Волкова С. Л. / Произведения
Осенняя сказка
На берегу Протоки под старой лодкой ночевал всё лето Верховик-ветер. Целый день он пропадал на реке, нырял, ставил сети, танцевал по очереди со всеми черёмухами и вербами. В карманах его плаща-невидимки чего только не было! Круглые камешки, репьи, стрижиные перья, рыболовные крючки и обрывки лески. Нрав у него был озорной и дерзкий. Стрижи, завидя его, с визгом прыскали в разные стороны.
– У-у-у! Разбойник... – ворчали собаки с улицы Проточной.
Любимое дело Верховика было их дразнить и задирать. Доставалось и кошкам. Ивы же, что постарше, головами качали, шептались: «Ну и шалопут, ну и озорник». Зато Протока-река улыбалась ему уже издалека, свои камешки полоща. И жил Верховик беззаботно и весело, и мысли его были не тяжелей стрижиного пёрышка в кармане его плаща. Но промелькнуло лето, старую лодку убрали, и Верховик задумался крепко, грустный, сидел он на пустом берегу. Собаки на Проточной злорадствовали: «Раньше было думать нужно! На службу надо было поступать, на службу!» Чайка пролетела над остывшей водой, крикнула: «Нечего нам с тобой, ветер, больше делать у речки! К людям иди, у них дома и печки!»
– Люди меня не увидят, – отвечал Верховик. – Как мне к ним подойти?
– А ты сними свой плащ-невидимку, – шепнула ветру ива.
Сбросил Верховик свой невидимый плащ. И все увидели два больших зелёных глаза – два зелёных листа вяза. Кудри его серебрились, как листья ивы. Широкие ладони-листья клёна были уже не зелёные – золотились.
– Зря ты сбросил свой плащ! – крикнула чайка, – вспомнишь меня!
А ива шепнула:
– Ничего. Иди к людям и просись в тёплый дом.
Постучал Верховик в крайний дом на Проточной. Хозяйка выглянула в окошко:
– А ... – протянула она. – Это ветер стучит. А я думала, что принесли моего кота. Вот уже две недели, как он пропал.
– Да, – сказал Верховик. – Это я. Впустите меня.
Хозяйка поджала губы:
– Кто же это ветер в дом пускает? Натащишь сору, сквозняки устроишь, станешь хлопать ставнями, – и захлопнула окно.
В соседнем доме, спрятанном в зарослях сирени, ему отворили. На пороге стоял старик. Он вздохнул:
– Вот чей это стук... Так же, бывало, стучал и мой старый друг. Но он умер. И мне не с кем теперь сыграть в шахматы, не с кем поговорить.
– Впустите меня! Может быть, я смогу его заменить.
– Куда тебе! Сегодня ты здесь, завтра – нету. Известное дело, ветер.
Девушка, чей дом был по соседству, тоже вздохнула:
– А я-то думала, что пришли мне предложить руку и сердце.
– Руку и сердце? Пожалуйста! – воскликнул ветер и протянул на кленовой ладони алый лист боярышника. Девушка нахмурилась:
– Это всего лишь осенние листья. Нечего морочить меня. – Но, немного подумав, сказала: – А вот мог бы ты со мной потанцевать?
Верховик обрадовался:
– Это я люблю! Будешь лёгкой – мне под стать!
Он достал из кармана плаща стрижиное пёрышко.
– Вот. Спрячь его за ушко. Или лучше в туфельку, чтобы не потерять.
Вскоре на всех городских афишах заплясали слова: «Замечательная танцовщица Стрижиное Пёрышко. Легче её разве что стрекоза! Пропустить представление никак нельзя!».
Ничего удивительного: битком набит был зал. Публика смотрела на сцену во все глаза. И никто не замечал, что прильнул к окошку и глядит зеленоглазый Верховик. Он пришёл без своего невидимого плаща, и его не пропустили в зал. Билетёршу можно было понять: кто впускает ветер в театр?
Но Верховик не уходил. Вдруг дверь отворилась. Старушка-гардеробщица вышла подышать свежим воздухом. Старушка так была похожа на добрую фею, что Верховик осмелел и подошёл к ней.
Он попросил передать Стрижиному пёрышку, чтобы она вышла и провела его в зал, он так хочет посмотреть, как она будет танцевать!
– Нет! Нет! Нет! – тряхнула кудрями танцовщица и так топнула ножкой, что стрижиное пёрышко вылетело у неё из туфельки и затаилось под портьерой. – Нельзя пускать ветер сюда. Нечего ему тут делать! Ещё разболтает всем, что дело в стрижином пере, а не во мне!
Напрасно ждал Верховик. Никто за ним не пришёл. Но он был упрям и отправился за плащом. Надев свой плащ-невидимку, он хотел незаметно проскользнуть в зал.
– В одежде входить нельзя! – остановила его гардеробщица. Она даже невидимый плащ разглядеть сумела. Видно, была настоящей феей.
Аккуратно повесив плащ, она сунула Верховику номерок и поторопила:
– Скорее!
Стрижиное пёрышко бестолково металась по сцене. В зале шикали, смеялись, и никто не заметил, как пробежал по залу ветер. Но вот он на сцене. И все увидели копну кудрявых волос и два зелёных глаза. Две золотые ладони легко подхватили танцовщицу и подняли высоко – к самой рампе. Верховик кружил с ней под разноцветными лампами и наконец опустил вниз. Публика хлопала, кричала: «Бис! Бис!» Стрижиное Пёрышко приседала. Верховик кланялся. Его не отпускали. Он снова кланялся и наконец протянул на раскрытой ладони алый лист боярышника – своё сердце. Танцовщица шепнула, польщённая:
– Сейчас я, пожалуй, приняла бы его.
Верховик покачал головой:
– Ты и его потеряешь, как потеряла мой подарок – стрижиное перо. – И ушёл.
Гардеробщица-фея протянула ему его плащ-невидимку и внимательно на него посмотрела.
– Зря я не поверил чайке, — сказал Верховик фее. — Нельзя без плаща появляться среди людей. Постараюсь им больше не попадаться на глаза.
– Вот и зря, – улыбнулась гардеробщица. – Все люди разные. Ведь встречаются же среди них и феи. Стучись смелее.
И Верховик вернулся на Проточную и постучал в дом, прятавшийся в зарослях сирени. Дверь открыл старик.
– Это опять я, – сказал Верховик. – Зря вы тогда мне не поверили.
Иногда вечерами по Проточной прогуливается та самая фея-гардеробщица. Заглядывает в окно крайнего дома и видит сквозь заросли сирени настольную лампу две склонённые над шахматной доской тени. Одна – стариковская, другая – с копной кудрявых волос! А однажды мелькнул край плаща-невидимки, а под ним в ворохе листьев пролетел рыжий кот и шлёпнулся в растворенное окно соседнего дома.
– Даже и ветры с годами умнеют, – улыбнувшись, подумала фея.