Замаратский Г. И. / Литературные вечера
«Не много было нам дано, подросткам той войны жестокой»
Сценарий литературной композиции по книге Георгия Замаратского «Приглашение в память» для детей среднего школьного возраста
Действующие лица: Ведущий, Автор (взрослый), Чтецы (дети).
Оформление: географическая карта, на которой необходимо отметить, где происходили события.
Эпиграф:
Былое возвращается не сразу.
Оно молчит годами под замком,
Не повинуясь нашему приказу:
У памяти свой час и свой закон.
Ю. Нейман
Автор: Слушал я 5 декабря 1981 года по радио (телевизор испортился) торжественное заседание в Кремлевском Дворце съездов, посвященное сорокалетию разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Глубоко взволновали и тронули меня в выступлении генерала армии Афанасия Павлантьевича Белобородова слова о том, что почти не освещен в нашей литературе героический труд подростков в тылу, внесших свой вклад в дело победы над врагом.
«Приглашение в память» – книга-перекличка. «Перекличка» – своеобразная дань тем, рядом с кем проходило мое военное детство и юность. Это ребята и девчата, старше меня и младше, но так или иначе наша судьба пересекалась на перекрестках жизни не раз и не два.
Все написанное – правда, все происходило на самом деле.
Ведущий: Конечно, дневниковых записей не могло быть: память – единственный дневник тех лет, далеких и близких.
Теперь, когда автору уже за пятьдесят, невольно задаешься вопросом: было ли военное детство счастливым? Возможно, человеческая природа так уж устроена, что детство – всегда праздник, всегда счастье? Пусть разное, но счастье!
Каким же оно было у них?
Автор: В памяти родная деревня стоит денно и нощно. Стоит закрыть глаза и представить ее дом за домом, усадьбу за усадьбой, всю с края на край. Помнятся и многие из ребят, ушедших на фронт, но многих годы смазали, порастворили в памяти, и только фотографии помогают воскресить из забвения черты погибших.
С болью сердечной вспоминаю, как уходили на фронт наши ребята, которые были на четыре, три, два и год старше меня; вспоминаю, как уходили они в поле, в лес, прощаясь, быть может, навсегда с родными местами. Я понимал их, сам «болел» не меньше их болью расставания, но молчал, не мешал, как молчали и не мешали им другие, ожидающие своей очереди уйти туда, откуда возвратились единицы.
Чтец (1):
Деревня Погодаева
оплакивала их:
Красивого Алаева,
Прокопьевских двоих,
И Якова Костенкова…
здоровых, молодых…
Легли в могилы братские
Почти все Замаратские.
(Здесь и далее использованы стихи Г. Замаратского)
Автор: Сама же деревня Погодаева, солнечная и приветливая, стояла на невысоком берегу Илима, отражаясь в его водах.
Ребята целыми днями пропадали на реке, купаясь и загорая. Переплывали ее саженками, отдыхали на противоположном песчаном берегу, еле справляясь с полчищами гнуса – мошкары, не дававшей посидеть спокойно и минуты.
Были и другие интересные места для подростков – за домами – огороды с морковкой огурцами, бобами, репой; за огородами – колхозные поля с горохом «молочной» спелости; за полями – боры с хрусткими коврами мхов-ягелей, усеянных зелеными стебельками брусничника… А маслята, рыжики, белые грузди – это ли не интерес! Ну еще белки, зайцы, пальники и глухари…
Конечно, если описывать все прелестные и заманчивые уголки, где проходило наше детство, то потребуется очень толстая книга. Ограничимся тем, что до войны и игры, и рыбалка, и набеги в бор – все было в изобилии. Казалось, не будет конца нашему счастью.
Чтец (2):А колхозный горох? Сколько историй случалось…
Однажды пришли на гороховое поле. Огляделись – ничего опасного. Забрались подальше от дороги (там, несомненно, горох слаще!), увлеклись, набивая стручки под рубахи. Не заметили, как на колхозном рысаке-чистокровке бригадир подъехал.
Гикнул бригадир (голос у него пронзительно-хищный, как у ястреба!), ринулись мы к дороге, а по ней к деревне – на сарай, под амбар, под крышу спрятаться… Летим, пятки пониже спины ударяются, но разве от рысака далеко убежишь? Вот он, совсем близко, бригадир-то! Плеткой над головой, как саблей, помахивает, покрикивает по-ястребиному так, что ноги подламываются. А кругом пшеница. Слева и справа от дороги. Большая уже пшеница, не свернешь в нее: тяжкий грех хлеба топтать! Хлеб – святыня! Так уж мы были воспитаны с малых лет…
Нагоняет бригадир одного и – плетью по мягкому месту! По трусикам наискось, а сам – за другим. Тот, кому уже досталось, переходит на шаг: он свое отстрадал. Идет потихоньку, корячится, ручонкой трусишки потирает… Одно ему теперь страшно: как бы бригадир родителям не пожаловался. Отец выпорет по-настоящему, от души! Об одном «молит бога» страдалец, об этом: не узнал бы отец.
А то как-то решили лунной ночью, чтобы не попасться, по горох пойти. Поле за Черепанкой находилось (Черепанка – наше деревенское кладбище, расположенное в длинном выступе, как языке, леса, полуостровом вдающемся в поле). Пошли ребята, а Егорка – домой за сандалиями скорей: боялся, что в лесу ногу наколет. Подивился, почему ребята босиком пошли, но расспрашивать не стал: некогда. Конечно, ребята его ждать не стали, и он помчался к гороховому полю один. Даже кладбищенские кресты не испугали: знал, что за кладбищем в поле ребята. Влетел в ворота (ворот, по сути, не было, были столбы без ворот) пролетел через кладбище, перелез через забор – и в поле! Туда, где должны быть ребята…
Но что это? Понеслись ребята от него влево, в обход Черепанки полем. Егорка кричать: «Стой! Стой! Куда вы?»
Еще пуще понеслись ребята, только тени мелькают. Не успел Егорка и сообразить, что к чему, – исчезли, растворились в низинке тени. Жутко одному стало, не до гороха! Надо ребят догонять, а как? Только наперерез! И он опять через кладбище рванул. Выскочил с другой стороны, смотрит: бегут ребята под луной, не останавливаются. Егорка опять как закричит: «Стой, ребята, стой! Это я, Егорка!»
Они снова как поддадут! Ужас! Но и смех тоже…
Утром ребятам рассказал, как они от него бегали ночью, так они чуть его не отлупили – до того разозлились.
Чтец (4): Когда приближалась зима, игры переносились на забереги. Коньки, санки, катушка-круговушка, на которой никто не мог больше двух минут выдержать, чтобы не стащило его центробежной силой и не покатило по льду в сторону от злорадно-торжествующего восторга тех, кто крутил круговушку, прилагая все силы.
Езда на коньках по самому краю льда у полыньи, невольные купания в ней – все помнится, как будто вчера было, и, наверное, никогда не забудется, не изгладится из памяти.
Автор: Нисколько не жалко, что не было у нас телевизоров, что кино удавалось посмотреть раз в три-четыре месяца, хотя кино мы очень любили. Просто детские фильмы ставили почему-то редко, да и не всегда удавалось выпросить у родителей на билет деньги: порой их и не было вовсе.
И так до того дня, пока не грянула война.
Детским сознанием мы сразу поняли всю ее серьезность, всю ее беду, но мы ни на минуту не допускали мысли, что фашисты могут нас одолеть, победить, растоптать, поработить!
Маленькие граждане, великие патриоты, мы сначала недоумевали, почему наши войска отступают, потом недоумение перешло в удивление, в окаменелое ожидание перелома на фронте. Мы страдали от унизительного состояния беспомощности и бессилия перед лицом смертельной опасности, но скоро поняли, что и от нас кое-что зависит, что мы можем своим трудом помогать фронту.
Чтец (1). Здравствуйте, ребята, подчеркнуто весело крикнул Тимофей, колхозный бригадир, едва наша лодка ткнулась в мягкий илистый берег.
– Поздравляю вас, ребята, – приподнятым тоном начал Тимофей, подтягивая шитик на берег, – с успешным окончанием экзаменов – испытаний, по-теперешному!
– Вот что, ребята, – обратился к нам Тимофей, – хочу вам еще одно испытание, еще один экзамен устроить. Согласны?
– Какое? – разноголосо, но заинтересованно спросили мы.
– Как лошадей запрягать, с какого боку к ним подходить? – улыбаясь от уха до уха, произнес Тимофей игриво.
– Кто сдаст испытание, получит лошадь и поедет возить траву на силос, – пообещал Тимофей так, как будто он хотел угостить ребят каким-то сказочно вкусным блюдом.
Чтец (2): – Внимание-е! Начинаем испытания на предмет допуска ребят младших возрастов к самостоятельной (здесь Тимофей вздернул правую руку вверх и уставился длинным тонким пальцем, как гвоздем, в бездонную высь) работе на лошадях. Условия: первое – суметь правильно запрячь лошадь, второе – проехать на кладовой телеге в ворота, не задев столбов. Ясно? За точностью исполнения, за четкостью действий будут следить ассистенты. Вот они: Погодаев Александр и Перельчин Николай. Вы их хорошо знаете и, надеюсь, не будете обижаться на жесткость требований. Ребята они честные и справедливые… Вы им верите?
– Малы они еще, – серьезно, как взрослый, заявил Колька Тяж. – Где им лошадь запрячь. Пятиклашки…
Чтец (3): – Зачем же испытания? – испугался Егорка, нескладный, тощий парнишка с живыми выразительными глазами и жесткими, ершиками, темно-русыми волосами. – Я согласен и без них…
Тимофей «свысока» посмотрел на него и объяснил:
– Таких, как ты, в деревне больше двадцати, а лошадей свободных у меня только десять, поэтому будут на них работать только самые сильные и находчивые…
У Егорки дрогнуло сердчишко: самым сильным он, конечно, не был, слабак известный, гирю пудовую одной рукой выжать не может… Но насчет находчивости? С этим, пожалуй, у него неплохо.
Автор: Бригадир хитрил: возить надо было назем от скотного двора, а это тот же навоз, только перепрелый, не так сильно воняющий, но, чтобы не отпугивать ребят, сказал про траву, решив «исправить ошибку» после испытаний, которые придумал как заманчивую игру, повышающую увлеченность и заинтересованность ребят: чем труднее победа – тем она дороже, тем труднее забыть о ней.
Чтец (4): А что же Егоркина находчивость? Она ему пригодилась. И вот он на покосе. Сам напросился. Умолял бригадира, пока тот не уступил настойчивым просьбам подростка. Он был уверен, что едет на настоящее дело, ему льстило, что его, будущего шестиклассника, записали в звено к взрослым.
И вот – наработал! Бьется на пригорке, как рыба об лед, а толку никакого. Эта никудышная литовка не отбивается с каких пор! С ней не только две нормы, с ней и сотку за день не выкосишь: не берет траву, тупая, сколько ее ни лопать ни точи. Тоскливо оглянулся юный косарь по сторонам, не видят ли ребята его нового позора.
Чтец (1): – Устал, работник? – спросила тетя Поля (звеньевая) незаметно подошедшая сзади. Э-э, я смотрю, дела-то у тебя неважные…
Чтец (3): – Литовка проклятая не берет. Бью, бью, а все без толку.
Чтец (1): – Ладно уж, – снисходительно улыбнулась тетя Поля, – надо траву сгребать на мысу, подсохла уже… бери грабли и – на мыс. Ясно?
Чтец (3): – Ого-го! – восхитился он. – Да тут гектаров пять будет. Есть где отличиться. Через час Егорка стал замечать, что сгребать траву не так легко, как казалось: однообразные унылые движения утомляли его, ладони горели и блестели, натертые о черенок граблей, а изнурительная духота лишила сил очень быстро.
Эх, сейчас бы конные грабли, да где их взять, когда на весь колхоз одни остались. Посмотрел, сколько сгреб. «Тьфу, – сплюнул он, – срамота одна!»
Подошел к густым кустам у речки (чтобы не заметил кто случайно, что он в такое горячее рабочее время купается)…
Плавая вразмашку, неожиданно увидел в кустах… конные грабли! Сиротливые, порыжелые от ржавчины конные грабли.
Чтец (2). – Эврика-а! – закричал он обрадовано слышанное от старшеклассников слово и мгновенно выскочил из речки. Не обращая внимания на жгучие укусы мошкары, быстро оделся и бросился за Чалкой. «Вот она! Вот она, победа! Вот они, мои нормы!» –кипела буйно и одуряющее радость, выплескиваясь в широченной улыбке и через сияющие глаза, через порывистые, энергичные движения.
Накинув торопливо сбрую на Чалку, схватил в охапку вожжи и… скорей туда, к кустам. Торопливо завел в оглобли коня, затянул супонь, подтянул чересседельник, обвожжал коня и бросился на железное, все в круглых дырках, сиденье.
– Н-но! Пошел!
Что это? Зубья граблей, как одурелые, бешено забарабанили по сиденью. Чалка, повернув голову, испуганно закосил назад округленным глазом. Остановился. Осмотр граблей опрокинул все надежды и мечты. Егорка понял, что все лопнуло, как давным-давно, в прошлом году еще, лопнула эта проржавелая пружина, и грабли превратились в ненужный предмет для хозяйства, стали неуправляемыми. И все из-за одной разнесчастной пружины. Небольшая, нехитрая деталь, а что без нее сделаешь?
Чтец (3): «Такую пружину даже кузнец не смог бы сделать. Это, наверное, только на заводе могут, а где они, заводы-то? Далеко до них. Вот тебе и «эврика», вот тебе и нормы, вот тебе и победа!» – запечалился Егорка, и, наконец-то, до него дошло, почему были брошены грабли – вещь в хозяйстве очень нужная по сезону.
Неужели нет выхода? Вспомнились слова школьного учителя, который любил повторять, что нет безвыходных положений, стоит только хорошо подумать. А что тут думать? Что придумаешь, когда все ясно: нужна пружина! Думали и до него, крепко думали.
Чтец (4): Юный Архимед перебирал варианты, которые смогли бы оказаться подходящими, вернее, хотя бы один из них: «Так, пружина лопнула, а ее назначение тянуть на себя рычаг. Что же еще может тянуть рычаг? Резина. Но достать такую резину в этих условиях немыслимо. Отпадает. Что еще? Вот если бы гирю привесить! А где она, гиря-то? На подтоварнике в деревне. Неблизко!.. Может, гирю заменить березовым чурбаком? Сырым, тяжелым! Привязать веревкой… а что? Чурбак тянет рычаг вниз… Так… так… Все правильно! Теперь за топором! Скорее за топором… Ура-а! Ур-а-а!»
Спустя полчаса Егорка гордо, как царь, восседал на конных граблях, а за ними ложились пусть немного неровные, но настоящие, толстые и круглые валы высохшей травы.
«Ура, ура-а!» – ликовал колхозный Архимед. Ему было очень хорошо. Он чувствовал себя сейчас настоящим работником, без всяких скидок на возраст.
Чтец (2): Работа спорилась, и Егорка запел, сначала вполголоса (пел он плохо: голоса не имел сладкозвучного), потом пользуясь тем, что его единственным слушателем является мужественный, самоотверженный Чалка, запел во весь голос, нажимая время от времени педаль, когда грабли подходили к очередному валу. Песня победно неслась над мысом:
На границе тучи ходят хмуро
Край суровый тишиной объят:
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят…
Вал ложился за валом. Они становились ровнее: появлялся опыт, спокойствие и уверенность в своих силах.
Чтец (1): Вечером из-за кустов вышла звеньевая тетя Поля и… застыла в недоумении, изумленная и растерянная. Чудо! Перед ней лежало гектара четыре сгребённого в валки сена. Егорка распряг Чалку, усталого, запотелого, поникшего.
- Ето чё же такое делается? Ето как же ты до такого додумался? А мужики-то в прошлом году махнули на грабли руками, да и как было не махнуть: повестки в армию получили, на фронт поехали, не до граблей. И я-то на них рукой махнула… А ты чурку привязал – и готово! Ну, молодчина, ну, молодчина!
Чтец (3):
Вот на покосах
В рассветных росах
Пырей литовкой тупою бью,
И женщин вижу,
И голос слышу:
– Вот подрасти бы воробью!
Одно я знаю
И понимаю,
Что там, на фронте, снарядов вой,
Под Ленинградом могила брата,
А я «воюю» пока с травой.
Полно работы и все до пота,
Остры заботы,
Как тот кинжал…
И пусть маленько
Я слаб в коленках,
Но день победы я приближал.
Чтец (4): Первого мая, после митинга, услышали необычное объявление: – А сейчас, всем, как одному, явиться на Игнатьевское поле, чтобы принять участие в строительстве одного объекта. Захватить из дому топоры, лопаты, носилки, грабли, обед, по возможности – ужин.
Егорка пошел вместе с ребятами, взяв топор, туда, где столпились на поле люди (им, ребятам, стало известно, что будет строиться посадочная полоса для американских самолетов, перегоняемых на фронт). Аэродром должен быть готов к сентябрю. Военный аэродром!
Чтец (3): Егорка всегда легко поддавался магии коллективного труда, поддался и на этот раз; даже с большей силой, чем обычно, наваливался на кусты, отчаянно размахивал топором, как будто врубался в ряды врага, в ряды фашистов. Он уже и видел-то перед собой не густые, упругие, то толстые в два кулака, то тонкие, в палец, стволы и прутья, а самых настоящих оккупантов, откормленных, наглых, уверенных в своей непобедимости. «Погодь, погодь, – шептал Егорка, – вот я с вас спесь-то собью! Я вас образумлю!»
Поздно вечером усталые, но очень довольные ребята вернулись домой, чуть ли не в темноте переплывая реку, на которой недавно отшумел ледоход. Они завтра снова решили поработать «на аэродроме». Теперь все так и будут говорить: на аэродроме, с аэродрома, по аэродрому, как раньше говорили: в поле, с поля, на поле, только слово «аэродром» произносилось с благоговейным трепетом, с великим уважением и почтительностью.
«Встану завтра всех раньше, часов в шесть, разбужу ребят – и на аэродром!» –подумал Егорка, глядя на друзей с опасением, чтобы не пришла, не дай бог, кому еще такая мысль в голову.
Чтец (2): Не знали ребята ни выходных, ни отгульных. Помоются в бане в субботу и опять – «париться» на жаре, мокнуть под дождями, страдать от мошкары, начинающей с конца июня так донимать ребят и лошадей, что хоть из воды не вылазь: нигде, кроме нее, спасения не было. Разве еще возле дымокуров, но там и самому задохнуться нетрудно. Спасал в какой-то мере деготь в бутылках. Смазывали им лошадей, смазывались сами, только быстро он испарялся и надо было снова мазаться. Чалка через час-полтора подзывал Егорку тихим, идущим изнутри, словно из живота, ржанием, тянулся к нему мордой, как будто умолял смазать дегтем. И когда Егорка начинал смазывать его, он послушно замирал и, похоже, с наслаждением опускал напружиненную кожу живота, отдыхая от изнуряющих, раздражающих, бесчисленных укусов беспощадных кровососов.
Возвращаясь после работы домой, ребята обязательно, если позволяла погода, купались в реке, смывая пот и грязь, накопленные за день, и часто вспоминали счастливое довоенное время.
Автор: О, счастливая пора беззаботного времени – нашего детства! Почему ты была такой короткой, когда в девять, десять лет мы были вынуждены работать от зари до зари наравне со взрослыми? Разве нам не хотелось поиграть в лапту, в городки, в сочиненный нами «травяной хоккей?» Разве не хотелось побежать в поля, в луга, в лес? Просто так побежать, безответственно, беззаботно, радуясь всему, что окружает, что всегда с тобой, что навек твое.
Всякий раз при таких недавних, вообще-то, и давних воспоминаниях ноет что-то в глубине души, но не мрачно и угнетенно, а грустно-счастливо, печально-торжественно.
Время это казалось только солнечным, только сияющим, и понималось, что оно невозвратно, как прошедший день, месяц, год.
Чтец (1): На аэродроме отчетливо прорисовалась взлетно-посадочная полоса. Ровная, прямая, укатанная, она шла через мыс чуть ли не три километра. С боков ее огородили жердняком, чтобы скот не заходил на полосу. В центре, слева, если стать лицом к селу, возвысилось здание аэропорта со службами, с паутиной антенн, с забавным полосатым мешком, поворачивающимся от ветра, с метеоплощадкой за колючей изгородью возле кустов черемухи, оставленных для радости глазу и душе, для красоты пейзажа.
Ребята глядели во все глаза и все-таки многое не успевали увидеть.
Вечером на столбах загорались красные лампочки и горели до рассвета, видные даже из дальних деревень. Диковинно!
Впечатлений хватало, и никто из ребят не пожалел, что летом не побывал на сенокосе, не попрыгал в силосные ямы на пахучую полынь, толстым слоем сваленную вниз и теперь уминаемую всеми способами. Никто не жалел, что не половил на таежной красавице Тушаме упругих хариусов… Ребята помогали фронту, а этим можно было гордиться, и они гордились, правда, не показывая этой гордости никому.
Аэродром был готов к сдаче, и скоро надо было ожидать прилета первых эскадрилий.
Чтец (2): Эскадрилья прилетела на второй день. Вынырнула из-за невысокого Черемновского яра, поросшего сосновым бором с внушительным гулом прошла гусиным клином над рекой, над полями и селениями, выбрала положение по направлению ветра, и первым пошел на посадку громадный двухмоторный самолет, который ребята назвали бомбардировщиком. Несколько штук небольших самолетиков совершили еще один круг и стали, сваливаясь на крыло, один за другим заходить на посадку, посверкивая звездами на крыльях.
Конечно, видели ребята перегоняемые самолеты и до этого, но то были как бы случайные «птицы», испытывающие новую трассу, новую посадочную полосу, и хотя шли они довольно часто, все же это было неофициально, а вот сегодняшняя эскадрилья – начало настоящего перегона самолетов. Теперь пойдут!
Слева, вдоль кустов, выстроились по линеечке самолеты. Вот матово-зеленый двухмоторный бомбардировщик, вот истребители.
Ребята подходили к толпе и осматривали самолеты. «Кобры», задрав вверх острые носы, были стремительны и легки. От кабины летчика к хвосту тянулись тонкие антенны, на концах крыльев угрожающе вонзались в воздух тонкие, чуть ли не метровой длины стержни непонятного назначения, но, похоже, не пулеметы.
Чтец (3): На митинге Егорка глядел на летчика с завистью и жалел, что он еще маленький, что он и в школе мало учился, что он вообще замухрышка, годный разве на то, чтобы возить снопы к молотилке. Он невольным жестом пригладил жесткие непослушные волосы на несуразно большой голове, некрасивой, не очень правильной по форме, покосился на тень, стараясь убедиться, что волосы не топорщатся, как всегда, щеткой, потом вдел два пальца под ширинку штанишек и согнал складки рубашки к спине – жест, давно замеченный им у военных. Ему страстно захотелось стать летчиком, стать немедленно, сейчас же, причем непременно похожим на этого вызывающего невольное уважение человека с майорскими погонами на прямых плечах, с орденами и медалями на груди.
Егорка не знал, удивляться или нет тому, что он не раз видел летчиков и на досуге, и в момент посадки в самолеты, и на взлете, когда из пилотской кабины торчит одна голова, но такой влюбленности, такого уважения, как к этому майору, ни к одному из них еще не испытывал. Эта влюбленность и уважение находились на грани с хорошей, светлой и чистой завистью, точнее, не завистью даже, а неотвратимым, неодолимым желанием стать таким же, как майор.
Чтец (4):
Мы еще площадку строим,
Но готова полоса.
Прилетели «кобры» строем –
Чудеса, ну чудеса!
Были флаги, транспаранты
И трибуна на траве,
Шли на митинг лейтенанты
С генералом во главе.
Первый секретарь райкома
Речь с трибуны говорил
И с акцентом, так знакомым,
Всех за труд благодарил.
И с тех пор зимой и летом
Принимал аэродром
Эскадрильи. И не где-то
Слышен был моторов гром.
Мы гордились: вклад в Победу
Заложили. Молодцы!
Даст бог, целыми приедут
Наши братья и отцы.
Ведущий: Герой этой книги маленький Егорка и его друзья и не подозревали, что своим трудом принимали участие в важном историческом событии – одной из самых секретных операций Великой Отечественной войны – перегонке самолетов с Аляски через Сибирь на фронт.
7 ноября 1941 года президентом США Франклином Рузвельтом была подписана Декларация о предоставлении Советскому Союзу боеприпасов, техники, продовольствия и стратегического сырья на основании принятого Конгрессом США 11 марта того же года закона «О передаче взаймы или в аренду вооружения» (закона о ленд-лизе).
В СССР стала поступать помощь, в том числе – боевыми самолетами. США и Великобритания взяли на себя обязательство поставлять в СССР по 400 самолетов ежемесячно. Одно дело выделить Советскому Союзу военную технику, а как ее доставить?
Самый короткий – арктический путь – две тысячи миль от Исландии до Архангельска и Мурманска, всего 10–14 суток плавания. Но он был и самым опасным, потому что контролировался немецким морским флотом и авиацией.
Морские конвои с военными грузами, получившие кодовое название Р Q с порядковым номером, шли с боевым прикрытием. С моря их охраняли линкоры, крейсеры, эсминцы, подлодки, а с воздуха – самолеты. Всего таких конвоев было 42 (они состояли из 722 английских американских и советских судов).
Каждый конвой с боями и потерями пробивался к Мурманску.
Но особенно трагична была судьба конвоя Р Q-17. Этот конвой ждали в Сталинграде. Он вез 297 самолетов, 495 танков, 4 246 грузовиков и еще 15 600 тонн груза. Стоил баснословно – 700 миллионов долларов. Из 35 судов было потоплено 23, и с ними на дно ушло 210 самолетов. Три недели немцы уничтожали суда.
После таких потерь Государственный комитет обороны принимает решение организовать доставку самолетов к фронту через Аляску, предварительно договорившись о целесообразности такого варианта с правительством США. Американцы назвали его «Проект АЛСИБ», а в нашу историю он вошел под названием «Трасса мужества АЛСИБ». По масштабности и дерзости замысла мировая военная практика не знает подобных примеров. Однако успех этой уникальной операции полностью зависел от людей.
В срочном порядке нужно было готовить трассу: строить аэродромы, жилье для летно-технического состава, завозить топливо и многое другое. Нужно было отобрать лучших летчиков, обучить их летать на американских самолетах.
К августу 1942 года летный состав был отобран. Была сформирована перегоночная авиадивизия. В ее состав вошло шесть полков. Подготовка авиатрассы протяженностью около пяти тысяч километров была завершена в рекордно короткие сроки.
В подготовке трассы мужества была и частица самоотверженного труда нижнеилимских мальчишек, помогавших строить аэродром.
Деятельность перегоночной дивизии и сама воздушная трасса были строго засекречены (отчасти благодаря этому перегонка не давала сбоев, а фашистские диверсанты не смогли добраться до трассы). По трассе Аляска – Сибирь самолеты перегоняли к фронту. Но эта уже история из другой книги и тема другого разговора.
Использованная литература
Замаратский, Г.И. Приглашение в память : повесть / И.Г. Замаратский. – Иркутск : Иркутский писатель, 2005. – 328 с.
Замаратский, Г.И. Зимою - в школе, летом - в поле ; Я отвел коня в ночное : стихи // Замаратский Г.И. Пою Илим : стихи. – Иркутск, 2001. – С. 96–97.
Замаратский, Г.И. Деревня Погодаева оплакивала их : стихи // Замаратский Г.И. Биография Илима. – Железногорск-Илимский, 1996. – Ч. 2. – С. 35.
Замаратский, Г.И. …Мы ещё площадку строим // Замаратский Г.И. Биография Илима. – Железногорск-Илимский, 1996. – Ч. 2. – С. 34.
Денискин, М. По следам пропавшего «Бостона» / М. Денискин. – Иркутск : Артиздат, 2006. – 376 с.
То же : [фрагменты из книги] // Земля Иркутская. – 2006. – № 2. – С. 70-80.
Максимова, Э. В шлюпках сидели плечом к плечу живые и мертвецы : арктические конвои 1941–1944 гг. / Э. Максимова // Известия. – 2007. – 24 сент.