Волкова С. Л. / Произведения
Этажерка
Этажерка приехала с нами из Читы. Здесь, в Иркутске, я впервые увидела многоэтажные дома и поняла, почему она так называется. Её полочки-этажи скрепляли балясинки из орехового дерева. На нижней полке – альбомы с фотографиями, выше – мои детские книжки, ещё выше этажом – папины учебники. Он тогда учился заочно на филологическом. Совсем высоко – те книжки, до которых я, шестилетняя, «ещё не доросла». Подумаешь, не доросла, ведь есть стул. Встала на него, достала увесистый том Шекспира. На
вкладках гравюры – короли и королевы. Сказки! Вовсе нет. Поставила том на место. Из ровного ряда папиных учебников выдернула книжку, на обложке которой – хоровод девушек в сарафанах. Прочитала: «Во поле берёза стояла, во поле кудрявая стояла...»
Понятно и интересно. Так и вышло, что первой прочитанной мною взрослой книжкой стал папин вузовский учебник фольклора.
Он до сих пор у меня хранится.
А вот детские мои книжки не уцелели. А сколько их было! Особенно я любила стихотворные сборники Тютчева, Фета, Блока.
Весна идёт, весна идёт!
И тихих, тёплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней.
Смотришь в окно – непроглядная, ледяная зимняя мгла. А в душе – ликующие тютчевские строчки.
Рядом с тоненькими, но хорошо иллюстрированными книжками стихов – сборник русских народных сказок «Радуга-дуга». До сих пор не умолкает голос из него, голос из детства:
– Алёнушка – выплынь, выплынь на бережок!
– Тяжёлый камень на дно тянет, злые пески глаза высосали.
Первое столкновение с чёрной злобой, первый опыт сострадания. Навсегда сестрица Алёнушка стала моей – сестрой.
А сколько слёз я пролила над книжкой бельгийской писательницы Марии Луизы де ла Раме «Нелло и Патраш»! Мальчик Нелло живёт в горах. Он одарённый художник, но он сирота и должен зарабатывать себе на жизнь. На тележке, в которую запряжён его верный друг сенбернар Патраш, он развозит молоко. Нелло мечтает добраться до Амстердама, чтобы увидеть полотно Рубенса «Снятие с креста». Пешком, через снежные горы добираются Нелло и Патраш до собора, где полотно выставлено. Но усталость, мороз и голод истощили силы друзей, и наутро их нашли бездыханными.
Как только я ни прятала эту книжку, чтобы, увидев её, снова не зареветь! Но у этажерки нет стенок.
А толстенный том Альфреда Брема «Жизнь животных» ножки нашей субтильной этажерки едва выдерживали. Хотя Брем на полке не залёживался. Чтобы одолеть такую книгу, нужно было время. Оно у меня появлялось, когда я болела.
Белый зимний день, заиндевелый тополь отражается в никелированных шарах кровати. А на подушке – «Жизнь животных». И вот зимний день исчезает, а в блестящих шарах проплывают чередой то джунгли, то пустыни, то саванны, и диковинные звери, которых, оказывается, можно приручить и дружить с ними. Градусник показывает 36 и 6, и Брем отправляется снова на этажерку.
Как это ни прискорбно, но он, мой любимец Брем, виновник того, что наша этажерка не устояла на своих тонких ножках. Главу из Брема о собаках папа читал мне вслух.
– Сеттер-лаверак, – с придыханием и даже зажмурясь, произносил папа, – доберман-пинчер.
Он так давно мечтал о собаке! И вот у нас дома толстолапый молодой пёс Джек, восточно-европейская овчарка. Взятый из служебного питомника, он, тем не менее, оказался балбесом и неучем. Спал не там, где ему стелили, а почему-то на дровах. Миску таскал по всей квартире. Все команды он пропускал мимо своих острых ушей. Папа натешился его обществом и уехал в командировку. Время было предновогоднее, и мама принесла с рынка необычную покупку – двух фазанов с роскошными разноцветными хвостами. Потом ушла снова, заперев Джека на кухне. Мы любовались красавцами, мечтая заполучить из их хвостов несколько перьев для игры в индейцев. Вдруг кухонная дверь растворилась, вылетел Джек, и вот уже этих перьев в воздухе носится столько, сколько хватит на дюжину индейцев, включая вождя. Бедные фазаны, наверное, приняли этажерку за дерево и вспорхнули на самый верх. А Джек, окончательно решив, что он собака не служебная, а охотничья, подпрыгнул, налёг на этажерку тяжёлыми лапами и – кряк! – она рухнула на пол. Неистовый лай, хлопанье крыльев, фазаны уже на платяном шкафу. Джек не может достать их там и, срывая на нас с сестрой злость за неудачную охоту, больно кусает за пятки. Возвратясь, мама обнаружила нас на шкафу, рядом с фазанами. На полу распластались неподвижными бабочками книги.
Этажерка восстановлению не подлежала. Джека возвратили в питомник доучиваться. Зато вместе с вернувшимся из командировки папой во двор въехал грузовик с огромным, сбитым из досок ящиком. И ящика был извлечён книжный шкаф. Блестели свежим лаком его бока, облака отражались в застеклённых дверцах. Сверкали медные замочки. Началось великое книжное переселение, и с ним новая книжная эра. Но этажерка не забылась. Осталась на фотографиях и в нашей памяти вместе с теми книгами, которые она как могла хранила.