Волкова С. Л. / Произведения

Солдатская пуговица 

Возвратился Машин отец с одной войны и скоро ушёл на другую. Стала Маша его ждать. Как-то вечером сидит дома одна, скучает, вдруг мышка из-за печки вышла:
– Смотри, Маша, что я нашла.
А у мышки в зубах пуговица со звёздочкой с гимнастёрки отцовской. Вот Маша обрадовалась:
– Спасибо тебе, умница!
И пришила на своё пальтишко солдатскую пуговицу. В этом пальтишке и собралась в тайгу за брусникой:
– Вернётся отец с войны, буду его чаем с брусникой поить. Но брусничное место Маша помнила плохо. Заблудилась и в тёмный пихтовник зашла. Темно, сумрачно в пихтовнике, птиц не слыхать.
И вдруг – сорока.

– Кто такая, зачем сюда пришла?
– По бруснику, – отвечает Маша, – да вот только зря хожу.
– Отдай мне блестящую пуговицу, я брусничник тебе покажу.
– Не могу отдать, это пуговица солдатская, отцовская.
Крикнула сорока что-то по-сорочьи. В ответ на её крик послышался стук копыт. Навстречу Маше на чёрном олене старик древний едет.
Лицо тёмное, грубое, как кора, борода и брови – пихтовая хвоя.

– Я старик Пихтовик, знаю про всех, кто погиб. Не живой твой отец. Не вернётся с войны.
– Неправда! – крикнула Маша.
А старик ухмыляется:
– Незачем тебе домой возвращаться, будешь у меня жить.
И схватил Машу за ворот. Оторвалась солдатская пуговица, пальтишко распахнулось, Маша выскользнула из него – и бежать.
Осталось пальтецо в руках чёрного старика, а пуговица укатилась в мох. Тут её и подхватила сорока, зажала в клюве, метнулась в кусты.
И вдруг град шишек посыпался на неё с высокой сосны.

– Шалишь, длиннохвостая, не улетишь!

Сорока хвостом завихляла, заверещала и пуговицу выпустила.
А Маша тех, кто в сороку шишки кидал, увидела. На ветках высокой сосны сидели солдатики: в меховых папахах, с саблями, усатые. Правда, ростом не очень-то вышли.
Каждый чуть-чуть сосновой шишки повыше.
– Сюда беги! – кричит Маше самый большой, самый старший.
Маша кинулась к ним, споткнулась, упала, оглянулась, видит: погоня пропала. Сомкнулись за ней деревья и не пустили старика на чёрном олене.
Перед Машей солдатики – те, что на дереве сидели, выстроились в ряд. Так Машу глазами и едят:
– Здравия желаем! Не ушиблись ли? А старший впереди навытяжку стоит.
– Разрешите представиться, я Шишкин Епифан, сосновых шишек атаман. Мы, шишки сосновые, век свой воюем с пихтовыми. Старик Пихтовик с войском своим наш сосняк пихтами заселить норовит. Но мы обороняем свою тайгу.
Маша смутилась:
– Что вы стоите, рядом садитесь.

– Никак не могу! У меня есть причина. Ты, Маша, солдатскую пуговицу носишь. Значит, состоишь в солдатском чине. А мы… не такие уж мы и большие.

Тут только Маша вспомнила, что и пуговицы она лишилась, и пальтишка.

– Ничего, – утешает её атаман Епифан, – пуговицу мы отыщем.

За мной, отряд!

И осталась Маша одна. Хорошо в сосняке. Берёзки среди сосен золотом горят. Рядом речка шумит, Говорушка. А Маше не радостно. Мучают её слова, что сказал старик Пихтовик. А вдруг и правда отец её погиб?

И заплакала она. Сквозь слёзы глядит: алый цветок сарана пробился меж камней. Лепестки раскудрявил:

– Слёз, Маша, не лей, я был под землёй, нет там отца твоего. А лепестки у меня оттого алые, что был твой отец ранен, но выздоровел и завтра опять идёт в бой.

Попрощался алый цветок до весны и опять под землю ушёл. Маша больше не плачет, Шишкиных ждёт. Вернулись они, перед Машей выстроились.

– Всю тайгу обшарили, под корягами, под камнями искали, нет пуговицы нигде.

Решил атаман Епифан:

– Совсем пуговица не пропала, наверное, в речку упала, надо искать в воде. Разулись, в речку Говорушку закинули бредень. Бродили, искали, пока не стемнело.

Ушло солнце за гору, накрыло тайгу тенью. А звезды, какие были, старик Пихтовик вымел пихтовым веником. Тьма – хоть глаз коли.

Вылезли Шишкины из воды, бороды выжали, костёр разожгли, стали одёжку сушить. Вздыхают:

– Сейчас бы горячего чаю.

Спустилась Маша к реке с котелком набрать воды. А речка Говорушка ей журчит, говорит:

– Прости меня, Маша, солдатская дочка. Долго я мыла солдатскую пуговицу, тёрла песочком, зато посмотри, как отмыла. Держи!

Протянула Маша руки, проплыла мимо рук блестящая пуговица, а пятиконечная звёздочка, что на ней была выбита, уже в небе дрожит. Поднялась над сосной, шепчет оттуда:

– Пора тебе, Маша, домой.

Маша ей в ответ:
– Я и сама доберусь, со мной Шишкины. А ты поднимись повыше, может, отца моего увидишь.
Поднялась пятиконечная звёздочка высоко-высоко:
– Вижу я, Маша, отца твоего. Возле землянки врыт стол. На нём лампа-коптилка коптит. Пишет отец твой тебе письмо. Надо ему посветить. И поплыла звёздочка туда, где
гремела война. Когда добралась, солдат письмо уже дописал, в гимнастёрку, в нагрудный карман, спрятал. Поднялись и его товарищи солдаты. Уже светало. Упала пятиконечная звёздочка на дощатый стол и снова пуговицей стала. На гимнастёрке отцовской как раз не
хватало одной. Солдат пришил её к нагрудному карману.
Запела труба, позвала солдат в бой. Нацелилась солдату в грудь вражеская пуля, дарилась о только что пришитую пуговицу, пришлось ей вспять повернуть. К тому, кто её послал...
Долго ещё шла война, но вернулся отец Маши домой цел и невредим.
А вот Шишкины, провожая Машу домой, в бою полегли. Недалеко от деревни устроили им Пихтовые засаду. Упал, защищая Машу, атаман Епифан рядом со своим отрядом. В
том месте, где упал он, поднялся сосновый бор. Стоят высокие сосны, а от брусники красным-красно.