Суворов Е. А. / Произведения

В детстве я побаивался цыган — слышал, что они воруют детей. И я представлял: украли они меня, поездил я с ними,— и у меня вместо синих глаз и светлых, почти белых волос станут такие же, как у цыган, черные глаза и черные волосы.

В нашей деревне после войны то в одном, то в другом доме бегом закрывали двери, когда видели, как по двору шла цыганка. Если ей удавалось поворожить, то, когда ока выходила, за нею посматривали, чтобы она чего-нибудь не стащила в сенях.

К нам цыгане заходили свободно. Отец отказывался ворожить и отвечал: «Я все знаю, что со мной было... А что будет — узнаю».

Цыганка получала кусок хлеба, несколько картофелин и уходила.

Мне, хоть плачь, хотелось поворожить: не терпелось узнать, сколько я проживу, сколько у меня будет детей, стану ли я начальником?

Моей мечте — «дать ручку цыганке» — суждено было скоро сбыться.

Два шатра стояли недалеко от нашей деревни на берегу речки, ярко синеющей среди высоких кустарников и островков березового леса. Мы видели над лесом дым цыганских костров, по реке к нам в деревню доносились песни цыган.

По косогору, заросшему папоротником и костяникой, скрываясь за соснами, мы все ближе подходили к шатрам, притворялись, что собираем ягоды, сами разглядывали, что делают цыгане. Громкий говор, резкое движение кого-нибудь из цыган — и нас как ветром сдувало с косогора. Мы не бежали, а скатывались к дороге и, обгоняя друг друга, мчались к деревне.

Иногда у меня получалось так, что было одинаково и до ребят, далеко убежавших, и до цыган, даже до цыган иногда было ближе, но один пойти к ним я не решался — садился на дороге и ждал. Дорога петляла между деревьями и кочкастыми зелеными болотцами, долго никого не было видно. Смотрел я в обе стороны: с одной стороны ждал ребят, с другой — цыган. Но всякий раз неизменно появлялись мои отважные друзья и ни разу — цыгане.

Мне первому надоело бегать, и перед вечером, когда мы пришли домой, я долго обдумывал, как пойду завтра к цыганам один.

Только стало заходить солнце, за мной прибежал соседский мальчишка: радостный, глаза блестят — я думал, кино привезли или машина приехала, а он, оглядываясь, чтобы никто не услышал из взрослых, сказал, задыхаясь:
— Пошли бить цыган! Мы будем помогать! Не пойдешь? Ты что, струсил?

Сказать отцу — и никто бы не посмел тронуть цыган, но... не выдавать же своих.

Нас было человек двадцать. С такой силой, казалось нам, разбить цыган ничего не стоило. Мы знали каждую тропинку в лесу, каждое дерево и колодину, — попробуй догони или найди, если даже придется отступать. Старшие, изредка оглядываясь, шли впереди, мы, мелюзга, не отставая, двигались по пятам, громким шепотом обсуждая предстоящее сражение.

За деревней свернули в Глубокую падь, старшие приказали не разговаривать. Каждый выискивал по лесу крепкий сук или палку половчее. Еще издали мы услышали песню цыган, и мне стало жутко, что я иду вместе со всеми. Мою нерешительность заметил наш предводитель Быстрая Рыба и засмеялся надо мной.
Я сказал, что не боюсь, но не хочу бить цыган. И домой идти отказался.

— Сколько у тебя камней? — спросил он и крепко сжал мою руку повыше локтя.
Камней у меня не было. 
— Рогатку взял?
— Забыл — ответил я, хотя рогатка лежала у меня под рубашкой.
Быстрая Рыба хотел проверить мои карманы, я оттолкнул его. Он рассвирепел, глаза его округлились, но он не тронул меня.
— Я завтра с тобой рассчитаюсь, — пообещал он.