Кунгуров Г. Ф. / Литературные вечера
О ЗЕМЛЕ ИРКУТСКОЙ
час краеведения по повести
Г.Ф. Кунгурова «Артамошка Лузин»
для детей среднего школьного возраста
Кунгуров Гавриил Филиппович
(1903 – 1981)
На берегу быстрой сибирской реки Ангары стоит острог, а вокруг него, за широким рвом, разбросаны ветхие домишки. Острог этот называется городком Иркутским, и живут за высокими крепкими стенами государевы люди: воевода, приказчики, казаки да богатые купцы. Работному люду здесь нет места, они живут за пределами острога в Работных рядах. Как жили обитатели Иркутского острога, кто правил в нем, каков быт и нравы эвенкийского народа, что связывало Артамошку Лузина с эвенкийским мальчиком - об этом вы узнаете из повести “Артамошка Лузин”, повествующей о событиях далекого ХVII столетия.
Автор этого замечательного произведения Гавриил Филиппович Кунгуров - человек интересной судьбы, писатель, путешественник, исследователь и педагог. Сын забайкальского рабочего-железнодорожника, он с детства горячо полюбил родную Сибирь. Родители, люди малограмотные, привили ему любовь к учению, книгам. Будущий писатель окончил начальную железнодорожную школу, высшее начальное училище, учительскую семинарию, Иркутский государственный университет. В юности ему пришлось сменить много профессий. В годы гражданской войны он воевал на Дальнем Востоке, но его призванием стала педагогика, до конца жизни он преподавал в Иркутском педагогическом институте.
Кунгуров много путешествовал, хорошо изучил Сибирь и Север. По окончании университета основывал первые школы на Севере, участвовал в создании алфавита для бесписьменных северных народов. Собранный им богатый этнографический материал, произведения устного народного творчества послужили источником для создания сборника “Сказки”. Позднее выходят “Эвенкийские сказки”, “Якутские сказки”, “Сказки народов Севера”.
В 1935 году Гавриил Кунгуров закончил работу над своей первой детской книгой “Топка” о талантливом эвенкийском мальчике Топке. Занимательно написанная, проникнутая любовью к эвенкийскому народу, повесть знакомила юных читателей с домашним бытом, обычаями, устным народным творчеством эвенков, воспитывала чувство уважения и дружбы к этому народу.
Гавриил Кунгуров путешествовал не только по Сибири и Дальнему Востоку, он был за Полярным кругом, в Монголии, посетил Китай, Венгрию и Индию. Накануне войны, в 1940 году, вышла книга “Путешествие в Китай”, позднее переименованная в “Албазинскую крепость”, историческое повествование об освоении Сибири и Дальнего Востока. Эти книги будет интересно прочитать всем, кто интересуется историей родного края и любит приключенческую литературу.
В годы Великой Отечественной войны выходят сборники рассказов “Моя Родина непобедима”, “Тыловые рассказы” о тружениках Сибири (колхозниках, рабочих, шахтерах), которые отдавали все силы, чтобы приблизить победу. В 1942 году с делегацией трудящихся Иркутской области Кунгуров побывал на фронте. Впечатления от этой поездки легли в основу книги “С подарками на фронт”. В 1947 году писатель, продолжая военную тему, создает повесть “Свет не погас”, в основу которой легла история из жизни студента Иркутского пединститута, ослепшего на войне, но не покорившегося несчастью, ищущего свое место в жизни.
Много сил отдано писателем и научной работе, интересны его статьи о творчестве Л.Н. Толстого, А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского.
Произведения Кунгурова переводились на многие языки народов мира. Гавриил Филиппович был членом правления Союза писателей РСФСР, членом правления литфонда СССР, в течение пяти лет являлся ответственным секретарем Иркутской писательской организации.
Действующие лица: Библиотекарь, Девочка-краевед, Мальчик-краевед, Артамошка, Чалык, Воевода, Саранчо.
Библиотекарь: «Для нас, для тех, кто в Сибири родился и живет, это родина, дороже и ближе которой ничего нет…» - писал Валентин Распутин. Эти слова в полной мере относятся к писателю Гавриилу Филипповичу Кунгурову, нашему земляку.
О чем бы ни писал Кунгуров-писатель, что бы ни исследовал Кунгуров-ученый, его творческая мысль неизменно обращалась к Сибири. «Я – Сибиряк, - с гордостью говорил писатель. – Родную Сибирь люблю, вижу в ней безгранично много интересного, непознанного».
Интересное и непознанное… Разве не интересно узнать, что было здесь давным-давно? Как жили, чем занимались коренные народы Сибири и люди «острожного града Иркутского»?
Ребята! Историко-приключенческая повесть Гавриила Кунгурова «Артамошка Лузин» в какой-то мере удовлетворит ваше любопытство и приоткроет некоторые страницы «непознанного»… Книга написана давно, в 1937 году. Но читается по-прежнему с большим интересом: в этом остросюжетном произведении есть и картины жизни старого Иркутска, и таежные приключения героев, и описание жизни коренных народов Сибири… Но не будем забегать вперед. Попробуем взглянуть на происходящие события глазами героев повести и ребят-краеведов.
Мальчик-краевед: Мы открыли повесть Гавриила Филипповича Кунгурова «Артамошка Лузин» и увидели, как «над Ангарой плыл туман… было тихое утро. Но вот подул ветер, и туман стал медленно подниматься…
В полдень ветер стих, очистилось небо, и солнце облило золотым светом и реку, и горы, и белые дали».
На правом берегу раскинулся городок Иркутский, окаймленный толстой деревянной стеной. На верху стены – несколько возвышений, а в них зияют черные дыры – бойницы.
Вдоль стены тянулся глубокий ров, а за ним – неприступные заграждения: рогатины, причудливые коряжины, острые, как ножи, колышки…
Девочка-краевед: Ты обратил внимание, что у городка трое ворот и все они разные?
Мальчик-краевед: Первые, самые широкие – Заморские: через них шла дорога в далекий Китай. Вторые – Мельничные: через них ездили на мельницы, стоявшие на реке Ушаковке. Третьи - Монастырские: через них горожане ходили и ездили в пригородный монастырь.
Девочка-краевед: Городок стоял на болоте и утопал в грязи. Горожанки, подобрав длинные с оборками юбки, прыгали от бугорка к бугорку, чтобы добраться до городской площади. Даже возле дома строгого воеводы вязли колеса телег, а кони утопали по брюхо…
Воевода: Про дом воеводы я сам слово молвить хочу. Дом воеводы – это государев двор. В нем - две большие горницы. Обставлены богато: крашенные лазурью лавки, покрытый узорчатой скатертью стол, на полу ковры китайской работы. В правом углу – икона Спаса, возле печи – лежанка под цветистым одеялом, на стене – огневая пищаль, а на полу – большая шкура медведя.
Мальчик-краевед: Недалеко от воеводского дома стояли избы – приказная, караульная, воеводских казаков, амбары, поварня, мыльни, пороховой погреб.
Девочка-краевед: Как необычно звучат слова «поварня», «мыльни», «приказная»…
Мальчик-краевед: В темном глухом углу, утопая в колючем бурьяне, скрывалась черная изба-пытошная.
Девочка-краевед: Пытошная?
Воевода: В пытошной воеводский палач и его подручные жестоко наказывали воровских, беглых и иных озорных людишек.
Мальчик-краевед: Только не всем довелось жить за крепкими стенами да толстыми бревнами городка. Работные люди – ремесленники и пашенные крестьяне – жили на отшибе, поодаль от крепостных стен.
Работные люди ковали косы, серпы, мечи, делали ружья, отливали котлы, кухонную утварь. В пригородном лесу лесорубы заготовляли дрова, гнали деготь…
Девочка-краевед: Трудились люди и на сибирских пашнях. Земли брали с боем. Рубили сосны, лиственницы, выкорчевывали столетние пни. А на бурливой речке Ушаковке день и ночь скрипели жернова мельниц.
Мальчик-краевед: Давайте заглянем на окраину городка, где живут славные умельцы. Вот серенькая избенка Филимона Лузина, плотника и кузнеца, мастера кулачного боя. Много обиды накопилось у Филимона на воеводу и его людей. Ушел он в леса густые, где ребятушки удалые, да сколотил себе ватагу отважную.
Девочка-краевед: Бедно жила Филимонова семья. Не прокормить Маланье детей. Научили ее соседи пойти к приказчику, может, увидит он сиротские слезы да возьмет Артамошку в служки. Пусть бегает, сыт будет…
Давайте и мы поближе познакомимся с нашим героем.
Артамошка: У меня «птичье» горло. Птицей должен был родиться, а получилась ошибка – в человека пошел. Мне любая птица под силу: и петух, и ворона, и голубь, и клест.
Мальчик-краевед: Артамошкино «птичье уменье» спасло от смерти парня, который от голода украл крендель. Купцы Парамоновы топтали его коваными сапогами, с разбегу били, потешались.
Артамошка засвистел клестом. Свист его то затихал, то нарастал, рассыпаясь нежной трелью, да с такими переливами, что толпа ахнула и замерла.
Артамошка: Меня слушали и про вора забыли. Скрылся он. Вот радость-то!
Девочка-краевед: Видно, доброе сердце у Артамошки. Интересно, приняли его на службу?
Артамошка: Приняли. С петухами встаю, без устали бегаю по двору. То несусь с огромным жбаном квасу, то бегу к письменному голове, от письменного головы – к писцу, от писца – в приказную избу, и так до поздней ночи. Когда нависнет темь и замигают на небе звезды, бросаюсь на дощатую лежанку… Только раз сказали про меня добрые слова: «Справный парнишка, а на побегушках – прямо огонь».
Мальчик-краевед: А какую плату получает Артамошка за свою службу?
Артамошка: Где блюдо подлизну, где крошки подберу – вот и плата. Приказчик любит говорить: «Деньга – не ворона, с неба не падает. Мужикам служивым и то не платим».
Но подзатыльников и пинков получаю вдоволь. Да и воеводиха дерет мне уши за каждую мелочь. И в пытошной розгами секли…
Девочка-краевед: В пытошной? За что?
Артамошка: Малолетний воевода спрятал государеву печать (потом она нашлась), а виноватым оказался я, не углядел.
Лечила меня потом старая повариха Лукерья примочками из разных трав.
Мальчик-краевед: Наблюдательный и смышленый Артамошка видел, как любил воевода «наводить порядки - учить неразумный народишко уму-разуму».
Воевода: Я, воевода иркутский, государев слуга, всех озорных выведу. На кого руку свою воеводскую наложу – тому света белого не видать, из тюрьмы не выйти, казни лютой не миновать…
Девочка-краевед: Но еще трудней жилось местным народам. Терпели они произвол царских воевод да обман хитрых купцов.
Злодей воевода наложил на бурят непомерный ясак (дань) соболями и лисицами. Это сделал он против государева наказа, в свою пользу.
Артамошка: Слышал я, как разговаривали старые казаки: «Не доведут до добра воеводские злодейства – война будет». Так и вышло.
Мальчик-краевед: Бурятские конники медленно двигались на Иркутск. На солнце играла и переливалась сталь пик. Луки, перекинутые за спины, плыли, качаясь, как густые камыши. Один бурят держал синее знамя на длинном древке.
На пригорке бурятские конники и пешие люди остановились. Распахнулись Заморские ворота, и конный отряд казаков бросился в атаку. Бурятский князь Богдой взмахнул кривой саблей. Она сверкнула синей молнией, и вмиг сотни таких же молний блеснули над головами. Буряты ринулись на казаков дружной лавиной и опрокинули их. Казаки повернули лошадей и в беспорядке отступили. Над головами взвились тучи стрел. С крепостных стен казаки стреляли редко: боялись нанести урон своим. Для отступающих открыли ворота. Буряты, заметив это, хлынули к ним, но со стен ударили пушки. Когда черное облако рассеялось, бурятские конники уже стояли за пригорком. Пешие воины рассыпались неподалеку от крепостной стены и метали стрелы.
Артамошка: Притих городок Иркутский. Казаки с башен вглядывались в темноту, ждали утра. Жители в страхе скрывались. Быть бою страшному.
Мальчик-краевед: Князь Богодой долго совещался с друзьями и близкими. Молодые бурятские князья горячились: «Крепость надо сжечь! Пепел по степи ветер разнесет – светло будет!» Хотели раз и навсегда избавиться от лютого воеводы.
Голос у князя Богодоя звонкий, далеко слышно: «Бешеная собака кусает и своих и чужих. От злого воеводы всем худо, все плачут… Зачем из-за него на крепость огонь пускать! Забыли, сколько раз мы прятались за спину этой крепости?»
На восходе бурятский стан опустел. Но на стене бурятские знаки вырезали да смолье и солому для поджога оставили. Толмач объяснил эти знаки: «Были под самой стеной, но огонь не пустили – мир».
Девочка-краевед: Мудро поступил бурятский князь Богодой. Чем же ответил на его благородный поступок иркутский воевода?
Воевода: Снарядить казаков, самых лихих. Ночью отыскать бурятские юрты, бить нещадно. Скот, богатство, пленных доставить в городок. Я – государев слуга, всех воров выведу! Пусть помнят воеводскую руку! Кто поперек меня – тому смерть!
Мальчик-краевед: Как ураган, налетели на бурятские юрты казаки. Жестокой расправы не ожидали буряты. Спешно собрались старшины родов и на глазах родичей убили князя Богодоя, заподозрив его в коварной измене. Вскоре ни одной бурятской юрты не смогли отыскать казаки.
Артамошка: Писец поведал мне, что написано в царской грамоте: «…Запамятовала пустая воеводская голова: ведь сибирские народцы – великой Руси подданные. Остроги-городки стоят для защиты рубежей, для мира, а не для твоих воеводских разбоев…»
Новый правитель городка Иркутского получил государеву грамоту, а в ней были такие слова…
Воевода: «Указ получишь, излови тунгуса сибирского, тунгуску и их дитя, которые живут в лесах по рекам и речкам вдали от Иркутска, чтоб были они в платьях и уборах, с луками и стрелами по своему обыкновению. Тех тунгусов отправь в Москву, надобны они для показа гостям иноземным…»
Мальчик-краевед: Ребята! Возможно, кто-то из вас знает, какую народность русские называли тунгусами? (Эвенков.)
Девочка-краевед: Первая почуяла врагов собака Терна. Она ощетинилась, разразилась диким лаем. На стойбище поднялся сплошной собачий гвалт. Упавшим голосом Панака сказал близким: «Кроме горя ничего не видят мои глаза… смерть тише змеи подползла к нашему стойбищу… Лючи».
Мальчик-краевед: Ребята, кого местные народы - буряты и эвенки - называли «лючи»? (Русских.)
Храбрый Саранчо метко метал стрелы. Одой, старший сын Панаки, разил пальмой, как огромным мечом. Падали казаки, даже кольчуги железные не спасали. Чалык, отбегая, припадал на колени и успевал пускать стрелу за стрелой.
Первым упал с простреленной головой Панака, затем Саранчо, раненный в ногу. Казаки окружали Чалыка и ловили, как дикую лошадь.
Оглянулся Одой – всюду враги. Поднял он пальму, с одного взмаха переломил ее пополам, бросил казакам под ноги. Старший брат простился с младшим, приник своей щекой к его щеке. Затем достал нож и вонзил в сердце своей молодой жены Агады. Нож блеснул еще раз и ударил Одой себя в грудь. Казаки успели повязать Чалыка. Попал в плен и тяжко раненный в ногу храбрый Саранчо.
Девочка-краевед: Одой, старший сын эвенка Папаки, разил врагов пальмой. Что это за оружие? (Нож на толстом древке.)
Опустело стойбище. Далеко-далеко маленькими острыми горками стояли одинокие чумы. Из одного чума доносились глухие рыдания и вопли. Они плыли над тайгой, сливаясь с ее шумом, и тонули в безбрежном темно-синем океане. Даже эхо не вторило им. Это была Тыкыльмо, мать Одоя и Чалыка.
Артамошка: Каждый день бегал я к тунгусам. Подружился с Чалыком. Однажды он мне по-русски сказал: «Друга, драсту…» Я удивился, ответил: «Здравствуй». Но прознали на воеводском дворе, что я бегал к «пленным тунгусшикам, к царским пленникам», еду дл них таскал, «всячески воеводу поносил», за что я и был наказан.
Чалык: Славный Саранчо, скажи, почему парнишка – лючи, а сердце у него доброе?
Саранчо: У лючи сердца нет – у них камень!
Чалык: Славный Саранчо, парнишка-лючи нам худое не делал. Ты сам ел еду, принесенную им, а сейчас люди спрятали его от нас. Они убьют его.
Саранчо: Ты молод и забыл, что волчонок не страшен, пока он не стал взрослым волком! Волк не станет мышью, лиса не поплывет по реке щукой. Молодой лючи не вырастет эвенком!
Мальчик-краевед: Друзья встретились молча. С трудом рассказал Артамошка о своем горе. Они решили бежать глубокой ночью. Повариха Лукерья собрала еды в холщовую котомку, дала рваную шубейку и закоптелый котелок. Благословила.
Чалык: Тайга, зверь много, злой зверь много! Нож надо, пальма надо, лук надо…
Артамошка: С трудом пробрался я в воеводскую канцелярию, забрал лук Саранчо, колчан со стрелами и два ножа. Саранчо был рад, что его знаменитый лук достанется Чалыку.
Девочка-краевед: Чалык шел впереди. Он легко шагал через поваленные бурей деревья, умело карабкался по склону гор. Недаром его отец с гордостью говорил о сыне: «Будет парнишка настоящим охотником, шаг у него шибко ладный – неслышно топает, лисица – и та не может учуять его».
Артамошка едва поспевал за ним.
Мальчик-краевед: Чалык ростом мал, но широк в плечах и крепок телом, как медвежонок. Скуластое лицо его обветрилось, а щеки рдели цветом спелой брусники, под черными полосками бровей искрились узенькими прорезями раскосые с хитрицой глаза. Длинные волосы были заплетены в тугую косичку.
Девочка-краевед: Как настоящий охотник, Чалык носил высокие – выше колен – унты, легкую короткую парку и кожаные штаны. На тонком поясе красовался подаренный отцом острый охотничий нож.
Девочка-краевед: Ребята, вам знакомы слова «парка», «унты»? (Ответы ребят.) Унты - это меховые сапоги. Парка - верхняя одежда в виде широкой рубахи, сшитая из шкур оленя.
Девочка-краевед: По солнцу, по звездам Чалык умело отыщет путь и безошибочно угадает погоду. А вы, ребята, смогли бы определить, глядя на ясное небо, без единой тучки, что надвигается буря? (Ответы ребят.)
Чалык: Туч нет, но небо рассердится - и буря дождь пригонит. Смотрите, как плачет зеленый лопух – весь в слезах, а березы опустили листочки. Слышите, как жалобно свистит бурундук. Это он перед бурей. Посмотрите, как жадно клюют птицы, торопятся, дерутся. Это они перед бурей торопятся…
Мальчик-краевед: Спускались на тайгу темные тени – надвигалась таежная ночь. Лил проливной дождь. Артамошка, промокший и разбитый, шлепал разбухшими сапогами по узенькой скользкой звериной тропе.
Чалык: Солнца нет – мало-мало плохо, когда дождь – совсем плохо… Огонь надо делать!
Девочка-краевед: Кто из вас, ребята, знает, как разжечь костер под проливным дождем? (Ответы ребят.)
Мальчик-краевед: Чалык всматривался в деревья. Его взгляд остановился на лиственнице. Он ударил по ней ножом. Раздался глухой гул, будто Чалык ударил по пустой бочке. Быстро замелькал нож, умелые руки Чалыка наносили удар за ударом, и вскоре дерево рухнуло. Чалык засунул руку в пустое отверстие пня, вытащил большой пучок темно-желтой массы.
Девочка-краевед: Ребята, может быть, кто-то из вас знает, что это за «темно-желтая масса», которую Чалык добыл из дерева? (Ответы ребят.)
Чалык: Это сульта – сухой мох, огонь ее хватает шибко.
Мальчик-краевед: Чалык вытащил из-за пазухи трут и огниво. От удара огнивом по кремнию полетели золотистые искры… Трут загорелся. Продрогший Артамошка обрадовался, но Чалык бросил загоревший трут через плечо в сторону.
Чалык: Первый белка охотник дает хозяину тайги, первый огонь тоже – тогда у хозяина доброе сердце будет.
Девочка-краевед: Многому научился «лесной мужичок» у своего отца Панаки и храброго Саранчо. Для Чалыка тайга – дом родной.
Подстрелил Чалык уток и так зажарил, что получилось чистое мясо утки в собственном соку, и дышало оно дивным ароматом…
Артамошка: Никогда в жизни не ел я такого вкусного мяса, хотя оно жарилось без соли, обгладывал каждую косточку.
Мальчик-краевед: Кто из вас догадался, как Чалык сумел приготовить такое вкусное блюдо? (Ответы ребят.) Артамошка дополнит ваши ответы.
Артамошка: Чалык сделал небольшую ямку, в которой намесил глину. Вязкой глиной густо облепил всех уток и закопал их в раскаленную золу костра, а сверху набросал сухих веток и сел у костра, напевая песню. Я не находил себе места, от запаха жареной утки кружилась голова. Чалык разрыл золу, постучал по глиняным уткам. Звук был звонкий. Обухом ножа он ловко расколол слитки. И разлился сладко-душистый запах жареного мяса…
Девочка-краевед: Сидя у костра, Чалык пел. Давайте послушаем его песню.
Чалык: Утреннее солнце греет,
Тело мое говорит: спасибо,
Огонь горит, еду вкусную готовя.
Отдам перья огню, кости выброшу,
Мясо уток в животе спрячу.
Глаза мои видят – я пою; уши мои слышат – я пою, руки моде делают – я пою.
Артамошка: Однажды ночью меня разбудил Чалык.
Чалык: Беда! Зверь страшный в гости пришел…
Артамошка: Оглянулся я, задрожал: в темноте горят огоньки, как зеленые звезды. Волки приближались, лязгали зубами, отрывисто выли. Мы стали бросать горящие головешки. Вдруг Чалык исчез, но вскоре вернулся. В руках он держал толстую палку.
Чалык: Тишину надо делать: у зверя сердце злое – надо мягчить.
Мальчик-краевед: Волк-вожак бесшумно шагнул вперед, за ним осторожно потянулись и все остальные. Подняв палку, Чалык со всей силой ударил по пустому стволу огромной лиственницы. Тишину разорвал такой оглушительный гул, словно Чалык выстрелил из пушки… Звери в диком страхе бросились во все стороны. Они дико рычали, рвали друг друга, бешено неслись по тайге, не чуя под собой ног.
Чалык бросился к костру и, схватив лук, поджег обмотанный конец стрелы, пустил ее вслед и без того до смерти перепуганным зверям.
Девочка-краевед: Много дней ходили они по тайге, но на следы человека или оленя так и не наткнулись. Одежда Артамошки превратилась в лохмотья…
Артамошка: Я в тайге не гож. Только зверю да птице здесь хорошо.
Чалык: Хой! Зачем так? Не надо черное слово пускать. Ветер его унесет далеко, услышит хозяин тайги – худое будет. Сайбу надо искать. Сайбу найдешь – доброго человека найдешь.
Мальчик-краевед: Ребята, приходилось ли вам встречать слово «сайба». Если да, то что оно означает? (Ответы ребят.)
Девочка-краевед: Сайбы – таежные кладовые на высоких столбах. Их ставят кочевые эвенки в глухих местах. В кладовой складывают зимнюю одежду, пушнину, запасы еды. Сайбы священны. «Даже мышь не подходит к сайбе – знает, что она здесь не хозяйка», - говорится в эвенкийской пословице. Но если в тайге случится у человека большое горе: падут олени, сгорит чум или другое несчастье, то можно взять в долг из сайбы самое необходимое, чтобы не умереть.
Артамошка снял с себя все рваное и оделся в новую одежду эвенка. Чалык сменил лишь кожаные унты.
Артамошка: Берем все, что сгодится. Даровой клад нашли… Долго искали, мучились…
Чалык: Худо это. Много возьмешь – много отдавать надо.
Артамошка: А кто видел, что мы брали?
Чалык: Хозяин придет к сайбе и скажет: «Добрые были люди: себе взяли и мне оставили».
Мальчик-краевед: Вышли друзья на берег реки да повстречали там мятежную ватагу Филимона Лузина. Поплыли ватажники на Братский острог, где тяжела воеводская рука, где жирели воеводские приспешники, набивали добрым кладовые, богатели именем московского царя, только пашенные крестьяне да черный народ были злы, с голоду люты.
Девочка-краевед: По приказу воеводы Братский острог готовился к торгу великому. Писец встречал корабли, лодки, доверху груженные товарами, да все записывал. Быстро вырастали лавки купеческие вокруг острожной площади. Заполнялись ряды рыбные, дегтярные, шубные… в обжорных рядах варилась в котлах похлебка, на раскаленных углях жарилось мясо, пироги, пышки… Звонко кричали торговки, зазывалы:
- Пироги с жару, пятак за пару!
- Купи калач – будешь силач!
- Не жалей грош – товар хорош!
Среди рядов сновали и Артамошка с Чалыком. Послали их ватажники как лазутчиков толковых, чтоб те все разузнали, с нужными людьми встретились, а к ночи сообщили в стан.
Мальчик-краевед: Вскоре друзья попали в сладкие ряды. Леденцы переливались разноцветным бисером, пастила ягодная, медовые пряники и узорчатые – кони, рыбы, птицы – лежали грудами. Чалык не мог оторвать глаз.
Артамошка: Позабыл я все наказы отца: страсть хотелось поесть самому, а главное – угостить Чалыка. И решил добыть деньгу своим умением по-птичьи петь. Выбрал место, где больше всего суетился народ. Засвистел, пустил трели, защелкал и перешел на переливы нежные да грустные. А чтоб больше монет бросали, я и петухом кукарекал, ржал, как лошадь… Толпа тряслась от смеха.
Ох, чем только не угощал я своего друга. А он ел, чмокая губами, и обо всех кушаньях отзывался одинаково…
Чалык: Шибко сладко, однако печенка оленя лучше.
Девочка-краевед: Много опасных приключений выпало на долю Артамошки и Чалыка. Вместе с ватажниками Филимона Лузина они рыскали по тайге, по бурятским улусам, по стойбищам эвенков, звали людей на помощь – повалить острог, а в нем – злодеев-мучителей.
Мальчик-краевед: Штурмовали Братский острог да два года жили там привольно. Плавали к морю, грозному Байкалу, где воля широка, царская рука далека. Пришли на помощь Иркутскому острогу, когда его окружила монгольская рать. Решили ватажники обиды забыть да постоять за Сибирь - родную землю, за Русь-матушку кровную, государю послужить, милость его на ратном поле заслужить. Помочь-то помогли, да сами в ловушку попали. Обманул воевода.
Девочка-краевед: Почти все ватажники были схвачены. Чалык мчался, как горный козел, легко перепрыгивал через валежины, камни, терялся за кустами и деревьями. Артамошка отстал. Чалык сложил ладони трубкой и загудел в подветренную сторону. Так отец Панака учил обманывать врагов, отводить голосом в другую сторону. Но Чалык ошибся, казаки были близко.
Чалык: Как помочь раненому другу? Как спасти его? Мой отец часто говорил: «Сам помирай – друга спасай».
Девочка-краевед: Чалык сорвал с Артамошки шапку и надел на свою голову. Артамошку столкнул в яму, завалил сухим ельником. Сам он бросился к горе. Казаки окружили его со всех сторон. Кинули аркан, но Чалык увернулся. Спасенья не было.
Мальчик-краевед: Артамошка с трудом вылез из ямы. Ему хорошо стало видно отвесную скалу, Чалыка и воеводу, который, задрав голову вверх, кричал…
Воевода: Сдавайся, воровское племя!
Артамошка: Воевода и казаки приняли Чалыка за меня. Радуются, что загнали на скалу Лузинова сына. Чалык… друг мой, брат мой!..
Девочка-краевед: Чалык выпрямился, припал щекой к луку, а затем, подняв его над головой, бросил вниз со скалы. «Вокруг разливалось море лесов, по долине извивалась черная речка… Чалык набрал грудью воздух, гордо вскинул голову, и поплыло над лесами и горами:
- Воля!..
Эхом прокатилось это дорогое слово… Всплеснув руками, Чалык бросился со скалы и вмиг исчез в черной пропасти.
Артамошка схватился за грудь, упал на землю, бился головой, хватая серые комья земли, рыдал…»
Мальчик-краевед: Ходил воевода в легком хмелю, гордый, веселый. Хотел дать такой пир, какой не видывали иркутяне, такой, как бояре московские делают.
Воевода: Вот я каков! Да! Монголов повоевал? Повоевал! Грабежников изловил? Изловил! Вора Филимошку Лузина сказнил? Сказнил! Семя его подлое вывел? Вывел! Вот я каков государев слуга!..
Девочка-краевед: Пир начался. Застольные служки едва успевали разносить кушанья. Сидел воевода радостный, видел он, что гости от удивления таращили глаза на каждое новое блюдо. Воевода ухмылялся в бороду: «Удивление-то впереди!» Шестеро слуг внесли в гостиную огромный пирог… Гости ахнули.
Мальчик-краевед: Но никто не отведал воеводского пирога. В воздухе запахло гарью. Слышались отдаленные выкрики людей. На востоке вспыхнуло красное зарево, огненные языки взметнулись в поднебесье. Эхом прокатилось над городом:
- Лузинова ватага!..
Затрещали и повалились широкие ворота воеводского двора…
Девочка-краевед: На сенной площади работные мужики вот какие речи вели:
- В лесах, среди байкальских сопок великие костры горят, те костры Артамона Лузина. К нему народишко босой, рваный, обиженный бежит со всех сторон… Денно и нощно на тех кострах куют кузнецы пики, мечи, ножи, рогатники. Артамон-то Лузин в отца выдался, атаманствует лихо… Мы, говорит, воеводу повалим, на этом и стоим накрепко… Жить станем без воеводы, сами с усами…
Мальчик-краевед: Вот мы с вами и познакомились с героями книги Гавриила Кунгурова «Артамошка Лузин», приоткрыли некоторые страницы жизни Иркутска в далеком прошлом, любовно воссозданные писателем. А сколько осталось еще неупомянутых, ярких, захватывающих сцен и как интересно описывает Кунгуров экзотический быт, одежду, оружие, убранство жилищ эвенков, их нравы, обычаи, поверья!
Библиотекарь: Это произведение принесло писателю широкую известность и выдержало несколько изданий.
О жизни эвенкийского народа Кунгуров рассказывал и в своей первой повести «Топка». Другая историческая повесть - «Албазинская крепость» («Путешествие в Китай») - считается лучшим произведением писателя. Она так же, как и «Артамошка Лузин», воссоздает «бушующий» характер времени – завоевание русскими казаками забайкальских и приамурских земель. Недаром в главном герое этой книги – атамане Ярофее Сабурове – угадывается исторически реальная личность Ерофея Хабарова, землепроходца, по масштабности своего подвига близкого к Ермаку.
Гавриил Филиппович Кунгуров был неутомимым путешественником. Он прекрасно знал Сибирь, Дальний Восток, побывал за Полярным кругом, в Таймырском автономном округе, в Забайкалье и Прибайкалье, посетил Монголию, Китай. Изучал фольклор этих народов, записывал сказки, легенды, предания, публиковал их. В его обработке и переводах изданы на русском языке сборники бурятских и эвенкийских сказок, сказки народов Сибири и другие книги.
Писатель и педагог, путешественник и краевед, автор многочисленных научных работ, повестей и романов о прошлом и настоящем Сибири, Гавриил Филиппович Кунгуров по праву считается нашим сибирским классиком.
Использованная литература
Кунгуров, Г. Ф. Артамошка Лузин : истор. повесть / Г.Ф.Кунгуров; худож. В. Фридеман. - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1979. - 272 с. : ил.
Я – Сибиряк: [о Г. Кунгурове] // Ступеньки. – 2003. – Март. – № 3 – С. 3.
Шелехов В. Писатель, журналист, краевед: (к 100-летию со дня рождения Г.Ф. Кунгурова) // Вост.-Сиб. правда. – 2003. – 25 марта. – С. 2.
Рекомендуемая литература
Гавриил Филиппович Кунгуров : (к 70-летию со дня рождения) // Родное Приангарье / Иркут. обл. б-ка им. И.И. Молчанова-Сибирского. - Иркутск, 1973. - С. 8-14
Макарова, Е. Г.Ф. Кунгуров : очерки, эссе / Е. Макарова // Литературная Сибирь : Биобиблиог. словарь писателей Восточной Сибири. - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1988. - С. 39 - 42
Трушкин, В. Горизонты художника : очерки, эссе // Трушкин В. Литературные портреты : писатели-сибиряки. - Иркутск, 1961. - С. 43-75
Трушкин, В. Патриот Сибири : (к 80-летию со дня рождения Г. Кунгурова) / В.Трушкин // Вост.-Сиб. правда. - 1983. - 23 марта.
Владимирцев, В. Подвижник литературы сибирской : очерки, эссе / В. Владимирцев // Вост.-Сиб. правда. - 1978. - 25 марта.
Петров, В. Писатель, педагог, ученый : очерки, эссе / В. Петров // Сов. молодежь. - 1978. - 25 марта.