовлекается в особый мир,, ощущая полноту жизни, ее обаяние и силу.
Вот но берегу Байкала идет женщина. Видит, как «рыбачьи плывут мореходки», слушает, как «чайки-горюньи по вдовьи тужат», вдыхает «воздух какой-то особенно светлый». И беды, тревоги рассеиваются: «С губ сдуло горькую горечь, сдуло и унесло». Вы не знаете, в чем причина этой горечи, что печалило женщину, но вместе с нею невольно ощущаете умиротворяющую власть природы. В другом стихотворении перед героиней вновь развертывается свиток дороги, по которой она идет. Тот же байкальский пейзаж. И опять ничего внешне значительного не происходит, но совер¬шается немалое: вы узнаете человека, умеющего думать, мужественно ожидать «небывалое чудо», радоваться жизни:

С тропки сверну: не гонюсь за покоем...
Только за что же мне счастье такое:
Воздухом этим таежным дышать,
Этим поселком рыбацким шагать,
Не дожидаясь попутного ветра,
Снова идти не считать километров.

Однако Природа, ее стихия не имеет неограниченной власти над человеком. Устраняя прямую аналогию двух сил («а я не ветер, не река — я человек»), поэтесса противопоставляет стихии осознанные и выстраданные человеком нормы морали.

Он наделен «угрюмым постоянством, мучениями, временем, пространством, любовью, со смешным названием «навек», привычками... данными в наследство». И среди таких привычек — главная, давно воспетая Некрасовым, — «привычка к труду благородная».
Елена Жилкина расширяет круг проблемы Время — Природа — Человек, обращаясь к изображению труда. Производственной темы в прямом смысле этих слов, как и производственных конфликтов, в творчестве поэтессы нет. Она акцентирует внимание на психологии труда — на духовном подъеме человека, преодолевшем огромную физическую нагрузку. В одном из недавно написанных стихотворений («Учусь у них изведать путь земной») эта тема вводится в историческое русло. Обращаясь к далекому прошлому, к предкам-крестьянам, Е. Жилкина отнюдь не идиллически рисует картину косьбы. Несколько деталей — и эта далеко не новая в русской поэзии картина обретает художническую достоверность.
Тяжкая работа,
От зноя молчаливая,
Она
На лбу осела капельками пота.
И все-таки не в физическом напряжении, а в особом настроении упоения трудом, в естественной красоте легкого взмаха руки косаря-деда пафос и смысл стихотворения, что дает основание для финальной строфы, заключающей в себе мысль о бессмертии истинных человеческих ценностей:

Иду, дышу травой

В те ж сенокосья Святые вечно сроки,
И верю, тоже свято,
Не впервой
В наследие мне данные уроки.

Эти уроки, несомненно, сказываются и тогда, когда Е. Жилкина обращается к современности. Не страшась контрастирования различных явлений — не избе¬гая диссонансов, она включает в одну поэтическую канву приметы природы, предметы труда, моменты тревог и переживаний человека. Благодаря этому производственная тема перерастает в нравственную, а точнее, сливается с нею («Утро», «В Саянах», «Белые ночи в Братске», «Плотогон» и др.). Нравственная же идея опять- таки в утверждении величия, красоты труда. Разумеется, в ту предрассветную пору, когда ночная смена «по-хозяйски гасит призрачные огни», никто из притомившихся рабочих не думает о собственном величии или о значительности минувшего трудового дня; не думает об этом экскаваторщик, когда прямая стрела его подъемного крана чертит в голубом небе «настоящие виражи», не думает каменщик, возводя этаж за этажом. Поэтесса жы выявляет героическое, возвышенное в обыкновенном, обращаясь к символическому образу нового трудового дня:

Вот и ночь позади.
Светает.
Просыпаются города.
Далеко-далеко, не тая,

И красивая и святая Смотрит утренняя звезда.
Особенно оправданна, естественна такого рода патетика в стихах, рисующих схватку человека с природой, когда труд героичен не только по духу своему. Именно таков труд строителей, прокладывающих новый тракт в тайге, рыбаков, плотогонов. Девиз плотогонов, побеждающих строптивую горную реку, — «Не уступай, держись на перекатах!» — звучит как призыв автора, обращенный к другу-читателю. Такого же рода призыв к мужеству и отваге уже давно прозвучал в стихотворении Елены Жилкиной «Принимай шторм!». Нравственный смысл стихотворения определен очень точно:
Я никогда теперь не уступлю Предательскому подлому покою.
Истинность этих строк подтверждается бескомпромиссным выступлением поэтессы против мещанства, «ленивого глухого чванства», против «молчания, ставшего виной». Е. Жилкина сдержанно, без претензий на боевитость, но горячо обличает бездуховность ничтожных людей:
Скучаю я среди людей чванливых,
Сугубо деловых, болтливых,
Преуспевающих за счет других,
Мне жалко их.
Поэтесса непримиримо относится к «хитрости предательским повадкам», к «жестокости, не знающей родства». Она находит при этом убедительную аналогию: «Мне не понять жестокости нелепой, когда стреляют птицу на лету». Пронзительная боль и глубина мысли в финальной части этого произведения, в жуткой картине, когда после роковых выстрелов в летящих птиц
Из лесу враз вся красота ушла,
Лежали на земле пушистой кучкой Их маленькие теплые тела.
Осуждением жестокости звучит стихотворение Е. Жилкиной, посвященное двум соседним подмосковным деревням, испытавшим трагедию войны:
Живут они, как сестры близкие,
И общей делятся бедой,
А между ними обелиски С солдатской алою звездой...
Как всегда, в поэзии Е. Жилкиной конкретный факт подводит к философскому обобщению.
Над головами, где-то в небе,
Неистово кричат скворцы,
И весть о том, что смерти нету,
Разносится во все концы.
Мужество, воля лирического героя Елены Жилкиной открываются в утверждении бессмертия подлинной красоты, подлинной человечности. Поэтесса не любит слово «конец», избегает его, умеет смотреть в будущее, угадывая его очертание в настоящем. Одним из самых ярких выражений такой художнической проницательности стало стихотворение «Уже сентябрь осыпался», которому сопутствует знаменательный эпиграф из А. Блока — «И вижу берег очарованный и очарованную даль». В пору осеннего увядания внезапно «цветы лиловые вспыхнули огнем». Второе цветение вызывает глубокую мысль, любимейшую, пожалуй, мысль Елены Жилкиной:

Да будет час расцвета Вечный свят!
Приход его таит в любую пору Все те же краски,
Тот же аромат,
Со смертью неоконченные споры.
Благословлю нетленную красу,

Похожее на чудо повторенье:
Там,
в обреченном осенью лесу,
Шло по земле упрямое цветенье.
Наш современник в лирике Е. Жилкиной живет богатой духовной жизнью. Он добр, отзывчив, человеколюбив. Имеется в виду не мягкость, душевность характера. Характеры нельзя свести к общему знаменателю. Имеется в виду не сиюминутная преходящая доброта, вызванная настроением или случайным стечением обстоятельств. Суть творческой концепции Е. Жилкиной в другом — в доброжелательности как постоянном стимуле поступков, отношений между людьми. Потому и в поэтической палитре преобладают романтические возвышенные образы, интонации. Традиционные, давно, казалось бы, утратившие свежесть определения, производные от понятий — святое), вечное, бессмертное — повторяются в различных вариациях в стихах Е. Жилкиной, соответствуя философичности ее лирики, приверженности к емкому образу-символу. Это отнюдь не исключает ясности и прозрачной чистоты звучания стиха, его ритмического разнообразия. Жанровое подобие (лирический монолог, иногда зарисовка, а в целом всегда миниатюра) не вызывает ощущения однообразия, так как нерв стихотворения — всегда интересная значительная мысль. Даже повторяющиеся образы, мотивы не тождественны, по-разному живут в стихе, открываясь различными гранями.
И нусть не широк диапазон лирики Е. Жилкиной, нет никакой необходимости упрекать ее в отсутствии исторических или сатирических картин, в сознательном  стремлении избежать бытоописания. Каждый поэт имеет свой голос, свои пристрастия. Важно другое — отнюдь не тихий, звучный и выразительный голос Елены Жилкиной взывает к самым высоким гуманистическим целям, к нравственному совершенствованию человека, живущего по законам нашей советской морали.